Таёжная ведьма

Счастливы были, детей воспитывали и на ноги поднимали, да и обжились основательно…

Послушал, значит, рассказ старика Пантелея про будущее людей и всей страны молодой подпольный большевик Пахомов и прослезился.

– Об этом, по всем путям и программам политическим, счастливом времени все мы мечтам,– заверил он, – и такое… под руководством нашей партии, явное дело, произойдёт. Но то, что ты, старый кулак и эксплуататор, Пантелей Иванович, из ума выжил – есть неоспоримый исторический факт. Ведь такой ерунды нагородил. А ведь всё одно – приятно слышать.

Ухмыльнулся Пантелей Иванович в свою седую бороду и ничегошеньки не возразил. Он-то знал и ведал гораздо более и о себе, и о людях, и о России, чем даже сам вождь мирового пролетариата. В раздумье он часто перед уходом из нашего мира в иной находился, но не никак не в унынье. Скорей даже, в просветлении. Ведь ведал, верил и знал, что никакой такой смерти в природе и мироздании великом нет и быть не может.

Так вот и я, никакой неправды вам не сказал. Ведь всё и произошло, как старцы Пантелею напророчили. Хорошо ли, плохо случилось, до конца не ведаю, но что было, то и было. А что вот есть, вижу и воспринимаю. Как могу, так и сочувствую всему происходящему. Не сужу никого, ибо грех это. Оно, может быть, перед вашими взорами совсем иное представляется. Ну, дай-то бог слепым прозреть и глухим слух обрести, а детям малым крепнуть да расти.

Слёзы верблюда

Сказку о верблюде хочу вам рассказать. Вот это сейчас я и делаю, с глубоким уважением к вам и признательностью. Впрочем, и не сказка ведь здесь. Ну, да ладно. Если найдётся у вас свободное время, то организуетесь – и мне поверите окончательно и бесповоротно. А врать у меня желания не имеется. Я правдивым ещё до собственного рождения был. Как есть, так и рассказываю.

Истинная правда в том кроется, что в тридцатых годах века, что уже минул, на строительстве города славного, на Амуре, появилось такое именно, диковинное животное. Верблюдом оно в те времена называлось. Вроде, и сейчас так же.

Доставили его сюда сочувствующие товарищи из какой-то очень братской республики, в качестве гужевого транспорта. Это я, как раз, про верблюда, самого истинного, говорю. Он с пристани всякие и разные грузы доставлял и на тележке, специально для того придуманной, и на горбах своих.

Историю про то много людей знают. Тут я ничего такого шибко-то нового не поведал. Но вот не каждый в курсе, что верблюд-то был не совсем, значит, обыкновенный. Ну, да ладно, расскажу всё по порядку.

Произошёл такой вот случай. Как-то раз жевал себе верблюд траву не далеко от пристани-то, где нынче располагается Дом Молодёжи. Животное двугорбое в пищу всякие одуванчики употребляло, а само, почему-то, плакало. Слёзы так и катились по лохматым щекам верблюда.

А тут мимо проходила молодая каменщица, строительница города Ася. Она возьми и спроси верблюда, или шутейно, или по серьёзу полному, чего ты, мол, такой печальный. Ведь и, правда, все рады дню летнему и солнышку, светлому будущему. Оно тогда широко на всех нас наступало. А верблюд вот в горести и печали. Как же так? Не хорошо это.

Но верблюд, не подумавши, может по дурости или от отчаяния полного ответил ей на вопрос самым натуральным человеческим голосом:

– Чему веселиться-то, Ася, если жизнь моя вся кругом не получилась и не сложилась.

Понятное дело, Ася никак не ожидала от верблюда никакого ответа. А тут он, вполне грамотно, и разумно начал держать речь.

Ася, конечно же, недолго думая, почти что, потеряла сознание и заодно резко разучилась говорить и мыслить. Не то, чтобы бы девица в обморок брякнулась, но, где-то, около этого. На мягкое место сходу села. Прямо на кусок бетонной плиты. А там было чему падать, справная девушка, не заморенная. Совсем даже не подиумная. Самая нормальная, с человеческим видом.

Тогда, в тридцатых годах-то прошлого века, худых ребят и девчат не наблюдалось. А вот нынче – пруд пруди, огород – городи. Плохо, что слушает российская молодёжь не российских мудрых людей, а каких-то иностранных советчиков и указчиков. Они за всех нас уже давно всё решили. Порой даже очень обижаются, если мы к ним на коленях не подползаем. Вот некоторые, особенно, из молодых разучились с людьми на равных беседовать. Приучили их незваные гости подбираться к ним на четвереньках, не в полный рост, одним словом.

Больна, видать, Русь. Ну, думается, что сообща излечим всех в рабство попавших к иноземцам и даже тех, кто за куски не дожаренного теста страну свою продают. Обязательно гастролёрам заокеанским и прочим место своё укажем. Скажем каждому из них запросто: «Прыгай быстро, на своё-то банановое дерево, и проживай там, без разнообразных паник. Судить нас ты, путешественник, не в праве! Береги свой длинный нос! Иначе тебе его отрубят по самую шею!». Так будет, потому что иначе и не бывает.

У нас вон какие славные дети подрастают. Они не дадут в обиду не Родину свою, ни народ. Это уж точно. Они помудрее и покрепче нас. Да и, слава богу!

Прощения прошу. Почему-то отвлёкся на какие-то очень уж, зарубежные сказки. У нас ведь и своих в достатке. Так вот про девушку и верблюда продолжу вам сообщать. И вот, что далее.

Села она, значит, от определённого недоумения и непонимания, на что попало и частично обомлела. Причём, улыбка на её личике появилась, устойчивая такая и шибко игривая. Однако бог дал, умом не тронулась, и даже постепенно, приходя-то, в какой – ни какой разум, выслушала любопытную историю от печального животного с двумя горбами. Вот эта быль.

В одной из среднеазиатских республик жил себе панишка-пастушок. Махмудкой его звали. Похоже, что по-нашему, это – Миша. Впрочем, кто его знает. Сирота – ни отца, ни матери. К тому же, бедным был и безродным. Но вот, понятно, овец завсегда много при нём находилось. Не ему они принадлежали, а баю богатому.

Впрочем, ясно. От жизни безвинных людей освобождали… Их этому американцы научили, которые и не думают, что их тоже кто-то запросто может… освободить.

Тогда в России гражданская война перекинулась на многие места. Чего уж там скрывать. Однажды позвал к себе богатый бай Махмуда, то есть Мишаню, в избу свою шикарную и сказал ему таковые слова:

– Я тебя, презренный раб, кормил и поил, одевал, обувал! А теперь хочу, чтобы ты в люди выбился. Возможностей для такого взлёта у тебя много сейчас много имеется. Ты должен возглавить, получатся, народные массы в справедливой борьбе против большевизма.

– Чего-то мне не хочется всё такое… возглавлять.

– Секир-башка тебе сделаю! Голову отрублю! Понятно, Махмуд?

– Как не понял? Всё ясно мне стало, о, великий и несравненный. Секир-башка никак не хочу. Потому и любопытствую, когда можно приступать к новой работе.

– Я всегда знал, что ты есть очень умный, Махмуд. Приступать надо прямо сейчас. Так нам англичане велели, ну и другие… американцы. Деньжат мы тебе подбросим на оружие и кое-какую зарплату для добровольцев. Сам Бухарский Эмир, да будет священно его имя во веки веков, поможет нам, то есть тебе. И будешь ты великий воин, настоящий Курбаши!

Так вот и стал Махмудка, а по-нашему, Мишаня, главным басмачом (будем считать, что бандитом), во всей стране азиатской. Самый большой красный командир тех мест Павел Петрович (фамилию подзабыл) никак не мог его поймать и взять в плен или уничтожить его главное окруженье. А может, у него и времени не было такими вот пустяками заниматься.

Но вот однажды их отряды натолкнулись друг на друга. Началась перестрелка. Результат встречи был ничейный, но не в этом дело. Тут другое получилось. Во время совместного отдыха или там политических дебатов, Павел Петрович так, прямо, по-свойски попросил у их атамана пару американских конфет. И ласково, эдак, Курбаши Махмудкой назвал.

Они, поговаривали умные люди, в свободное от охоты друг на дружку время совместно даже кофе пили с цикорием. Правда, без свидетелей. Не хотели они посторонних целебным и дефицитным напитком баловать. Самим маловато.