Отцовский штурвал (сборник)

– Удивляюсь я на тебя, Серега, – положил ему на плечо руку Сапрыкин. – Прежде всего будут смотреть на документы, которые я им покажу. Там мне такое понаписали! Перестраховщики.

Федька уехал и замолчал почти на целый год. Письмо от него пришло летом, когда Сергей собирался сделать первый самостоятельный полет.

«Устроился я, Сережа, в лесавиабазу парашютистом, – писал он. – Комиссию прошел нормально. Ну, в общем, сам понимаешь, требования не те, что в училище. О том, что со мной было, я им, естественно, не сказал. И я летаю, хоть не так, как мечтал, но летаю, прыгаю на лесные пожары. Жаль, конечно, что не довелось мне с вами учиться. В бригаду не пошел, стыдно было отчего-то, да и не осталось там никого, разъехались… Тушим пожары по всей матушке-Сибири. Кстати, могу сообщить: Гриша-тунгус у нас инструктором. Он, оказывается, во время войны десантником был, в тыл к немцам прыгал. Вот уж не ожидал! Видел Светку, учится в медицинском. Говорит, ты пишешь редко. Ты что же это, брат, ленишься? Ты ей пиши, а то уведут, она девка видная, парни за ней гуртом ходят. Шучу, конечно. Недавно была командировка в Рысево. Тушили там небольшой пожар. Отец твой там распоряжается. Развернул он авиационное хозяйство, на все управление гремит. Лучший аэропорт местных воздушных линий! В тайгу нас сбрасывал Худоревский. Он летает на маленьких, говорит: хочу спокойно дотянуть до пенсии. Ребята говорят, они с Бурковым злейшие враги. Худоревский хотел переучиться на реактивный самолет, а Бурков проверил у него технику пилотирования и поставил тройку. Сам знаешь, в школе переведут в другой класс, а в авиации – шиш. Так что, не получай троек. Видел Ваську Косачева. Он на Сахалин подался, деньгу заколачивать. Утру, говорит, вам нос. Давай приезжай скорее, может, с тобой придется полетать».

Он тут же решил написать письмо другу. Многое хотелось сказать ему. И о том, как впервые он слетал в ознакомительный полет. Все было как во сне. Сергей забрался на плоскость, перелез через борт и уселся в кабину. Хлопнул, закрылся фонарь над головой, взревел двигатель, навстречу побежало поле, быстро надвинулись лесопосадки. Но в следующее мгновение его легонько вдавило в кресло, капот уставился в небо. Самолет стал двигаться медленнее, земля удалялась.

– Как себя чувствуешь? – крикнул инструктор.

– Нормально, – ответил Сергей.

– Смотри, сейчас я тебе покажу переворот, потом боевой разворот.

Самолет повалился набок, капот вычертил на небе огромную запятую, острым концом она пробила тонкую нить горизонта, лобовое стекло уперлось вертикально в землю, земля расползлась во все стороны, стремительно помчалась навстречу. В следующее мгновение голова отяжелела, Сергей хотел поднять руку, но не смог, не хватило сил оторвать ее от колена. Юлой крутанулась вокруг него земля, и только два цвета, синий и зеленый, запомнил он, уже не понимая, где верх, где низ.

Рядом через наушники слышался голос инструктора, он о чем-то спрашивал его, но Сергей не мог ответить, что его стошнило, а приборная доска поплыла перед глазами.

– Сережа, что с тобой? – закричал инструктор.

– Нормально, товарищ инструктор, – пробормотал Жигунов, – только давайте поскорее на землю.

Инструктор перевел самолет на снижение. На стоянке он выключил мотор. Подбежавшие курсанты помогли Сергею выбраться из кабины.

– Завтраком похвастался, – выдавил из себя Сергей и жалобно, растерянно заморгал глазами.

– Ничего, это не страшно, – постарался успокоить его инструктор. – Ты не переживай. Это поначалу почти у всех, потом проходит.

В середине июля Сергей вылетел самостоятельно. Инструктор сделал с ним два контрольных полета по кругу, затем зарулили на стоянку.

– Давай мешок! – крикнул он курсанту.

Курсанты мигом приволокли «дядю Ваню», так они называли мешок с песком, положили в заднюю кабину.

Сергей вырулил на исполнительный старт, поднял руку. Стартер разрешил взлет.

Самолет плавно тронулся, колыхнулось, поползло навстречу зеленое ноле. Над лесопосадкой он убрал шасси, выполнил первый разворот, потом второй и тут вдруг заволновался: ему захотелось оглянуться, посмотреть на пустую кабину.

Неужели это он сам в воздухе? И никто не смотрит, не следит за его полетом!

На последней прямой он подвел капот самолета под белые пятна аэродромных знаков. Все это он сделал автоматически, как его учили. Десятки раз он уже проделывал это с инструктором. И казалось ему, будто и сейчас инструктор держит за невидимую нить, затягивает его в узкую, как протока, посадочную полосу. Слабину этой привязки он выбирал сам, не давая самолету просаживаться, уходить с посадочного курса.

Где-то с высоты десяти метров Сергей отчетливо разглядел головки одуванчиков на краю аэродрома и только тогда потянул ручку управления на себя. Земля послушно выгнулась и побежала рядом, подставляя под колеса свой ровный бок.

Перед приземлением он ощутил, как сиденье стало уходить из-под него, самолет решил еще раз проверить летчика. Сергей мгновенно добрал ручку, не дав машине опуститься на переднее колесо. С мягким шепотом легла под колеса аэродромная трава.

После полета Сергей сходил в буфет, купил папирос и шоколадных конфет. Папиросами угостил инструкторов, конфетами – друзей. Так было заведено среди курсантов.

НЕБО ДЕТСТВА

По распределению Сергей попал в Восточную Сибирь. Вместе с ним из училища в Иркутск приехали еще пять человек. Молодых летчиков принял командир авиаотряда Константин Петрович Бурков.

– Вот и нам смена подросла, – сказал он, ощупывая каждого глазами. – Можно теперь и на пенсию.

Бурков познакомил летчиков с условиями работы, затем достал их личные дела. Он вслух зачитывал характеристику на каждого и спрашивал, кто где желал бы работать.

Почти все хотели остаться в Иркутске. Дошла очередь и до Сергея.

– Если вы не возражаете, то я бы хотел поехать в Киренск, – сказал он, не дожидаясь вопроса Буркова. – Интересно поработать на северных трассах, понюхать, что это такое, – улыбнувшись, добавил он. – А вы не скажете, нашлись те пилоты, которые до войны потерялись?

– Нет, не нашлись, – помедлив немного, ответил Бурков. – Ты что, собираешься их разыскивать?

– Если сказать честно, это моя мечта, – ответил Сергей. – Еще пацаном так решил.

Бурков поднялся из-за стола, походил по кабинету, затем подошел к стене, где под шторкой висела полетная карта, сдвинул шторку в сторону.

– Они вылетели двенадцатого июня сорок первого года из Бодайбо на Иркутск. В тот день погода была неустойчивая, по маршруту ожидалась фронтальная гроза. Она смещалась на юго-восток, в сторону байкальских гор. Они могли обойти ее севернее Лены. – Бурков провел пальцем в сторону Ербогачена. – Другой, более вероятный, путь вдоль байкальских гор, но этот путь был возможен в том случае, если гроза еще не подошла к гольцам. Могли они еще выскочить на Байкал и совершить посадку на озеро. Мы раньше так делали, прижмет нас облачность или гроза – мы на реку или озеро. Причалим к берегу, погоду пересидим, а потом дальше полетели. А если туман, так и не ждем, шуруем по реке, как глиссер. Час, два – растянет туман, взлетаем.

– Я думаю, они сели где-то здесь. – Бурков провел пальцем севернее Байкала. – А что сели – это точно. Одного из экипажа – сопровождающего – нашли, вернее, то, что от него осталось. Сколько он прошел, одному Богу известно. Бывалые люди рассказывают – мог и двести и триста километров пройти. Вот все, что я знаю об этом деле. Да, чуть не забыл, тут в прошлом году старушка ко мне заходила. Изотова, начальника изыскательской партии жена. Она пролетом в Иркутске была. Зашла ко мне в кабинет и вот так же, как и ты, про тех летчиков спросила. Дети у них выросли, выучились, взрослыми стали. Думала, что мы хоть что-то знаем. Но что я ей мог ответить? Ушла, а я даже адрес забыл взять. Где-то в Москве живет, у сына.

В приемной Сергей нос к носу столкнулся с Федькой Сапрыкиным. Того было не узнать – форменный пиджак, выгоревшая форменная фуражка, но глаза все те же – черные, плутоватые.