Страница 4 из 13
В последние годы волна революционного богословия отступила – волна тех, кто, исходя из зелотского толкования личности Иисуса, пытался обосновать правомерность насилия как средства построения лучшего мира – «царства». Жестокие последствия религиозно мотивированного насилия слишком уж очевидны и у всех перед глазами. Царство Божие, царство человечности, невозможно построить с помощью силы. Напротив, она всегда является любимым орудием антихриста, какой бы религиозно-идеалистически мотивированной она ни была. Сила служит не человеку, а бесчеловечности.
Но как же быть с Иисусом? Действительно ли Он был зелотом? Было ли изгнание торговцев из Храма началом политической революции? Как мы убедились в первой части книги, все деяния Иисуса и Его Весть от искушений в пустыне, Крещения в Иордане, Нагорной проповеди до притчи о Страшном суде (Мф 25) и Его ответа на исповедание Петра11 коренным образом противоречат этому.
Нет, Иисус никогда не приветствовал насильственные перевороты и убийство во имя Бога. Его «ревность» о Царстве Божием совсем иного рода. Мы не знаем, что именно представляли себе паломники, когда говорили во время «интронизации» Иисуса о «грядущем царстве отца нашего Давида». Но то, что думал и чего желал Сам Иисус, Он очень четко выразил Своими жестами и пророческими словами, установив между ними и Собой вполне конкретную связь.
Без сомнения, во времена Давида осел был атрибутом царства, и, основываясь на этом предании, Захария предсказывает, что Царь мира въедет в Святой Град, сидя на осле. Но уже во времена Захарии и особенно во времена Иисуса атрибутом силы и власти стала лошадь, а осел воспринимался как животное бедняков и символ совсем иного царства.
Также не подлежит сомнению, что Захария возвещает царство «от моря до моря». И как раз в этом пророчестве он выходит за национальные рамки и указывает на новую общность, благодаря которой люди земли, объединенные вопреки всем границам поклонением единому Богу, обретут мир Божий. В царстве, о котором он говорит, «сокрушатся луки». Таинственное видение Захарии, не имевшее четких очертаний в силу отдаленности события, медленно проясняется в деяниях Иисуса, но обретает смысл лишь после Воскресения, на пути Евангелия к язычникам. Но и в тот час, когда Иисус въехал в Иерусалим, связь с поздним пророчеством, которому Он подчинил Свои действия, придала Его поступку направление, противоположное зелотской интерпретации.
Иисус нашел у Захарии не только образ Царя, въезжающего в Святой Град на осле, но и видéние убиенного Пастыря, который спасает ценой собственной жизни, и образ Пронзенного, на Которого все «воззрят» (Зах 12, 10). Другим великим образом, в котором Иисус увидел Себя, было видение раба Божьего, который, служа, отдает Свою жизнь за жизнь многих и таким образом несет спасение (Ис 52, 13–53, 12). Эти поздние пророчества – ключ, которым Иисус открывает Ветхий Завет. После Пасхи Он Сам становится ключом, позволяющим по-новому прочесть Закон и пророков.
Обратимся, наконец, к тем словам, которыми Иисус Сам объясняет изгнание торговцев из Храма. Вначале остановимся на Марке, с которым, несмотря на небольшие расхождения, согласны Матфей и Лука. Очистив Храм, Иисус, как повествует Марк, «учил их» (Мк 11, 17). Основную мысль этого «поучения» Марк выражает в словах Иисуса: «Не написано ли: дом Мой домом молитвы наречется для всех народов? А вы сделали его вертепом разбойников». Как мы уже видели, в этом кратком изложении «поучения» Иисуса о Храме слились два пророчества. Прежде всего, это имеющее универсальный характер видение пророка Исайи (Ис 56, 7) о будущем, когда все народы будут поклоняться единому Богу в доме Господнем. В структуре Иерусалимского Храма был обширный двор язычников, где, собственно, и произошло описанное выше событие; это открытое пространство, приглашающее всех помолиться единому и единственному Богу. Действия Иисуса подчеркивают эту внутреннюю открытость ожидания жившего верой Израиля. Даже если Иисус сознательно ограничивает территорию Своего служения, Ему в полной мере присуща универсальная тенденция сделать Израиль настолько открытым, чтобы все смогли узнать в его Боге единого общего Бога для всех народов мира. На вопрос, что, собственно, Иисус принес человечеству, мы уже ответили в первой части книги: Он принес народам Бога12. Именно об этом главном намерении и идет речь в словах, произнесенных Им после изгнания торговцев из Храма: устранить все, что противоречит всеобщему исповеданию Бога и поклонению Ему и таким образом открыть пространство для совместного богопочитания.
О том же свидетельствует маленький эпизод, описанный Иоанном в рассказе о «Вербном воскресенье». При этом мы должны иметь в виду, что, согласно Иоанну, изгнание торговцев из Храма имело место в дни первой Пасхи Иисуса, в начале Его общественного служения. Синоптики, как мы уже видели, рассказывают лишь об одной Пасхе Иисуса, и таким образом изгнание торговцев автоматически выпадает на последние дни Его служения. Хотя до последнего времени большинство экзегетов сходилось на том, что датировка св. Иоанна носит скорее богословский, нежели биографическо-хронологический характер, сегодняшние исследователи видят все больше оснований для того, чтобы высказаться за хронологическую точность четвертого евангелиста, который, при всей богословской насыщенности материала, был очень хорошо информирован относительно времени, места и того, как разворачивались события. Нам нет нужды вдаваться в детали этой второстепенной дискуссии. Давайте просто задумаемся над маленьким рассказом, который у Иоанна не совпадает по времени с событием, произошедшим в Храме, но уточняет его сокровенный смысл.
Евангелист сообщает, что среди паломников были эллины, пришедшие «в праздник на поклонение» (Ин 12, 20). Эти эллины обратились к Филиппу из Вифсаиды Галилейской с просьбой: «Господин! Нам хочется видеть Иисуса» (Ин 12, 21). В человеке с греческим именем из полуязыческой Галилеи они, по всей вероятности, видели посредника, который мог помочь им получить доступ к Иисусу. Их слова: «Господин! Нам хочется видеть Иисуса» чем-то напоминают видение св. Павла, в котором ему явился некий македонянин и сказал: «Приди в Македонию и помоги нам» (Деян 16, 9). Евангелие рассказывает, что Филипп обсуждает это с Андреем, а затем они вместе передают просьбу эллинов Иисусу. Иисус отвечает, как это часто бывает в Евангелии от Иоанна, таинственно и на тот момент непонятно: «Пришел час прославиться Сыну Человеческому. Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, пав в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин 12, 23–24). На желание греческих паломников встретиться с Ним Иисус отвечает пророчеством о страданиях, называя при этом предстоящую Ему крестную смерть «прославлением», которое проявится в особой плодоносности. Что это означает?
Важна не сиюминутная внешняя встреча Иисуса с эллинами. Грядет иная встреча, которая будет иметь гораздо более значительные последствия. Да, эллины увидят Его: Он придет к Ним посредством Креста. Он придет как умершее пшеничное зерно и принесет среди них плод. Они увидят Его «славу»: в распятом Иисусе они обретут истинного Бога, Которого они искали в мифах и философии. Универсальность, о которой говорит Исайя (Ис 56, 7), озаряется светом Креста: на Кресте единый Бог будет явлен народам и узнан ими. В Сыне они познают Отца и, таким образом, – единственного Бога, Который открыл Себя в неопалимой купине13.
Вернемся, однако, к изгнанию торговцев из Храма. Универсальное обетование Исайи Иисус связал со словами Иеремии: «Вы сделали дом Мой вертепом разбойников» (ср. Иер 7, 11). Мы еще вернемся к борьбе пророка Иеремии за Храм, когда будем говорить о толковании пророческой беседы Иисуса. Здесь же отметим главное: Иеремия пламенно выступает за единство культа и праведной жизни в Боге. Он борется против политизации веры, убежденной в том, что Бог будет в любом случае защищать Свой Храм, чтобы не лишиться почитания. Но Храм, ставший «вертепом разбойников», Бог защищать не будет.
11
См. Мф 16, 16–17.
12
См. Ратцингер Й. Папа Бенедикт XVI. Иисус из Назарета, т. 1. СПб.: Азбука-классика, 2009, с. 58.
13
См. Исх 3, 1–6.