Искупление (ЛП)

Остальные ушли в отель на другой стороне улицы, а Серджио остался, чтобы убедиться, что охрана в моих апартаментах не была набрана с улицы. Я убедил его, что у меня лучшие из лучших, чем заработал ухмылку и фразу «очевидно, нет, если это делаю не я». Я позволил этой высокомерной заднице осмотреться, поскольку был слишком истощен, чтобы делать что-либо, и дал ему все мои пароли, напоминая себе изменить их позже, ведь ублюдок однозначно запомнит их, раз уж я их назвал.

— Хорошо, — кивнул я и продолжил искать в холодильнике что-нибудь съестное, что не было бы фруктом или овощем.

Я почувствовал похлопывание по спине, когда Серджио предложил мне горячее панини. (Примеч. Панини (более правильный вариант — ед.ч. panino) — итальянский аналог блюда, больше известного в России как горячий бутерброд. Дословно с итальянского языка панини переводится как «небольшая булочка»).

— Это появилось из воздуха? — спросил я, поглощая сэндвич.

— Феникс приготовил, — он пожал плечами. — Я оставил твою в духовке, завернутую в фольгу, на случай, если это затянется.

— Тот самый Феникс, который убивает ради забавы и улыбается, направляя пистолет тебе в голову? Этот Феникс? — спросил я сухо.

— Тот самый, — Серджио улыбнулся. — Ты бы поверил мне, если бы я сказал, что он ел все только зеленое? Его жутко бесило есть что-то цветное, как будто он не достоин цветов в своей жизни. Следовательно, он не достоин их и в еде.

Я выдвинул барный стул и сел.

— Бывает и похуже.

— О, да? — Серджио сел рядом со мной и продолжил печатать в своем ноутбуке. Экран был черным, печатая код, его пальцы двигались так быстро, что невозможно было уследить. — Давай же, скажи это.

— Я ненавижу водку.

Пальцы Серджио застыли над клавиатурой, и он повернул голову мою сторону.

— Шутишь?

— Предпочитаю вино.

— Черт, Текс прав. Ты уже итальянец, не так ли?

Я закатил глаза.

— Не оскорбляй меня.

— Ты, должно быть, очень везучий, Россия, — сказал Серджио, а затем опустил голову и прошептал: — Это мерзко — называть тебя «Россия». Это было мое прозвище для Энди, — его голос надломился. — В некоторые дни воспоминания ранят так сильно, что тяжело дышать.

— Только настоящие воспоминания могут это сделать, — пробормотал я. — Искусственные не ранят… Только настоящие воспоминания вызывают физическую реакцию, которую ты чувствуешь от макушки головы до ступней. Чем сильнее воспоминание, тем сильнее связь.

— Хорошо знать, что это нормально — чувствовать тошноту каждый раз, когда просыпаюсь, и она не лежит рядом со мной, когда мои руки болят от воспоминаний о том, как я прикасался к ней.

Я не мог говорить. Раньше я никогда по-настоящему не понимал любовь. До Майи. В тот момент, когда я осознал, что могу потерять ее, я не мог думать ни о чем, кроме того, что, если… что, если я не успею вовремя, что, если она умрет, что, если я потеряю единственную причину, чтобы дышать?

— Нужно надеяться, — вздохнув, ответил я, — что станет легче. И что такая девушка, как Энди, была бы чертовски зла, если бы увидела, что ты сидишь здесь и ноешь, как девчонка.

У Серджио вырвался смех.

— Черт, она бы убила меня, если бы я пустил слезу при ней. Я обещал ей, что не буду, и я нарушал это обещание чаще, чем готов признать, — он напечатал на ноутбуке еще несколько строк, затем медленно закрыл его, повернулся лицом ко мне и встал. —Я бы хотел сказать, что мне было приятно, но…

Я протянул ему руку.

— Но?

— Это было интересно… у тебя надежная система защиты, Большой Брат не следит, и я удалил данные о твоей семье из интернета. Можешь поблагодарить меня позже, — он повесил сумку на плечо. — Я отправляюсь в Нью-Йорк, напиши, если понадоблюсь.

— Нью-Йорк? — переспросил я. — Не Чикаго?

— Секреты, — Серджио кивнул, — Кое-какая часть нашей семьи немного… вышла из-под контроля. Угадай, кого выбрали восстанавливать порядок?

— Попытайся не оставить за собой слишком много трупов.

— Правда или ложь, что ты сказал кому-то войти в огонь и смотрел, как он сгорает заживо? Чья бы корова мычала, док?

Я не ответил, вместо этого я вздрогнул от дискомфорта, переступая с одной ноги на другую.

— Как я и думал, — он ухмыльнулся, а затем продолжил: — Держись подальше от тюрьмы… и, Ник?

— Да?

Серджио ступил в большие апартаменты, его глаза перебегали с одной вещи на другую.

— Она бы гордилась, если бы увидела тебя таким спокойным… домашним.

— Ага, — я кивнул. — Энди бы смеялась до упаду, а затем спросила бы, кого я загипнотизировал, чтобы заставить встречаться со мной. В худшем случае, она бы спросила, не заплатил ли я кому-то.

— Похоже на нее, — прошептал Серджио, затем отсалютовал мне средним пальцем — ничего другого я и не ожидал — и тихо закрыл за собой дверь.

Я встал и запер ее, а затем доел свой сэндвич.

ГЛАВА 52

Поймешь свое несчастье, только когда влюбишься.

~ Русская пословица

Майя

Комната была погружена во тьму, и было невозможно понять, который час или как долго я спала. Воспоминания ударили по мне пулеметной очередью: я вспомнила о нападении, о Жак, о Николае, спасающем меня. Я вздрогнула, когда открылась дверь в ванную. Свет пролился в комнату, выделяя тень сексуального и подтянутого тела Николая. Я протяжно вздохнула, когда он направился в мою сторону, весь напряженный, как будто я была животным, которое собиралось атаковать. Он протянул руку, касаясь моей щеки кончиками пальцев.

— Ты в порядке?

— Еще нет, — ответила я правдиво. — Но скоро буду…

— Я люблю тебя, — прошептал он. — Простишь меня?

— Простить тебя?

Глубоко вздохнув, он сел на кровать.

— Простишь, что я не рассказал всю правду о своей семье? О Жак?

Даже простое упоминание ее имени послало мурашки по моему телу.

— Ты имеешь в виду, о том, что она… — я не смогла закончить предложение.

— Джек Потрошитель, — Николай облизал губы и уставился на стену. Он сидел, отвернувшись в сторону от меня так, что его тело не касалось моего. — Она сказала тебе, как это началось? С ревности?

— Оказалось, что это сильная эмоция, — мой голос надломился. — Все женщины были такими? В твоей семье?

— Нет, — быстро ответил Николай, — После моего отца Жак не могла иметь детей, но он отказался продолжить традицию. На тот момент Жак все еще работала, и он понял, что хочет большего для нашей семьи, но чтобы быть независимым от ее желаний… ему нужны были деньги… и тогда он начал работать на Петрова, — Николай откинулся назад на свои руки, поднимая подбородок к потолку и глубоко вдыхая через нос. — Это долгая и сложная история. Верь мне, когда я говорю, что теперь ты знаешь все.

Он направил свой взгляд на меня. Его глаза были такими темными, настороженными, как будто умоляли меня понять его, умоляли принять его, даже несмотря на то, что он пришел с таким количеством багажа, что было тяжело увидеть все, что он нес на своих плечах.

— Да, — прошептала я.

Он нахмурился.

— Что «да»?

— Я все еще люблю тебя.

—Я не спрашивал об этом.

— Это сделали твои глаза, — прошептала я, сжимая его руку. — Это не твоя вина, что она была сумасшедшей, и было бы глупо ставить твое прошлое в укор тебе, разрушая будущее для нас обоих.

— Я бы отпустил тебя, — он притянул меня в свои объятия, целуя в шею, мягко касаясь губами местечка, где бился пульс. — Это бы разрушило меня, но если это то, чего ты хочешь, — быть подальше от воспоминаний обо мне, твоем отце, Жак, — я бы отпустил тебя.

— Мое место здесь, — я повернула голову, чтобы иметь возможность прижаться к его губам. Мы поцеловались, а затем я положила свою руку ему на грудь. — И здесь.

Его объятья были такими крепкими, что было тяжело дышать.

— Я буду защищать тебя даже ценой своей жизни.