16+
текст

Объем 60 страниц

16+

Сестра Монгольфье

текст
4,2
8 оценок
169 ₽
Подарите скидку 10%
Посоветуйте эту книгу и получите 16,91 ₽ с покупки её другом.

О книге

Екатерина Перченкова (1982, Жуковский, Московская область). Поэт, прозаик, журналист, финалистка премии «Дебют» (2011) представляет первую книгу своих стихов – «Сестра Монгольфье». Яркое, эмоциональное письмо, музыкальность, изысканная и убедительная образность выигрышно выделяют автора из своего поколения, возвращают к акмеистской школе Серебряного века, пусть и радикально переосмысленной и приобретшей современное звучание. «Магический реализм» Перченковой, вещественность восприятия, подлинность интонаций не должны оставить читателя равнодушным: за последнее время стихов столь высокого чувственного накала практически не появлялось. Парадоксальность этой поэзии состоит в том, что при знакомстве с ней читатель обнаруживает эти стихи живущими в себе еще до прочтения в книге, но строки поэта помогают ему вспомнить эти главные вещи о музыке, жизни и о себе.
egormirniy

Продолжаем тему "женской лирики".

и кивает с облаков спаситель потемневшей медной головой. кто бы видел, боже, кто бы видел — умер б и не понял, отчего.

Следующий автор, Екатерина Перченкова, на мой взгляд, в современной поэзии занимает нишу между Полозковой и Седаковой. И, не смотря на то, что она "пользуется" поэтическими формами Веры, по метафизической наполненности она гораздо ближе к нашему современному классику - Ольге Александровне Седаковой. Её поэтика зачастую сродни женским заговорам и плачам.

При всём при этом поэзия Перченковой не чурается неожиданных решений, смысловых и образных парадоксов.

вот это снег. он падает. лови. иди за ним по улице пологой, где ни фонарика, ни колеи, ни дома, ни дороги. где прячутся вчерашние следы - и от ночного зимнего колодца несешь кувшин диковинной воды: перевернешь - не льется.

Рецензия полностью здесь...

Миры Перченковой очень веществены, природны и оттого тяготеют к первопричинам, первосутям всего.

ходили беспокойные не те, носили воду в черном решете, крошили в воду тихую отраву. запей, не морщись, будешь молодцом, порвешь веревку, выйдешь на крыльцо, а дальше будет так: к земле - лицом и сердцем - к травам.

В них чувствуется поиск выхода из обыденности.

я нарисован в тетради в клеточку, черным и маленьким, со спины, со стороны, не смотри, бога ради, завтра получится лучше - он каждый день сочиняет нас заново.

туда, где на кухнях пляшет и прячется синий газ, туда, где в любые будни по мокрым шоссе на исходе ночи бегают в белых кроссовках, с собаками, парами, поодиночке, торопятся на работу, не открывая глаз, курят, складывают зонты и кутаются в пальто бывшие ангелы. ныне – не знаю, кто. туда, где никто не дышит – затем, что не знает, как. Боже, сыграй один, я твой лучший зритель! дай мне последний звонок, подари мне знак, я хочу увидеть,

как вечером со стороны реки в тяжелую стынь двора выходят зеркальщики, часовщики и кукольных дел мастера; выходят, встают, и смыкают круг, и движутся посолонь; как с их беспокойных горячих рук стекает живой огонь… и жить – покуда несут огни под окнами вдоль мостовых. никто не видит их – но они бессмертнее всех живых.

Она не боится показаться красивой, и правильно, потому что красота у неё - натуральная

никуда не надо, постой, остынь, что ж тебе не терпится - руку в реку? на земле прекрасно: весна, латынь, мокрые газоны, фонарь, аптека.

потому-то здесь так спокойно быть, проплывать украдкой в зеленый полдень, где стоит студенческий хрупкий быт, нерушим и нежен, как дом господень.

потому что и этот случайный дом отлетит с земли невесомым паром. потому что чудо всегда - потом, а сегодня дождь и четыре пары.

теперь гляди, какой стеклянный март, окликнешь - все равно не отзовется: кто очарован, тот не виноват; а завтра солнце перетечет из мартовской слюды слежавшейся, нетронутой, нетленной, в сквозное одиночество воды, стоящей по колено. и руки врозь, и небо пополам, и завтра нехорошая погода - вода, вода, прильнувшая к стволам, и корни, утекающие в воду. под ними молодой придонный ил, над ними свет летает снежной солью, так осторожен, будто сделал больно. так равнодушен, будто разлюбил.
как ни скажешь - ложь, как ни выдохнешь - неудобно, как проснешься - все будет по-прежнему пусто, но расцветет голубой колокольчик в стеклянных ребрах, смешной, смешной...

Другая тема, которая преследует автора и хорошо удаётся ему, это человеческое сиротство, людская бесприютность

Так доживаешь до пятой по счету осени – мятая майка, крошки печенья в кармане, и вдруг понимаешь - никто никогда не спросит: «Чьи у тебя глаза, неужели – мамины?».
«У других все как надо, а ты получился чудом, и живешь как попало, и бродишь себе в потемках, говорю тебе – чудом, а если не так – откуда у тебя под ребром рыболовный крючок, детеныш?»
перебирать неподвижную пыль, убивать тишину и скуку, сниться друг другу гуляющими под дождем. черная плоскодонка идет по лунному грунту. хьюстон, у нас проблема: мы никого не ждем.

Но, главное, что автор ещё не забыл...

чтобы заметить, как начинается непорядок, необязательно быть ученым. хьюстон, у нас проблема. третьи сутки подряд горизонт остается черным. каждый из нас носит в себе взлетную полосу и вокзал, мы пока еще не забыли, как это: когда поднимаешь к небу глаза - и глаза становятся голубыми,

И что автор ещё чувствует...

храни меня как можешь, боже мой. пусть я была вода - а стану камень... гляди, гляди, как я иду домой, к ветшающему берегу в тумане, в распахнутое поле серебра иду твоим смеющимся посыльным - домой, домой, в сырые руки трав, в босую нежность придорожной пыли. в раю стоят большие корабли и города, умолкшие под тенью, но я из очарованной земли несу тебе терновник и репейник. домой, домой, где дальше и теплей, где медлит сердце, вставшее по слову, где воды расступаются во мгле и небеса раскрыты - до седьмого; под солнечный полуденный ожог, с живых ветвей стекающий на плечи... ...всегда кто ранил - тот и бережет. и кто покинул - охраняет крепче.

... и способен художественно донести до читателя всю красоту трагичности нашего мира.

отыщи в кармане холодный нож выговори родину через дрожь не печалься, умница, - горячо: ледяная звонница за плечом кандалакша хатанга колыма в глотку заколоченная зима кипяток и порох наперечет холодно не холодно горячо кто болел от холода тот потом ходит по реке жестяным плотом к берегу примерз онемел затих что горело выпито на троих за снегами прятался черный дом где на всех хватило воды со льдом где слепая дымная иордань приняла в объятья любую пьянь холодно не холодно горячо провалился в прорубь считай крещен онемел бы напрочь да вслух несет дым пошел наверх горячо и все я хожу по холоду у меня слово кочегара печать огня говорили зиму взахлеб навзрыд полюбили всякого кто горит каторжное дело зимой гореть как рука без варежки в январе будто наледь сколота с потолка трещинами ходит по дну зрачка
в жаркую землю летом толкались посохи, звезды текли дорогами птичьих стай. долго ходил по болоту как посуху? а вот теперь - летай! жди на пустых полях голубых проталин, в небе всю зиму темно - не видать ни зги. знаешь, как сделать, чтобы твой дом летал? сожги.
и вроде бы жили, разговаривали, дышали, от неба прятались под разноцветный зонт... а черный ящик на самом деле - оранжевый шарик, каждый вечер падающий за горизонт.
peterkin

Как-то уже очень давно ношу эту книжку в рюкзаке, и до сих пор, представьте, не дочитал. Не потому, что она скучная или плохая, а совсем наоборот - очень уж хорошая.

Больше, чем по стихотворению в день, читать не получается, а иногда и того хлеще - неделями можно не покидать одно и то же стихотворение. На каждой почти странице - какой-то свой эпос, и эти "маленькие" эпические песни складываются еще в одну огромную эпопею, которую я имею право сравнить с "Илиадой", раз у меня возникла такая ассоциация. Да, скорее "Илиада", чем "Война и мир", например. Толстого вполне можно читать с пропусками - только про войну, или только про мир, или только про какую-нибудь одну семью. У Толстого эпос держится на контрасте между образом жизни, мировоззрением и взглядами отдельных семей и людей и их историй. "Фундамент" романа Толстого, конечно, вся земля русская, но чтобы построить нечто основательное именно на таком фундаменте - нужно быть гением, сумасшедшим или ребенком. Тут уж пусть каждый судит Толстого, как ему больше нравится.

В книге Кати Перченковой (как и в Гомеровских книгах) фундамента, можно сказать, нет. Или, если посмотреть иначе, фундамент - это странствие. Странствие вообще, в самом широком понимании, не из пункта к пункту, не за подвигами и славой, - а переживание, эмоция как странствие. Можно предположить, что все персонажи, населяющие Катины стихи, действительно живут где-то в городе Жуковском или в Москве, или еще где-то на этой земле. Можно этого не предполагать, и стихи не станут от этого ни хуже, ни беднее - и ни богаче, ни лучше. Потому, что все эти люди и звери абсолютно живы здесь, в книжке. У них есть судьба и история, к ним можно заходить каждый вечер и слушать пусть один и тот же, но каждый раз завораживающий рассказ. И это будет одним из самых сильных переживаний во всю жизнь, потому что "самые лучшие путешествия - воображаемые". Миру об этом сказано давно и мир не очень-то прислушался. А напрасно, ведь мечта о Париже куда полнее и интереснее, если прислушаться к этой мечте, чем сам Париж, хоть десять лет живи в нём. И мечта о городе Жуковском, возникающая в процессе чтения Катиных стихов, гораздо сильнее впечатляет, чем сам город Жуковский (я там был недолго и, наверное, ничего и никого не увидел, но всё же). Мечта о более-менее конкретных местах и людях из книжек перерастает в удачных случаях в нечто общечеловеческое, и этим обретает эпическую конкретность - остров сирен действительно существует, и в Рай и Ад нельзя не верить уже из-за того, что их описал Данте. И, поскольку я видел Жуковский и знаю, что Катя - оттуда, и там писала свои стихи (хоть объективно они не про Жуковский совершенно), то и Жуковский для меня теперь - совершенно конкретное мифологическое место. Там, действительно, существует всё. Вообще всё. И, конечно, дело не только в том, что тут есть какие-то истории и персонажи. Дело в высоком сочувствии к ним, в превращении, может быть, случайно услышанного беглого рассказа о каких-то неурядицах или забавных случаях - в музыку и искусство, в поэзию, перед которыми каждый, в конечном счете, одинок, сиротлив и расхристан. И Земля, действительно, "детский дом, имеющий форму шара, голубой и зеленый, с белыми шапками на полюсах..." (из ст. "Деткин дом") А за ним еще - вся Вселенная с рекой Хронос, Раем и Адом, любыми придуманными и реально существующими городами, реками и лесами. И там мы, если повезет, тоже будем одиноки настолько, насколько можно быть одиноким с музыкой, поэзией и в компании хороших людей. Куда без них, без хороших? И в книге часто кто-то кому-то говорит - "хороший", "хорошая", "мой хороший", или хочет кому-то это сказать, или хочет, чтобы ему тоже сказали - "хороший мой". И это не глупое сюсюканье и не женское благодушие (хотя может им быть и представляться в каждом конкретном случае) - на уровне книги в целом (той части, которую я прочитал, по крайней мере - а дальше, видимо, только углубится) проговаривание этих незатейливых слов становится бытийной необходимостью. Каждого человека в каждый случайный момент его жизни нужно брать и восхищаться: как здорово, что ты ставишь чайник! как прекрасно, что я иду по улице! - и здесь уже недалеко до того, что Восточные люди называют сатори. Мгновенное пробуждение. Не "я иду по улице", а "я - иду - по - улице", и вокруг - опять вся Вселенная. Именно здесь должен наступить момент этого самого сатори. И улица какая-то не такая уже делается - как будто у тебя ее отняли, а потом опять отдали - и ты ей радуешься, хоть и отнимал ее сам у себя. Или по другому: раньше ты думал - что улица это улица, потом подумал, что улица - всё-таки часть Мироздания, а "пробудившись" ты окончательно понимаешь, что улица - это улица. Только к первоначальной мысли это не имеет никакого уже отношения. И так далее. Может быть, почитаю еще - и продолжу, а пока что я просто рад, что с такой вот хорошей Катей знаком.

А вы добудьте себе такую же книжку, вон она какая замечательная.

Оставьте отзыв

Войдите, чтобы оценить книгу и оставить отзыв

Описание книги

Екатерина Перченкова (1982, Жуковский, Московская область). Поэт, прозаик, журналист, финалистка премии «Дебют» (2011) представляет первую книгу своих стихов – «Сестра Монгольфье». Яркое, эмоциональное письмо, музыкальность, изысканная и убедительная образность выигрышно выделяют автора из своего поколения, возвращают к акмеистской школе Серебряного века, пусть и радикально переосмысленной и приобретшей современное звучание. «Магический реализм» Перченковой, вещественность восприятия, подлинность интонаций не должны оставить читателя равнодушным: за последнее время стихов столь высокого чувственного накала практически не появлялось. Парадоксальность этой поэзии состоит в том, что при знакомстве с ней читатель обнаруживает эти стихи живущими в себе еще до прочтения в книге, но строки поэта помогают ему вспомнить эти главные вещи о музыке, жизни и о себе.

Книга Екатерины Перченковой «Сестра Монгольфье» — скачать в fb2, txt, epub, pdf или читать онлайн. Оставляйте комментарии и отзывы, голосуйте за понравившиеся.
Возрастное ограничение:
16+
Дата выхода на Литрес:
27 августа 2018
Объем:
60 стр. 1 иллюстрация
ISBN:
978-5-91627-095-2
Формат скачивания:
epub, fb2, fb3, html, ios.epub, mobi, pdf, txt, zip