Серые пчелы

– Нет, давай сначала я детям конфеты отнесу, а потом уже зайду! – проговорил он мягко.

– Справа по улице второй дом. Там у калитки на заборе деревянная звезда прибита – у них дед в войну с фашистами погиб. Она раньше красной была, а теперь серая, как забор.

Прошел Сергеич по правой стороне улицу до деревянной звезды у калитки. Во двор вошел. В двери стукнул.

– Кто там? – женский голос изнутри дома отозвался.

– Это Сергеич, из Малой Староградовки. Подарок детишкам принес!

Впустила его женщина Валя, а когда он разуваться в коридоре начал, остановила. Прямо в комнату провела. Там шумно-громко. Тоже телевизор включен и на экране кто-то с кем-то ругается. Но как-то звонко очень, почти весело.

Замер Сергеич, взглядом к экрану прильнув. В руках рюкзак, с дивана на него мальчишки в теплых байковых пижамах и девчонка в синих колготках и кофте зеленой смотрят удивленно. Он им интереснее телевизора показался.

– Че это они там? – отмер наконец Сергеич и, кивнув на телевизор, у хозяйки спросил.

– Да это Москва! Про Украину спорят! – спокойно ответила она. – Так что там у вас для детишек?

– А! – очнулся Сергеич. – Вот вам, от Деда Мороза! С опозданием…

Протянул рюкзак женщине. Она его к столу, укрытому белой кружевной скатертью, поднесла. Пакеты с конфетами достала. Детишки подбежали.

– Это от того Деда Мороза, у которого сережка в ухе? – девчонка спросила.

– Ага, от него, – кивнул Сергеич. – Он извинялся. Сам не смог. Приболел.

– Лучше позже, чем никогда! – проговорила женщина Валя.

Протянула гостю пустой рюкзак.

– Не надо, оставьте! Может, пригодится!

– Так, а что надо сказать за подарки? – оглянулась она на детишек.

– Спасибо! Спасибо! Спасибо ему передайте! – наперебой затараторили детишки в три голоса.

– Передам, передам, когда увижу, – ответил Сергеич. – Ну, пойду я! Пора мне!

– Что, назад в Малую Староградовку пойдете? – Голос хозяйки ее внезапное волнение выдал. – Ой, как же вы там живете? Ни магазина, ни почты… Нет, нельзя так! Вы подождите! Я быстро!

Выскочила она во двор. Вернулась минут через пять, в руках – рюкзак чем-то набитый. Протянула его гостю.

– Осторожнее! – предупредила. – Там трехлитровка с салом!

Сергеич изумленно улыбнулся. Не ожидал он такой доброты от незнакомой женщины.

Вернулся к бабе Насте.

Уселись они вдвоем перед телевизором. На экране за столом три человека в галстуках.

– А чего ж она до сих пор не развалилась? – спросил один телечеловек у двух других.

– Так ведь их теперь полностью Америка и Европа содержат. Отбирают деньги у своих бедных и нищих и украинцам отдают! – принялся отвечать другой. – А когда их бедные и нищие поймут, что происходит, то они и в Америке, и в Европе против своих политиков майданы устроят!

– Ну тут я с вами не согласен, – вступил в беседу третий телечеловек. – Не все так однозначно с Америкой и Европой. Для них Украина – только инструмент. Инструмент, которым они хотят Россию с политической карты мира сковырнуть.

– Ты это понимаешь? То, что они говорят? – перевел Сергеич взгляд с телеэкрана на бабу Настю.

– Ну все – не все, а понимаю! Это ж российское телевидение, а не эти из Киева!

– А эти у тебя ловятся?

– Сейчас да, а два года не ловились! – ответила хозяйка дома.

Взяла в руки пульт. Перещелкнула телеканал.

На экране появилась женщина с лицом, залитым зеленкой.

– Я буду подавать в суд! – говорила она журналистке, держащей микрофон у ее рта, тоже частично зеленкой подкрашенного. – Я депутат и имею право на свое мнение!

– Так это ж эта! – узнал Сергеич даму в зеленке. – Это ж наша! Как ее? Королевская!

– Вот видишь! У них хоть по телевизору такое не показывают! – мотнула огорченно головой баба Настя. – У них культурно за столом сидят! Говорят грамотно! Может, переночуешь уже? Чего на ночь глядя идти?

– Нет, спасибо! – Сергеич по-своему понял предложение бабы Насти. Подумал, что спать она хочет, но в его присутствии ложиться не будет.

Попрощался с хозяйкой дома тепло. Обнял старушку по-родственному. Чуть случайно ее к себе в гости не позвал, да вовремя язык свой неразумный остановил.

Ноша в рюкзаке разгибала позвоночник тяжестью, но Сергеич упрямо на ходу вперед наклонялся, равновесие в ходьбе выискивая. Где-то далеко за спиной, за Светлым, тарахтела артиллерийская канонада. «Это, наверное, там, где Гнутовка», – подумал пчеловод и шагу прибавил.

15

За окном февральское солнце неожиданно разыгралось так, будто после долгого плена свободу почувствовало. Это Сергеич понял, как только глаза открыл. Тишина в доме неправильной и излишней показалась. Прислушался он, дыхание затаив. И понял причину своего беспокойства – взгляд его на молчавший будильник ушел, что на подоконнике стоял. Тот не тикал, стрелки на половине одиннадцатого замерли. Стало быть, заспался Сергеич. А вот на сколько заспался, понять не мог. Даже не ясно было ему, какие пол-одиннадцатого тот показывает: вчерашние вечерние или сегодняшние?

Не вставая с кровати – куда спешить-то? – стал Сергеич вчерашний день вспоминать. Это ж сколько он натопал? Двенадцать километров, что ли?

Хмыкнул горделиво. Полежав еще немного, поднялся на ноги. Ладонь к боку буржуйки приложил. Едва теплой она оказалась. Добавил в топку угля. Оглянулся на замерший будильник.

– Схожу-ка к Пашке, время поставлю! – решил.

На дворе солнечной желтизны еще больше оказалось. И снег, истоптанный ботинками, пожелтел, и серые стены сараев, и забор!

И не то чтобы Сергеичу это не понравилось! Наоборот! Однако одновременно посчитал он неожиданную игривость солнца хоть и приятным, однако все же нарушением ежедневной привычности. И отправил он светилу мысленное замечание, будто могло оно подобно человеку что-то «неправильное» в своем поведении осознать.

Где-то далеко-далеко ухали пушки. Слышно их было Сергеичу только, если он хотел их услышать. А лишь к мыслям своим вернулся, на переулок Мичурина сворачивая, так и пропало их уханье, растворилось в тишине без следа.

Правая нога вдруг в колене заныла, когда во двор к Пашке зашел он. Последние шаги до порога выражение лица его изменили: скривились его губы от боли.

Стукнул кулаком по двери. Оттуда – тишина. Вспомнил, как и прошлый раз пришлось ему минуту или две ждать, пока хозяин откроет.

Однако тот раз он почти сразу появился за дверью. А потом отошел, так и не открыв поначалу. А теперь даже не спрашивает, кто там.

Ударил Сергеич по двери нетерпеливо еще три раза. Опять никакого ответа.

За ручку потянул – закрыта дверь, и закрыта на врезной замок, а не на крючок или щеколду изнутри.

– Ушел? – удивился Сергеич.

Оглянулся. Куда тут идти? Разве что по улице прогуляться?

Вышел, прихрамывая, за калитку. В обе стороны посмотрел – тишь и безлюдие.

«А может… – закралась в голову таинственная мысль. – Может, он…»

И хоть мысль не договорила, понял Сергеич, к чему она клонит. Вернулся во двор, прошел за дом, вышел в сад и увидел перед собой в снегу тропинку протоптанную, ведущую через сад в огород. Отправился он по ней дальше. Остановился на краю огорода, переходившего в поле, что чуток опускалось, а потом вверх поднималось к Каруселино, туда, где «Донецкая республика» свою оборону держит.

«Вот откуда он хлеб носит! – понял Сергеич и хмыкнул. – И ведь не боится, дурень, что у какого-нибудь снайпера может глаз заслезиться или палец на крючке зачесаться?»

И тут другая, пострашнее догадка уколола его в мысли!

«А может, он и есть тот снайпер? – вспомнилась Сергеичу лежбище из соломы и гильзы в его изголовье на снегу. – Поэтому и не боится! Они ж по своим не стреляют!»

Холодно стало ему на краю огорода Пашкиного стоять. Показалось, что оттуда, от Каруселино, морозный ветер дует.

Вернулся Сергеич к Пашкиному дому. Правое колено все ныло. И в боку правом что-то покалывать стало.