Страница 12 из 14
Через пятнадцать минут секретарь пригласила всех в зал, и председатель счетной комиссии профессор Целков объявил результаты тайного голосования:
– Девятнадцать – «за», против – нет, воздержавшихся нет. Товарищу Трофимову единогласно присуждена ученая степень кандидата исторических наук! – Целков ошалело потряс головой и снова заглянул в протокол, будто не веря тому, что сам произнес. – Да, единогласно…
Наступила гнетущая тишина. Члены Совета склоняли головы друг к другу и бесшумно перешептывались.
– …Уррра-а-а!!!
Это закричали неискушенные студенты, которые не понимали подтекста происходящего, а просто ставили на место диссертанта себя при защите дипломной работы.
Трофимов улыбался во весь рот, это было похоже на лицевую судорогу, он не мог произнести ни слова и только бесконечно поправлял и протирал запотевающие очки.
– Заседание Совета объявляется закрытым! – хриплым голосом объявил Вышеградский.
Пространство аудитории сразу раздвинулось. Студенты и зрители со стороны покидали зал, у выхода топтались черно-белой пингвиньей стайкой члены Совета в темных костюмах, белых сорочках и черных галстуках. Гудят, бурчат вполголоса, в глаза друг другу стараются не смотреть. Явно растеряны. Чуть в стороне Целков, подняв плечи и разведя руки, оправдывается в чем-то перед Вышеградским. Сивого и след простыл. Широко улыбаясь, подошел Живицкий, зашептал горячо в ухо:
– Не знаю, что у них случилось, но это просто чудо! Дело шло к полному, разгромному провалу! В моей практике такой поворот впервые!
Научный руководитель исчез, несколько студентов и двое незнакомых солидных мужчин подошли с поздравлениями. Какие-то личности с портативными магнитофонами. Пять заслуженных красавиц томно улыбались. Ага, вот и девочка с удивленными глазами. Трофимов впился в нее взглядом, ожидая, что сейчас она почувствует и…
Его толкают в плечо.
– Иван Родионыч, где посуда?!
Живицкий, словно булавой, размахивал над головой бутылкой шампанского. Его древнегреческая богиня, скосив глаза к переносице, сосредоточенно прикуривала сигарету, заправленную в длинный мундштук.
«Здесь курить нельзя, – растерянно подумал Иван. И тут же, без всякого перехода: – Я защитился!!! Братцы, семь лет!!! Я сделал это!!!»
Ирка, запыхавшаяся, только что прилетевшая с работы с двумя спортивными сумками («Ой, у нас переаттестация, никак не могла раньше!»), радостно загромыхала бокалами и стаканами.
– За нового кандидата! За Ивана-победителя!
От волнения он осушил свой бокал залпом. Шампанское как-то странно обожгло горло и сразу ударило в голову. Иван открыл рот, выпучил глаза, закашлялся. Похоже, это было не шампанское.
– Нет, а что вы хотели, молодой человек? Глушить сладкую шипучку после такой победы?!
Где-то рядом испуганно хлопотала Ирка:
– Ой, Ванечка, Ванечка, ты как, в порядке?
А прямо перед ним расплывалось, ускользая из фокуса, довольное, похохатывающее лицо Афористова.
– До дна выпил? Пр-р-равильно! Напиток победителей!
Заливисто хохочет Железная Ната. Откуда взялась? Когда Трофимов приглашал ее на защиту, отказалась под благовидным предлогом – видно, кто-то шепнул, что будут проблемы. Сейчас вдруг примчалась, видно, опять шепнули (кто же это такой осведомленный шепчущий?) С Натой Петро и Николай.
– Ну что, старик, теперь в нашем подвале опять кандидат сидеть будет, а?!
Намек на Киндяева – тот был кандидатом. Неуместно как-то, нехорошо, после того как беднягу разорвал лев…
Петро подмигивает: наливай!
Трофимову кажется, что зал по-прежнему полон, как во время защиты. Никто не расходится. Все словно чего-то ждут.
А он даже не готовился. Вообще никак. В кармане двадцать пять рублей. Домой, что ли, вести эту ораву? Так ведь и дома шаром покати… Сам Живицкий, каналья, говорил ему: никаких ресторанов, никаких банкетов, плохая примета, не защитишься!..
А сейчас размахивает уже пустой бутылкой. Куда-то зовет.
– Ирка, что делать будем?
– Как что? Идем в факультетскую столовку. Афористов уже распорядился, там столы накрывают…
– Как Афористов? Почему Афористов?
– Как почему? – Ирка удивленно смотрит на него. – Он ведь завкафедрой, его все слушаются!..
И вот они уже спускаются по темной лестнице, большая шумная компания. Впереди громыхает голос Афористова:
– А как же без банкета? Это совсем неприлично, без банкета! Насколько помнится, в Болонье еще в XII веке… Да, да, еще при светлой памяти ректоре Вернерии новоиспеченных докторов права обязательно чествовали праздничным обедом! Мортаделла, «венерины пупки» и непременно – старая граппа-стравеккья!
Глава 5
Банкет
В столовой вспыхивают, мигают полусонно люминесцентные лампы, столы с алюминиевыми ножками сдвинуты буквой «П», скрипят и визжат стулья, гулко перекрикиваются голоса на кухне. Гости рассаживаются. Донельзя вельможный Афористов, похожий на заезжую оперную знаменитость, втолковывает что-то огромной поварихе. Такое впечатление, что говорит по-французски. Бешамель, беарнез, рататуй. На лице у поварихи испуг, паника, однако кивает согласно: все будет сделано.
На столах мясная, рыбная и сырная нарезка, пиво, водка. Незнакомый мужчина с кавказскими усиками, по виду таксист, занес ящик коньяка. Столовая взрывается дружными аплодисментами. Из портативного магнитофона, стоящего у окошка раздачи, льется негромкая музыка. Трофимов стоит навытяжку, с отвращением вдыхая коньячные пары из чашеобразного сосуда, который он держит на уровне груди. Сосуд удивительным образом напоминает древнегреческий скифос, хотя совершенно непонятно, откуда он тут взялся.
А по другую сторону стола Афористов уже говорит тост:
– …«Иудин» перстень интересовал меня давно. Какие-то намеки в апокрифической литературе, в персидских хрониках, в староанглийской народной поэзии… И – в городских легендах нового времени. Даже в современном блатном фольклоре. Очень, очень любопытно. Только все как-то не было времени взяться за это дело всерьез… И вдруг до меня доходят слухи, будто некий сотрудник Эрмитажа, вчерашний студент, зацепился за мой перстень и уже вовсю роет, как молодой терьер, только комья в стороны летят! Вот, думаю, сгною нахала. Изничтожу. Как он посмел замахнуться на мою добычу, я ведь первый на нее лапу наложил!.. А потом, знаете, даже интересно стало. Смотрю: получается у него. В самом деле что-то нарыл. От ростовского бандита Седого протянул ниточку к офицерику-белогвардейцу, к фон Брауну этому несчастному… Так, думаю, наш Трофимов, чего доброго, и к аламутским фидаинам дотянется, и к лекарю иерусалимскому, и дальше копать пойдет!
Афористов пробуравил Ивана черными глазами, улыбнулся.
– Давайте выпьем за молодого ученого, перед которым открылась бесконечная бездна… Бездна человеческой истории. За его долгий, полный приключений и открытий путь вниз, к истокам!
Трофимов едва не перебивает его:
– Погодите, о каких фидаинах вы говорите, Сергей Ильич? О каком лекаре?
– Ну а как, по-вашему, перстень попал к наполеоновскому поручику Годе? – смеется Афористов. – Не от самого же Иуды Искариота?
Ивану все равно ничего не понятно. Он хочет спросить еще, но в руку вцепляется Железная Ната, уволакивает в сторону.
– Откуда ты его знаешь? Вы что, родственники? Он тебе помогал, да? Ну ты, Трофимов, вообще! То Сомов, то Афористов! Откуда такие знакомства, признавайся!
– Да мы едва знакомы, Наталья Ивановна! – Он пытается вырвать руку, но Ната впилась в него, как клещ. – Однажды встретились случайно на Новодевичьем, когда Сомова хоронили… Глупая какая-то, непонятная встреча… И до сегодняшнего дня больше не виделись и не разговаривали ни разу!
Раскрасневшаяся Ната грозит ему пальчиком:
– Ой, темнишь ты, Трофимов…
И чувственно поглаживает его запястье, отчего у Ивана начинается приступ паники.
А вокруг все бурлит. В углу возле раздаточной молодежь ломает шейк. В центре стола скворчат на блюде зажаренные целиком молочные поросята с пучками петрушки во рту… Какая-то рыбина вроде осетра выгнула шипастую спину… Целая батарея высоких бутылок в пыли и паутине, словно только что из винного погреба … Откуда все это?!