Квинтэссенция Кью (ЛП)

Никогда вновь. Я достаточно сильная чтобы выжить. Мне не нужна башня, чтобы жить. Я не сделала ничего плохого.

Мысль была словно комета, сверкнувшая правдой.

Я не сделала ничего плохого.

Это все они. Я же делала все, чтобы выжить.

Осознание того, что они заставили меня сомневаться, что они преисполнили меня грехом, наделило меня новой энергией. Я ударяла сильнее и сильнее, пока больше не могла узнавать Белого Человека из-за всех его ран и крови.

Каждый раз, когда я заставляла его истекать кровью, мне становилось легче, понимая, что этот человек больше никогда не сделает с остальными то, что сделал со мной.

Когда он потерял сознание, я подумала, что убила его. Я хотела убить его, но мне нужно было убедиться. Проверяя жив ли он, я выругалась, когда почувствовала, как его пульс бьется под моими подушечками пальцев. Я знала, что мне нужно делать.

Я разбужу его, посмотрю ему прямо в глаза, затем заколю его в сердце.

Это моя обязанность, моя честь, моя судьба.

Я преподносила ему уроки, которые он преподносил мне. Боль была равносильна власти. Боль была равнозначна удовольствию.

Когда я поднялась над ним с острыми ножницами в своих руках, готовая вонзить их в его грудь, он посмотрел вверх с такой паникой и любовью, что я замерла чересчур надолго.

Он закричал.

Крик отразился от бездны тьмы, разрывая пелену между мной и настоящим миром.

Видение затуманилось, выводя меня стремительно из тьмы к свету. Темница стала красивой комнатой с оттенками золотого и красного цветов — это казалось знакомым, но я не могла сообразить почему.

Я сморгнула, не в силах понять, где же я находилась.

«Где, черт побери, я нахожусь?»

Мое тело изнывало от боли, плечи подрагивали от готовности моих рук к удару. Мои руки свело судорогой, и они были скользкими от крови.

Затем мое сердце остановилось.

Кью лежал на кровати передо мной, его обнаженное тело покрыто кровью, пребывая в совершенно неузнаваемом состоянии. Он едва дышал, его лицо было распухшим, глаза ничего не выражали, припухшие от ушибов.

Я опустила ножницы; они выпали из моих рук, поцарапав бедро, и, отскочив, упали на ковер. Воздух наполнил мои легкие, и я не могла сделать ни вдоха.

Дрожь взяла начало в моих руках и ногах, и злые, неподдельные слезы, что я пролила, сменились ужасом.

— Кью... О, господи... — я потянулась дрожащими руками, чтобы прикоснуться к его холодеющей груди. Его восхитительная татуировка с воробьями свисала клочками кожи, покрытая ранами и кровью. Его прекрасный член безвольно свисал, покрытый кровавым месивом между его ног.

— Что я наделала!

Затем я взлетела.

Моя передняя часть туловища соприкоснулась с кроватью, прежде чем меня отдернули назад и прижали, вдавливая в ковер. Кто-то вывернул мои руки за спину, прижимая щеку к ковру.

— Не двигайся, — приказал полный ярости мужской голос.

Мужчина присел мне на спину, удерживая тем самым меня на месте. Он сменил позу, чтобы иметь возможность посмотреть в сторону кровати. Затем втянул шумный вздох.

— Бл*дь, Кью. Что за херня.

Пронзительный женский крик только заставил мое тело трястись сильнее. Я сдалась на милость слезам, что превратились во всхлипы. Я сделала это. Я так сильно ранила Кью, что, казалось, он был на грани смерти. Как это произошло? Почему он позволил мне зайти так далеко?

— Merde. Кью. О, господи. О, господи, — плакала Сюзетт.

Мужчина поднялся с меня, оттолкнув, словно я была ничтожеством. Затем рывком выпрямился, подбегая к кровати.

Я попыталась сесть. Мне необходимо было знать, что Кью был все еще жив. Должен был быть способ исправить это.

Изумрудно зеленые глаза Франко вперились в меня, сверкая яростью.

— Твоих рук дело? — Он покачал головой, стараясь развязать узлы вокруг окровавленных лодыжек Кью. — Как ты могла?!

Мои легкие застряли в горле; я не могла говорить. Я не могла оправдать то, что сделала, или же хотя бы вспомнить, как это произошло. Я понимала лишь то, что больше не пребывала в безжизненном вакууме. Теперь я жила в бесконечной ненависти и боли. Я добилась своей цели и отомстила Белому Человеку за то, что произошло в Рио, но я бы пережила это ужас вновь, если бы это значило, что Кью не лежал бы безжизненно здесь, раненный от моей руки

— Кью! Пожалуйста, Кью, — я поднялась на ноги, протягивая руки, когда Франко освободил запястья Кью и аккуратно сложил его руки по бокам. Кью вздрогнул и застонал, когда Сюзетт бросилась вперед с простыней, которую вытащила, набрасывая ее поверх него.

Сюзетт не сводила с меня взгляда, плача от печали и неверия.

— Почему, Тесс? Почему? После всего, что он для тебя сделал?

Я бросилась вперед. Я должна была обнять его. Сказать, насколько мне было жаль. Но Франко оттолкнул меня.

— Мне кажется, ты сделала больше чем достаточно, не так ли?

— Но... я должна и-исправить это. Я не хотела, чтобы так все вышло. Ты должен верить мне! — Мое тело сотрясалось от отчаянных рыданий. Я еще никогда так сильно не плакала. Даже тогда, когда меня насиловали, или я была похищена, или когда меня принуждали делать все те ужасающие вещи. Я рыдала так, как если бы моя душа могла бы покинуть тело в любой момент и оставить меня умирать на ковре.

Оказалось, что я умру не от вины, а от разбитого сердца.

Кью тихо застонал, облизывая потрескавшиеся губы.

— П-позволь ей…

Сюзетт заплакала сильнее, когда Франко развернулся лицом к нему, склоняясь ниже, чтобы слышать его.

— Я позвоню доктору. Мы поможем тебе, — он приказал Сюзетт: — Иди, и приведи доктора Петерсона сюда. Сейчас же.

Сюзетт побледнела от шока, но сделала в точности то, что ей сказали, стремительно выскакивая из комнаты.

Мое сердце пронзило от отвращения к себе, и ноги подогнулись, когда я бросилась мимо Франко, направляясь к кровати. Мои глаза встретились с Кью, и я зарыдала.

Последний барьер внутри разлетелся на куски, позволяя всей неправильности покинуть меня. Я очнулась от последней финальной дымки, моя башня рухнула на землю грудой обломков, и мой разум наводнило все, что я совершила.

— Кью! — Я бросилась на кровать, вздрагивая от его холодной кожи, липкой крови. Франко отодвинул меня в сторону.

— Пошла прочь, — оборачивая свои руки вокруг моей груди, он оттолкнул меня назад, оттесняя к входной двери.

— Нет! Мне необходимо остаться! Мне необходимо исправить это! — Но его хватка так и не ослабевала. Я вцепилась руками в дверной проем.

— Постой, — приказал едва слышный голос.

Франко замер; я задрожала в его крепкой хватке.

— Кью. Мне так жаль. Я даже не знаю. Я не...

Кью втянул вдох, приподнимая себя вверх, удерживаясь на локтях. Дорожки слез очистили кровь на его лице. Он улыбнулся настолько нежно, настолько наполненный бескорыстной любовью, что я осела еще сильнее в руках Франко.

— Подведи ее сюда, — приказал Кью.

Спустя мгновение, Франко поднял меня и подвел к Кью. Он посадил меня на кровать. Я едва могла видеть сквозь пелену слез. Я не могла толком дышать из-за сильно сотрясающих меня рыданий, но Кью осторожно приобнял меня, слабо прижимая меня к своему израненному телу.

— Я прощаю тебя. Я сделал это ради тебя. Не плачь.

Осознанное принятие породило четкое понимание внизу живота. Оно накапливалось до того момента, пока не заполнило мою грудь, мое горло, пока не взорвалось в моем разуме. Всхлипы сотрясли меня сильнее, даруя идеальное освобождение.

Кью прижался своими губами к моему лбу, бормоча:

— Je t’aime, Tess. Je t’aime (прим. пер. с фр.: Я тебя люблю).

Боль сжала меня в тиски; я втянула воздух, но задыхалась от переполняющей нужды выплеснуть это.

Я рыдала так, как я не рыдала прежде.

Утыкаясь в Кью, я позволила себе отпустить все.

Я залила слезами кровать и позволила освободиться своей душе.

Своими рыданиями я обрекла себя на кошмары.