Страница 16 из 18
Автобус натужно застонал и, поскрипывая, поехал по планете. Несмотря на утреннюю прохладу, в его туго набитом «хомосапиенсами» чреве («на полном серьезе» называемом нами «салоном») было душно и как-то не празднично. Последнее без труда читалось на помятых, сонных лицах граждан (господ я как-то не приметил). А, собственно, чему радоваться? Во-первых, понедельник и все же народ едет на работу. Во-вторых, лето, а народ едет на работу. Причем не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, что, в-третьих, работа эта явно не для «новых русских», поскольку народ едет на эту работу в транспорте общественном больно ранехонько и не ахти какой нарядный. Вглядываюсь в лица. Они никогда не видели солнца, стоящего в зените, и, подозреваю, почему-то не жалеют об этом. А зря, потому что многие люди, живущие далеко не здесь, дважды в год могут наблюдать это чудо. Мне вдруг очень захотелось спросить их, а видели ли они, здесь, у нас, как медленно и одиноко падают слезы летнего тумана на горячую землю? Как порой у самой земли они замедляют свой полет, а некоторые, о чудо (!), оседлав теплые воздушные потоки, взмывают обратно в небеса, будто передумав оставаться на земле.
Нет, не буду спрашивать.
Едем мы, значит, молча, каждый на свою работу, вдыхаем то, что выдохнул сосед, знакомимся. Молча знакомимся. Я, например, уже про того, что стоит на моей левой ноге, знаю почти все. Хотя, предположим, относительно его пристрастия к чесноку и пиву я предпочел бы оставаться в неведении. А вот куда он едет в старых кроссовках и в широком засаленном галстуке – любопытно. Впрочем, что я все о других? Попробуйте догадаться куда еду я. На работу, говорите? Ну, это не ответ, всем на работу. Одет во что? Джинсы, футболка, мягкие туфли, через плечо спортивная сумка. И не пытайтесь. До самой конечной остановки автобуса не догадаетесь, а мне сходить гораздо раньше, у метро. Отвечаю. Я еду в джунгли Амазонии. Это отсюда далеко. В Латинской Америке. Есть там, в одном месте, как я рассчитываю, племя индейцев, живущее первобытнообщинным строем и пока незнакомое с цивилизацией.
Представляете? Не то что о метрополитене, о Москве, да что там о Москве, о чесноке (простите, опять сосед выдохнул) люди не ведают. Ходят голые, едят, что поймают, женщин, правда, в этом смысле не трогают. Берегут слабый пол, как и мы, впрочем. Ой, извините, мне на следующей выходить, а гражданка своей сумочкой весь автобус перегородила. Сейчас мы с мужиками эту сумочку сдвинем, я в метро нырну и там продолжим.
Так на чем я там остановился? А, на коряге. Стою, я значит, на коряге, по колено в воде, вдруг ветка хрустнула. Прямо передо мною как из-под земли вырос голый, раскрашенный индеец с громадным луком. Наконечник стрелы направлен мне в грудь.
Что-то пропустил, говорите? Что было после метро? Да это не интересно. Через час я был в аэропорту Шереметьево, через три – в Венеции, через десять в Каракасе, через сутки в Пуэрто-Аякуче, а вскоре, оттолкнувшись от береговой границы Колумбии левой ногой, обутой в сапог на высокой шнуровке, я ступил сапогом правой на берег в верховьях реки Ориноко в Венесуэле.
И вот оставлено последнее средство передвижения, ставшее обузой, – долблёные индейские лодки. Мы оставляем их с тем же сожалением, как до этого нам пришлось расстаться, ввиду их дальнейшей профнепригодности, с джипом, катером и даже предыдущим проводником. Нет, профессионал он, как проводник, классный, но вот идти дальше наотрез отказался. Основной аргумент прост и понятен – стрелы яномами с ядом кураре, летающие в этих местах порою очень активно, вылетающие неожиданно и попадающие в цель очень точно, отрицательно действуют на его нервную систему.
Очередные сутки мы буквально прорубаемся через сельву, не нами метко прозванную «зелёным адом». Все это время нас едят. Не то, чтобы больно и большими кусками, а так, «в лёгкую». Ну, ладно бы нападали ядовитые змеи, пиранья, или какая-нибудь «тигра» (как называют здесь любую дикую животину из семейства кошачьих). Словом, враг – так враг, чтоб и вид достойный, и размер осязаемый, как, например, у той вчерашней анаконды, очевидно, и не подозревавшей, что по её протоке может передвигаться кто-то, кого она не в состоянии с её подростковой трехметровой фигурой задавить и проглотить. А то ведь грызут отчаянно те, кого и не видно сразу: мошки, комары, осы, муравьи и прочая многомиллионная братия.
Последний час продвигаемся в глубь сельвы по тонкой петляющей тропе, явно не вписываясь в ее габариты. О том, что этой тропой пользуются люди, свидетельствует целый ряд признаков, главный из которых: связанные между собой лианами тонкие жёрдочки, переброшенные над многочисленными ручьями и протоками. Но рассчитаны эти мосточки явно не под нас и поэтому, игнорируя их, мы как бегемоты, всякий раз, преодолевая очередной «водный рубеж», погружаемся в красно-коричневую жижу. Вскоре силы оставляют нас и, расчистив небольшую площадку, мы натягиваем тент, гамаки, противомоскитные пологи и разжигаем костёр. Едва заканчиваем, как потерявший терпение тропический ливень, обрывая листву и ветки, обрушивается на джунгли.
Тело наливается свинцовой тяжестью. Спать. Кто-то осторожно трогает меня за локоть. Одновременно открываю глаза и обнимаю ладонью влажную рукоять колумбийского ножа. Рядом индеец Антонио, наш новый проводник. Знак «внимание!» и его рука показывает по направлению тропы, уходящей в темно-зеленую черноту сельвы. Напряженно прислушиваюсь. Только тяжелый шум дождя. Напряжение Антонио передается всем.
Озираясь и стараясь не шуметь, говоря на языке военной терминологии: «рассредоточиваемся».
Будущий друг или опасность поджидают тебя у того брода? Звук спущенной тетивы бросит тебя лицом вниз на сырой и узловатый паркет джунглей или протянутая ладонь «тёмный низ, белый верх» – ослабит шнуры твоих жил и узлы мышц эффективнее, чем горячие ладошки таиландской массажистки?
Не торопись. Десяток шагов и ты это узнаешь. Вхожу в протоку, встаю на корягу. Хрустнула ветка.
Что было дальше вы уже знаете. В поле зрения трое индейцев. Явно стараясь напугать нас, они водят растянутыми луками и что-то гортанно кричат. Антонио вступает с ними в оживленные переговоры и воины, спустя несколько минут, опускают оружие.
Один воин идет впереди, двое сзади нас. Антонио на ходу объясняет как нам повезло, что мы обнаружили этих яномами первыми и не предприняли действий, которые могли бы быть истолкованы ими как агрессивные. Мы увидели индейцев первыми и не напали. Это свидетельствовало о наших миролюбивых намерениях и спасло нам жизни. Спасло или продлило? Вскоре все прояснится. Племя называло себя какошиватери и они вели нас к своим жилищам. (Здесь и в последующем я называю все названия по принципу самоназваний, то есть так, как называют и вещи, и себя, и явления сами представители этноса. Например, этнос, называющий себя «дёйч», по-русски именуется «немцы», по-французски – «алеман», по-английски – «джемен», по-итальянски – «тедеско», по-фински – «саксаляйнен», по-сербски – «шваб» и т. д.)
Вождь племени (тушауа) совершенно голый, если не считать тонкой набедренной лианы, прижимающей его половой орган к телу, внимательно выслушал воина и степенно подошёл к нам, остановившись в двух шагах. Два воина будто выросли сзади нас, остальные встали по бокам и за спиной вождя. Сбросив с плеч лямки и, на всякий случай, поставив транспортировочный мешок за спину, я выпрямился и заглянул в темные глаза тушауа, стараясь не «выключат»» периферийное зрение. Индеец поворотом головы перевел взгляд с мешка на длинные ножны моего мачете. Коротким движением сдвигаю мачете за спину. Вождь пристально посмотрел в глаза Яцеку и что-то сказал воинам. Палкевич развел в стороны пустые ладони в грязных мокрых перчатках и произнес максимально приветливо набор каких-то слов, которые, думаю, он спустя минуту не смог бы воспроизвести и под пыткой.
Несколько секунд, решающих не только исход экспедиции, и скуластое лицо тушауа, обнажив черную массу табака за его нижней губой, украсила широкая улыбка. Эта улыбка, мягко говоря, не была похожа на улыбку Моны Лизы, но показалась мне в тот момент самой красивой из всех когда-либо виденных мною в жизни. Спустя мгновение вождь уже бил кулаками в грудь себя и нас, а мы старательно барабанили его грудь, а вскоре, подражая индейцам, перешли к взаимным массовым обниманиям и поглаживаниям плеч. Несмотря на значимость и трогательность момента, помню, подумал: «Не знаю, видели ли они до нас людей не из их племен, но то, что я впервые обнимаю голых мужиков, это я знаю точно.»