Зимопись. Урок ловиласки

Варвара пресекла благие намерения Антонины и некоторых других, кто тоже выразил взглядом понимание и сопереживание.

– Мы собрались ради себя, а не ради него! – возмущенно вещала преподавательница, распрямляясь в пояснице и вновь перенося вес на мои бедра. – Наш урок – на тему брать, а не давать, к теме и вернемся. Какие можете назвать поверхностные способы?

Мысли обо мне мгновенно вылетели из головок, как попугайчики из открытой клетки, запорхали, заголосили – цветные, но схожие. Разные, но не настолько, чтоб. За кем-то повторяемое вечно выдававшие за свое.

– Главный поверхностный способ – это погладить, – блеснула эрудицией Амалия.

Глубокие умные глаза моргнули и исчезли под прядью. Амалия выглядывала из-за Майи как мышка, которая прячется от кота. Кот – это я, если что. Обалдеть.

– Потереть, – смущенно предложила Феофания другой вариант. – И… потереться.

– Полизать, – сказала и сразу скрылась за спинами Софья-Анна-или-как-ее-там.

Все-таки Софья. Анна с Ираидой и Марианной в дозоре. Марианну теперь ни с кем не спутаю, а остальные – темные лошадки без собственного мнения или столь тщательно его скрывающие, что даже разница в росте, сложении, прическе и совершенная непохожесть лиц делала их однояйцевыми близнецами серости.

– Довести до салюта, – звучно ввернула Ярослава, – всем, чем можно. Естественно, без работ на глубине.

Вот эту ни с кем не спутать. Лишь бы держалась подальше.

– Правильно, – приняла Варвара. – Сформулируем четче: поверхностная ловиласка осуществляется в основном руками, ртом и детородно-питательными органами. По тому, чем ласкают, она называется верхней, средней и нижней. Верхняя подразделяется на губную, языковую и совместно-переменную, включающую в себя абсолютно все части лица, например, нос, щеки, ресницы, подбородок… В список входят даже волосы. Средняя – ручная и корпусная. Нижняя… думаю, понятно. По качеству воздействия поверхностная делится на успокаивающую, возбуждающую и опустошающую. А кто перечислит погружные способы? Давайте вызовем самых младших, им в первую очередь нужно подтягивать знания. Клара!

Почти на год отставшая от меня в возрасте царевна привстала, прокашлялась и звонко отрапортовала:

– Вкусный, тесный и опасный!

– Умничка. Как понимаете, каждое из названий в разное время и у разных людей оказывается вовсе не тем, чем в давние времена кем-то назвалось и закрепилось в качестве термина. – Оставляя больше пространства для возможного маневра, Варвара съехала по моим ногам чуть назад. – Мы будем пользоваться ими только как терминами.

Потесненные Антонина с Ярославой сдвинулись вбок. Правильно оценив состояние пособия как не склонное к побегу, они сели рядом на корточки, их придерживающие руки остались на моих лодыжках, а лица устремились на главного героя вечера.

Хоть глаза прячь, в самом деле. Если остальные, сидевшие так же на корточках, находились позади, резко сбоку или вполоборота ко мне, то попытка расположившихся напротив Антонины и Ярославы спрятаться от меня сведением коленей потерпела провал. Я не собирался играть в стеснение, когда две дюжины глаз во имя знаний спокойно любовались моими достоинствами и считали это само собой разумеющимся. Если дозволено им, почему нельзя мне? Потому что пособие? Еще лучше. Пособие – оно. Неодушевленная вещь. Какие претензии к вещи?

Гм. А если разобьют сгоряча?

До этого момента, чтоб что-то увидеть, мне приходилось жутко коситься или вертеть головой. Теперь я успокоился и просто выбрал три мощные цели: неугомонную преподавательницу и двух «телохранителей» с боков этого полководца приключившейся битвы полов. Им тут же подыскались имена: Большой и Великолепный. Большой плюхнул мясистую плоть на соединенные коленные чашечки, что почти утонули под обрушившимся на них счастьем. Большие бедра плотно сдвинулись, но в глубине колосилась примятая рожь, и проглядывало глубокое нетерпение. Даже подозрительность и надменность на лице вечной пессимистки проигрывали другому выражению в сердитости и недовольстве миром. Насупившиеся валики щурились с угрюмостью полярника, который заждался смены. И с такой же надеждой. Неужели это – именно то, что готовит мне судьба? Судьба, ку-ку, ты, случаем, не рехнулась? Не скажу, что в сложившейся ситуации стану возражать слишком сильно, но это… неправильно. Не должно быть так. Должно быть совсем не так.

А как должно? Любой отработанный способ, прописанный сценарий или доведенный до совершенства ритуал со временем выхолащивается – когда становится навязываемым. Когда выполнять его заставляют – люди находят обходные пути. Этим путям радуются, хотя ритуал, как правило, лучше и красивее, он более наполнен всем – от смысла до накала, вызванного долгим ожиданием-переживанием, и от формы до содержания. Конечно, потом для посторонних такой ритуал можно воспроизвести как в первый раз, внутренне посмеиваясь, что обманули систему – но это будет обман себя. Человек делает выбор, и этот выбор определяет судьбу. Здесь, в невыносимо неуклюжем мире-пародии на наш, традиция навязывала такой вот урок. Но я со своим мировоззрением – я-то воспитан по-другому! Пусть желания часто опережали здравый смысл, но у меня имелись четкие установки, что такое хорошо, и что такое плохо. Если приходилось поступать плохо (это случалось исключительно по необходимости, хотя довольно регулярно), от этого мне сначала недолго было хорошо, а затем очень долго плохо. Теперь мозги заклинило: от местного церемониально-принудительного «хорошо» мне было хорошо, и для всего этого мира это тоже было хорошо; противоположности сошлись, причем в мою пользу. Очуметь. Вопрос: где подвох? Судьба просто так только забирает, но никогда ничего не дает. Чтобы получить, нужно потрудиться, иначе вступает закон синусоиды: чем лучше было, тем хуже станет. И если меня вознесло на самый пик чувственных удовольствий, невероятных и для большинства просто непредставимых – как глубоко потом падать?

Судьбу мои мнительность и щепетильность не волновали. Вместо нее откликнулся, перехватив взгляд, второй Варварин телохранитель, которого я назвал Великолепным – ведьмоглазая наяда Ярослава. Яркие белые волосы струились по телу, губы чувственно выпятились и слегка приоткрыли аналогию того, что с внимательным прищуром диверсанта взлохмаченно наблюдало за мной из тьмы в другом месте. Судьба, кукукнувшаяся с двенадцатиэтажки, ты мне и это готовишь? Пожалуй, не стоит лишний раз тебя искушать. У тебя это лучше получается. Это что же: соревнование, кто кого больше искусит? На данную минуту я продувал с разгромным счетом.

Вопрос: а хочу ли я выиграть?

***

– Давайте на секунду отвлечемся и поговорим о том, о чем забыли вначале, – предложила преподавательница. – О поцелуях.

Слово возымело эффект пинка. Все подтянулись, взбодрились, а уже взбодренные мечтательно заулыбались.

– Если б однажды мы вдруг решили следовать мужским желаниям, удовольствию от поцелуев пришел бы конец, – возвестила Варвара, – они бы просто исчезли из жизни, как некогда большие птицы и звери, чьи скелеты иногда находят в земле. У мужчин поцелуи не являются самодостаточным удовольствием, а только переходом к главному наслаждению. Мы не проходим поцелуи как упражнение, поскольку это интимная и очень индивидуальная сфера ловиласки. Поцелуи – это волшебная параллельная жизнь в другой реальности, необозримая, невероятно волнующая и совершенно неведомая второй половине человечества. Чапа, какие поцелуи ты знаешь?

Нашла кого и когда спрашивать. С трудом набравшись сил, я вытолкнул:

– В губы.

– А еще?

– В щеку.

– Еще! – требовательно сжали меня колени Варвары.

– В лоб. Или…

Она совсем меня смутила.

– Или? – упорно настаивала чертова провокаторша.

– В ушко. И в макушку.

– И все? – Не дождавшись продолжения, которое всем и так наглядно демонстрировалось, преподавательница победно выдала: – Вот вам пример мужского понимания проблемы. «В губы и не в губы». А между тем поцелуи бывают дружескими, родственными, материнскими…