Страница 5 из 12
Таким образом, конец XX в. – начало XXI в. представляет собой пик с точки зрения количества гендерно-маркированных праздников или поводов для поздравления: 23 февраля, 8 марта, День св. Валентина. Принципы паритетности полов соблюдены в полной мере, и к m-празднику и f-празднику добавился mf-праздник, предполагающий поздравления как романтическое взаимодействие адресатов (как видно из ссылки mail.ru к Дню св. Валентина присоединился «парный» День св. Татьяны).
Из праздников личных остались дни рождения и открытки с новорожденным/ой, соответствующей голубо/розовой раскраски.
Теперь вернемся к визуальным рядам, Ведь даже самый нейтральный поздравительный повод может стать источником сюжета.
Из просчитанных 88 дореволюционных открыток российских издательств можно представить следующую схему взаимоотношения полов в сюжетах открыток:
1) пейзажные, видовые и натюрмортные поздравительные открытки: 13,
2) персонажные открытки: 75, из них
Пары m+f: 26 (РХ 7, Пасха 18, День Ангела 1), из которых:
Кавалер – барышня
Медсестра – воин
Благотворители
Мальчик – девочка;
Женские f: 8 (РХ 1, Пасха 5, «Поздравляю» 2) f+f 10 (5 ХВ, 2 РХ, 1 НГ), из которых:
Барышни
Мать-дочка/Игра в дочки-матери.
Мужские m 8 (3 ХВ, ЗРХ, 1 НГ, 1 ДА)
m+m 5 (2 РХ, 2 ХВ, 1 П)
Семьи m+f 3 (Новый год)
Группы 12 (3 РХ, 8 ХВ, 1 НГ)
n (ангел, дитя) 2 ХВ
Наибольшим сюжетным потенциалом во взаимоотношениях полов в дореволюционных открытках обладают поздравительные открытки с Пасхой. Продуктивно используемым образом стал обряд христосования. Изначально – завершающий пасхальную службу, когда «Верующие поздравляют друг друга с праздником Пасхи, когда один говорит «Христос воскресе!», а другой отвечает «Воистину воскресе!». По замечанию автора статьи «Христосование», «в некоторых местах при этом считалось неприличными прилюдные поцелуи и объятия мужа с женой»[15]. Создатели открыток используют поведенческий стереотип для поздравительно-романной интриги (христосующиеся кавалер и барышня, в soft-версии – дети) предполагают соответствующие отношения адресата и адресанта открытки. Поскольку активность в поцелуях предписывается в отечественной культуре мужчинам[16], интрига – прозрачна…
Инициаторами поздравлений с сюжетом в открытках могли быть и барышни. Так две открытки времен Первой мировой войны изображают грезящих о своих кавалерах-военных барышни-невесты. В данном случае открыткой используется известный сюжет рассказов о святочных гаданиях на суженого-ряженого. Программирующий жизнь сценарий святочных гаданий остается виртуальным в картинке открытки и воплотившимся в жизнь сюжетом[17] адресата и адресанта акта поздравления,
Любопытно, что за 100 лет существования открытки из ее картинки «ушли» персонажи, оставив лишь знаки своего присутствия. Так из двух дюжин открыток, выставленных в витрине одного из почтовых отделений Санкт-Петербурга в середине февраля 2002 г. (апофеоз мужских-женских-влюбленных дней):
– 8 имело отношение к 23 февраля и изображало военную технику (3), букеты «мужских» цветов – гвоздик на фоне российского триколора (6);
– 5 с «женскими» тюльпанами, нарциссами, мимозами, розами, снегами, ручейками (сочетание бутонов и распустившихся цветов, снегов и первых цветов предполагает, видимо, «вечную молодость» поздравляемой) относились к 8 марта;
– 5 с парными сердечками (сердечки розовые и голубые, в шляпе и с кружевами), котом и кошкой, медведем и пчелой, наверное, предназначались к 14 февраля.
При всей условности изображения на современных открытках гендерная адресация легко угадывается пользователями. Кроме того, прозрачны и гендерные сценарии, лежащие в основе изображения. Например, картинка одной из современных почтовых открыток к 8 марта: ваза с фруктами, три розы, две наполненные рюмки вина и мягкая драпировка… К чему бы это?
Виролайнен М.
Сумбека, царица змеиного царства
О судьбе казанской царицы Сумбеки (Сююм-Бике) подробно рассказано в «Казанской истории» – обширном сочинении XVI в., посвященном завоеванию Казани Иваном Грозным. В книге М. Б. Плюхановой «Сюжеты и символы Московского царства» показано, что взятие Казани трактуется в этом тексте как эквивалент взятия Царьграда (или цареградских областей), которое, в свою очередь, является эквивалентом овладения царственной силой. Как некогда Владимир взял Корсунь, устрашив византийских царей и заставив их выдать за себя греческую царевну Анну, вместе с которой он получил и крещение, так Грозный берет Казань, подтверждая тем самым свой царственный статус. Женским персонажем, аналогичным Анне, в Казанской истории» выступает Сумбека. Обе истории разворачиваются по модели трехчленного фольклорного параллелизма «взятие города/брак/воцарение». Царь Шигалей (хан Шах-Али) выступает в роли заместителя Ивана Грозного[18].
Рассказ о царице Сумбеке в «Казанской истории» действительно ориентирован на определенный комплекс восходящих к фольклору канонических представлений. Но этот канон подвергся в «Казанской истории» столь существенной трансформации, что скорее здесь следует говорить о его разрушении.
История брака Сумбеки и Шигалея на первый взгляд кажется исполненной противоречий. Сумбека неоднократно изъявляет свою готовность стать женой Шигалея, но когда он становится ее женихом, посылает ему отравленное угощение и сорочку, пропитанную ядом. Разгадав ее умысел, разгневанный Шигалей отправляет царицу, как полонянку, в Москву. Оплакивая свою участь, Сумбека горько упрекает Шигалея в том, что он не пожелал взять ее в жены. Упрек кажется не вполне уместным после попытки извести жениха. Но по прошествии времени брак все-таки заключен.
Противоречия и неувязки этой истории снимаются, как только она оказывается осмысленной через фольклорный канон. По отношению к Шигалею Сумбека ведет себя как непобедимая эпическая невеста, добыть которую можно только пройдя через специальные испытания. Жених или его заместитель, не выдержавший испытаний, обречен смерти. Тот же, кто их выдерживает, получает невесту.
Аналогом брачной перипетии Сумбеки и Шигалея является не история женитьбы Владимира на греческой царевне Анне, а история женитьбы Владимира на Рогнеде, вторично и более пространно рассказанная в Лаврентьевской летописи под 1128 годом: здесь сообщается о попытке Рогнеды зарезать Владимира на брачном ложе. Эти дополнительные подробности разворачивают, как давно уже было замечено, их историю по модели эпических сюжетов героического сватовства и женитьбы на богатырше[19]. С другой стороны, сами летописные рассказы нашли свое позднейшее преломление в фольклоре, – не только в былинах, но также и в сказках и побывальщинах о женитьбе Владимира. Знаменательно, что для народного сознания оказалось возможным вписать историю женитьбы Владимира в сказочный сюжет, согласно которому добывание нересты из «чужого» мира суть неизменное благо. Если такую невесту удается получить, вместе с нею герой получает и царство, одновременно умножая свою «силу», свой магический потенциал.
Подчеркнув, что Сумбека больше сходствует с Рогнедой из Лаврентьевской летописи, чем с Анной, необходимо подчеркнуть и то, что в рамках «Повести временных лет» истории женитьбы Владимира на Рогнеде и Анне вполне изоморфны. В первом случае Владимир захватывает Полоцк, получает Рогнеду и сразу затем – киевское великое княжение. Во втором случае он захватывает Корсунь, получает Анну и крещение.
Из всего множества жен и наложниц Владимира только Рогнеда и Анна названы в летописи по именам, и только в связи с ними двумя: развернут в «Повести временных лет» специальный брачный сюжет. Анна – греческая царевна. Рогнеда – дочь варяга. Варяги и Греки, согласно географической классификации «Повести временных лет», – это два главных «чужих» мира, которые ограничивают русскую землю в пределах земли Иафета (последняя, в свою очередь, ограничена землями Сима и Хама). С этими двумя мирами и вступает Русь, в лице Владимира, в брачное взаимодействие, усваивая себе их силу: магическую силу варягов и освященную христианской верой силу греков.
15
Русский праздник: Иллюстрированная энциклопедия / Баранова О. Г., Зимина Т. А., Мадлевская Е. Л. и др. СПб, 2001. С. 625.
16
Исключение, подтверждающее общее правило: реклама женских духов «Hugo Boss» со слоганом «твой запах – твои желания» и видеосюжетом с девушкой-вамп, вожделенно набрасывающейся на безмятежного юношу.
17
О взаимоотношениях сценария и сюжета: «Как способы и варианты разыгрывания жизненных историй они («тексты» – И. В.) образуют совокупность заданных культурной традицией жанровых регистров (сценариев/фреймов), выбор которых позволяет иметь предсказуемое будущее <…> Использование культурных сюжетов в качестве интерпретации своего прошлого не означает ни того, что использующий действительно имел в своей жизни подобную историю, ни того, что он лжет». Адоньева С. Б. Категория ненастоящего времени. СПб. 2001. С. 103–09.
18
Плюханова М. Сюжеты и символы Московского царства. СПб., 1995. С. 171–199.
19
См.: Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 242; Соколов Б. Эпические сказания о женитьбе князя Владимира: Германо-русские отношения в области эпоса // Учен. зап. Гос. Саратовского ун-та, т. 1, вып. 3. Саратов, 1923. С. 69–122; Жирмунский В. М. Эпическое творчество славянских народов и проблемы сравнительного изучения эпоса. М., 1958. С. 59, 64.