Весна художника

После очередной такой попытки против воли с моих губ сорвался протестующий стон. Я устал спать, мне хотелось проснуться, встретить новый день с широкой улыбкой. Я точно помнил, что мне нужно было сделать что-то важное. Что-то, связанное с моей Леной.

Лена… память откликнулась на знакомое имя и услужливо подкинула парочку кадров. Бледное испуганное лицо моей девушки, громкий хлопок — и в следующую секунду все чувства отключаются, подчиняясь волне боли, которая и накрыла меня с головой, вместо столь любимого мной океана. Еще одна вспышка — и я вижу потрясенные лица Демида и Волковой, которые склонились надо мной. При этом руки у обоих перепачканы чем-то красным. Кровь…чья? Только не говорите, что…моя?!

Воспоминание заставило меня резко распахнуть глаза. Ох, зря же я это сделал, потому что яркий свет тут же заставил меня снова зажмуриться. Кто вообще ставит в спальнях такие яркие светильники? Неужели я вместо привычной слабенькой лампочки вкрутил все 550 ватт? Хотя, погодите-ка. Запах. Он был мне незнаком. В моей квартире всегда пахло хвоей и вкусной едой, иногда — гарью, если готовить вызывался Кот. Однако, вместо привычного амбре, мой нос улавливал нечто совершенно иное. Запах химии, немного цитрусов и медикаменты. Я в больнице?

Осторожно приоткрыв глаза — свет бил уже не так ярко — я огляделся. Так и есть — белые потолки и стены, узкая, но достаточно удобная койка, негромко работающие странные приборы, названия которых я не знал. Определенно, это был не мой родной дом. Вот только какого черта я тут делаю? И почему в мою руку воткнута капельница?

В поисках ответа на свои вопросы, я сел. Точнее, попытался — грудь тут же прошибло болью, да с такой силой, что я с глухим стоном рухнул обратно на подушку. Один из приборов издал громкий, почти истеричный писк — и меньше чем через минуту дверь в мою палату распахнулась, явив моему всё еще слегка расфокусированному взору знакомое лицо.

— Проснулся, боец, — с ухмылкой констатировал Олег Малышкин.

Подойдя ближе, он проверил показания приборов, потыкал в пару кнопок — и только после этого повернулся ко мне.

— Как себя чувствуешь?

— Так, словно на меня наступил слон, — отозвался я хриплым голосом.

В горле было сухо, как в пустыне, и каждое слово царапало глотку, словно вместе со звуками я выталкивал из себя наждачку. Олег без слов понял, какие мучения выпали на долю моего речевого аппарата, и он протянул мне стакан с водой, стоявший до этого на тумбочке.

Сделав пару глотков, я кашлянул, прочищая глотку, после чего всё еще чуть хрипло спросил:

— Какого хрена я тут делаю?

Малышкин хмыкнул:

— Знаешь, я задался тем же вопросом, когда тебя вчера привезли ко мне на работу. Вот прям слово в слово, — видя, что я всё еще не догоняю, что происходит, друг пояснил снисходительным тоном, — Тебя подстрелили. Пробили тебе легкое. Теперь вспоминаешь?

Нахмурившись, я задумался. Мозг напоминал манную кашу — такую же вязкую и противную субстанцию. И работать он тоже не особо хотел. Однако, чем больше я его напрягал, тем сильнее он креп, и даже выдавал какие-то связные картинки. Наподобие тех, которые помогли мне проснуться.

И первой более-менее четкой и связной мыслью была:

— Лена, — хрипло выдавил я из себя.

Олег фыркнул:

— Ну конечно! Кто о чем! Я тут распинаюсь, рассказывая, как половину ночи потратил на то, чтобы этот чудик копыта не откинул, а всё что волнует нашего Ромео — это его девушка!

— Что с ней? Она в порядке? — не слушая друга, спросил я.

Еще одна попытка сесть не увенчалась успехом — еще одна вспышка боли заставила меня вскрикнуть сквозь стиснутые зубы и вернуться в исходное положение. Малышкин тоже помогать не спешил — наоборот, он положил руку мне на плечо, вынуждая лечь.

— Не дергайся, — уже серьезным тоном посоветовал врач, — У тебя еще швы все свежие. Разойдутся — опять придется в операционную везти. Всё хорошо с твоей Леной. Жива, здорова, только маленько напугана.

— Еще бы, — процедил я, вспоминая прошлый вечер, — Её муж — чокнутый псих. Угрожал ей пистолетом. Тут кто угодно испугается.

— Нет, ты всё-таки идиот, — покачал головой Олег, — Она не за себя боялась, а за тебя, придурка. Места себе не находила, уезжать отказывалась — мы её всем миром уговаривали поехать отдохнуть. Мне в какой-то момент показалось, что она меня ударит — так категорично настроена она была.

При упоминании Лены в моей груди разлилось уже привычное тепло. Моя любимая. Как много переживаний выпало на её век, сколько проблем свалилось на эти хрупкие плечи. И как сильно она отличалась от той запуганной девочки, которую я встретил в кофейне. Она больше не была ею — нет, Лена превратилась в настоящую львицу, сильную и опасную. И мне было безумно приятно, что именно она стала тем человеком, ради которого я оказался способен даже броситься под пули.

Олег кашлянул, привлекая мое внимание.

— Пока ты тут совсем не поплыл, думая о чем-то своем — к тебе пришли. Вообще, там снаружи ждет целая толпа, которая хочет разорвать своего героя на сувениры. Я обещал им, что не буду тебя будить, пока они не приедут. Ты как, готов к гостям?

И он еще спрашивал?! На этот вопрос мог существовать лишь один ответ. Предприняв еще одну попытку занять сидячее положение и потерпев сокрушительное поражение, я кивнул, не отрывая взгляда от двери.

Сердце привычно ёкнуло, выдавая наше с ним общее волнение. А когда больничные врата снова распахнулись, главный орган, призванный качать по моему телу кровь, предательски дернулся, скакнув куда-то к горлу.

Конечно, мне ведь для полного счастья еще и тахикардии не хватало. А еще глухоты, потому что первое — и, судя по всему, последнее, что я услышал, было громогласное:

— ЕФИМ!!!!

Глава 30

В мою сравнительно небольшую палату практически ввалилось всё мое танцевальное семейство. Впереди планеты всей летели близнецы и Демид, но и Дрон с Мухой недалеко от них ушли. В самом хвосте скромненько так шли девочки — Мари и Лена.

Весь галдеж и крики как-то сразу отошли на задний план, когда я увидел свою девушку. В глаза сразу же бросились бледность её лица и синяки под глазами. Она явно пренебрегла советами, которые — я почти уверен — ей щедро надавали наши друзья, и в итоге просто не легла спать. Мне очень хотелось поругать её за такое пренебрежение собственным здоровьем и покоем, но я не стал делать это при всех. Второй порыв — вскочить и прижать Лену к себе — также пришлось сдержать, поскольку воспоминания о вспышках боли были еще слишком свежи.

В итоге я просто наградил любимую долгим, внимательным взглядом, в который постарался вложить всё — и радость от встречи, и упрек из-за её халатности. Большего сделать я просто не успел — друзья решили, что самое время начать засыпать меня вопросами.

— Ну, как ты? Сильно болит? — кивнул на мою стянутую тугими бинтами, что выглядывали из-за ворота больничной рубашки, грудь Андрей.

Я хмыкнул, чувствуя, как эхо звука отдается тупой болью во всём теле, прежде чем ответить:

— Нет, что ты. Если бы Олег не держал меня — я бы уже встал и пошел, — заметив, как вытянулись лица друзей, я закатил глаза, — Ну конечно сильно, идиоты! Посмотрел бы я на вас в такой же ситуации.

— Ну, Муха точно плакать бы начал, — усмехнулся Денис, пихая друга в бок.

— Точно, — подхватил волну близнеца Кирилл, — Он же у нас даже из-за занозы ныть начинает. Неженка фигов.

— Рты закрыли, — буркнул армян, но даже мне было видно, как его щеки под бородой покраснели.

Кот, наблюдавший за всем этим, не без удовольствия протянул:

— Господи, какой кайф видеть, что не только меня вечно стебут в этой семейке. Вечно бы наблюдал.

— Вечно не выйдет, — хмыкнул Андрей, — Ближайшие месяцы мы будем ржать над Грозным, и его попытками танцевать. Я прямо жду не дождусь твоей выписки.

Я вздохнул, и снова попытался сесть. В груди снова стрельнуло от боли и я охнул, падая обратно на подушки. Ребята тут же бросились ко мне — не знаю, подхватить решили мою падающую тушку, или же просто добить захотели, чтобы не мучился. Вперед вырвалась Лена, которая с удивительной цепкостью и почти бульдожьей хваткой вцепилась в мое плечо. Лицо её при этом выражало чуть ли не панический ужас, а глаза были настолько широко распахнуты, что занимали, без преуменьшения, половину лица.