Краса непутёвая

– Я не понял, мама, о какой ты литературе сейчас говоришь,– он с тоской посмотрел в сторону окна. – Причем здесь музыка и литература? Какая между ними связь?

– О какой литературе я говорю? О такой! О дополнительной! Технической! – Плешакову не трудно было завести.– Но я так и не знаю до сих пор, в какое ты учебное заведение собрался поступать. Твои старшие братья давно уже большие начальники. Оба в Москве, и семьями обзавелись. Они – люди грамотные и денежные. А у тебя ни черта в голове! Ни черта, кроме этой бандитки и непутёвой недоучки Ирки Татану. Она твою мать чуть не убила, а тебе – хоть бы что.

– Ничего такого не произошло, – стал спорить с ней Фёдор. – Она только тебя, мама, холодной водой облила. Вот и всё.

– Ты бы, хоть для приличия, пошёл бы и заступился за мать. Вон, какой здоровяк! А людям слова лишнего сказать боишься.

– А чего мне им говорить? Ты уже всё сказала. Её оштрафовали и предупредили.

– Ты, Фёдор, оказывается, ещё и грубиян, каких свет не видывал. Ты не в отца-покойничка и не в братьев своих. Ничем в жизни не интересуешься. Извини, но ты какая-то размазня!

– Мама!

С недовольным видом Анастасия Климовна села в кресло и, как бы, безутешно заплакала. Федя прекрасно понимал, что его мама – прекрасная актриса, но со вздорным характером. Ясно море, что слезу она пустила только для того, чтобы он, её сын, всегда делал только то, что хочет она. Таким образом, мать подавляла волю Фёдора, стараясь слепить из него то, что часто рисовалось в её возбуждённом, весьма педагогическом воображении. Порой это у неё получалось.

Но иногда сын выражал яркий и активный протест, давая понять, что он тоже… человек, который уже очень скоро станет совершеннолетним. И тогда…

– Что «мама»? – Всхлипывая, произнесла Анастасия Климовна. – Если не хочешь изучать дополнительную литературу, то пошёл бы на улицу… с ребятами бы потусовался. Какому-нибудь бичу лицо бы набил, и то бы я, в тайне, за тебя гордилось. Конечно, не педагогично. Но я бы гордилась.

– Мне не понятно, что ты такое говоришь? Не понимаю.

– Ты никогда не понимал собственную мать,– она внезапно перестала плакать.– А должен понимать. Я тебе никогда не желала зла.

Он встал со стула и пошёл в горницу. Стал одеваться. Не торопливо, не спеша. Натянул на ноги зимние ботинки, как попало, напялил на себя полушубок, шапку нахлобучил на голову и доложил:

– Я пошёл к Борьке. Он мне на флэшки кое-какие фильмы скачал.

– Иди к своему Борьке! Он такой же тюня-матюня, как и ты! Два сапога – пара. И оба по этой смазливой бандитке сохните, по вашей пригожей Ирке. Да из неё никогда жена не получится. У неё родители беспредельно безумными были. А яблоко от яблони не далеко падает.

Сын с упрёком посмотрел на мать, но ничего не сказал, не стал с ней спорить. Вышел за дверь, тихо прикрыв её за собой.

Дед с внучкой сидели за столом, обнявшись. Ирина была в слезах, да и Архип Филиппович угрюм. На какое-то время он легонько отстранил от себя её руку и выпил стаканчик самогона, закусив спиртное колбасой. Поведал Прозоров ей, в общем-то, обычную историю, похожую на тысячу других. Всё, что он рассказал, могло бы показаться Ирине очень простой и незатейливой сказкой, если бы всё то, о чём говорил дед, ни коим образом не касалось Ирины и её покойной матери.

А всё и, на самом деле, случилось просто. Лет семнадцать-восемнадцать тому назад приехал на короткое время поработать сюда, в Потайпо, один геолог с высшим образованием. Не старый, но уже ему тогда хорошо за тридцать лет было. Случилось так, что пути его и покойной Марии Прозоровой пересеклись. Встретились они, и встречи у них были жаркими и долгими. Мария только его и обхаживала. Любила, такое всем понятно было. Но потом что-то у них не заладилось. Поссорились, может быть.

Мать Ирины горда была. Забеременела от пришлого человека и ничего ему о сложившейся ситуации даже не сообщила. Может, сама толком и не поняла, что между ними произошло. Любовь или баловство одно: пылкая и активная дружба организмами. Этот парень-мужик, по натуре добрый и не урод, даже и не ведал, что всё так получилось. Он наверняка посчитал, что Мария нашла себе другого и, как-то, постарался забыть всё то, что их связывало.

Когда приезжий геолог, который несколько лет в Потайпо отирался, всё же, уехал отсюда, во многом и по причине своей несчастной любви, то Мария почти сразу же вышла замуж за красавца… молдаванина Татану. Охотником он считался хорошим и тогда ещё не глотал водку, как пеликан. Принимал её вовнутрь только по большим праздникам, в пределах разумного и допустимого.

Любил очень Марию, чего и не скрывал от неё и окружающих. По причине этой многие грехи ей смог, что называется, списать. Но их совместная жизнь заладилась только поначалу. Потом всё пошло наперекосяк.

– Вот такие-то дела, Ирочка, – как бы, подвёл итог сказанному Прозоров.– Ты уже взрослая и должна знать всё.

– Мне больно и страшно оттого, что я, получается, не родная дочь моему отцу Тарасу Ивановичу Татану. Значит, люди всё говорили правильно. И это – никакие не сплетни.

– А какая тебе-то разница, дурочка? Скорей всего, и твоего настоящего батяни в живых-то уже давно нет. А если ещё он на белом свете, то о твоём существовании и не ведает. Да и где он, никто не знает.

Ирина вытирала платком бегущие по щекам слёзы. Такая новость не очень-то её и радовала.

– Так мой отец, настоящий, – она вытерла слёзы на щеках прямо передником,– который вырастил меня, знал, что я не его дочь?

– Ясно, что знал. Ведь он женился на Марии, когда та была уже на четвёртом месяце беременности.

– Он настоящий человек и… мой отец. И никто другой! Но почему тогда такой вот… стала моя мама?

– Не могла она забыть залётного геолога. Он тоже не забыл. Ведь долго ей письма писал. Мария ему ни на одно послание не ответила.

Да, так ведь все и происходило. А подруги Марии, по её просьбе, конечно, большой грех совершили. Однажды написали этому человеку, что Мария умерла. То ли от простуды, то ли ещё от чего… Решила она таким вот странным и весьма жестоким образом разрубить все узлы. Если сразу, получается, не полюбил он её, то такому… красавчику и, как говорится, от ворот поворот. Кроме того, она и замужем уже за Татану находилась.

Но не любила она Тараса… Потому и пошла в загулы. А потом и он вслед за ней. Туда же… сначала в весёлую жизнь, а потом и в могилу.

– Страшны истории твои, дедушка,– Ирина облокотилась на спинку стула.– Почему же мы такие несчастливые?

– Ты заладила всё одно – «несчастливые» да «непутёвые». Потому видно, что так Богом дано. С одной стороны, а с другой – и самому надо думать, что и как делать, чтобы человеком остаться. Вот и получается, что одна такая маленькая закавыка в существовании твоей матери Марии не шибко приглядно смотрится. Пьянство и распутство.

– И ты туда же, вредный старик! Как флюгер. Куда ветер дует, туда и ту поворачиваешься.

– Никакой я не флюгер, и таковым мне уже не стать. Но надобно вещи и события своими именами называть. Мария всю жизнь свою собственную, да и другим людям, изрядно подпортила. Иные, как бы, не напрямую, но во многом по этой причине на тот свет раньше времени ушли. А мамка была у тебя красивая и гордая. Но ты гораздо краше её. И такое обстоятельство не очень даже меня радует. Не здорово получается.

– Почему, дедушка?

– Да только потому, что слишком красивым бабам Господь не даёт, почему-то, счастья. За какие такие грехи, спрашивается.

– Ах, дед! Я бы сейчас с тобой выпила! С горя! Да не могу я на спиртное даже и смотреть. Не нравится мне эта вонь… Да и всех пьяных ненавижу, всех, кроме тебя.

– Да ты, Ирка, пьяным-то меня в своей жизни раз пять-то и видела. Ну, ладно. Если уж я начал говорить, то и договорю.

Рассказал он внучке, что был друг у семьи Татану работяга, золотодобытчик. Он тут года два или три на драге машинистом работал. Хороший человек… Залихватов фамилия. Сейчас он трудится в другом месте. Тот человек, наверняка, обо всём случившимся знает. Но про отца Ирины настоящего, то есть, как говорится, биологического, скорей всего, не ведает. Прозоров не сомневался, что работяга этот почти на сто процентов не в курсе, где настоящий отец Ирины находится. Времени ведь уже много прошло. Всё быльём поросло.