Аврора

Это была правда, и он это уже доказывал.

– Но только когда я буду готова уйти, – ответила Фрея.

Юэн махнул рукой на окружавшие их пампасы.

– А сейчас еще не готова?

– Нет.

– Ладно, я вернусь позже. Тогда ты уж точно будешь готова.

Фрея любила Плату и ее народ, любила выходить по вечерам на площадь, чтобы поесть под открытым небом и остаться там на ночь, за столиками, размеченными белыми и цветными полосами света. На дальнем углу площади играли музыканты – пять стариков, которые пиликали на скрипках и стискивали гармони. Некоторые парочки танцевали под их музыку, усердно работая ногами и забывая обо всем.

Однако ей было интересно увидеть что-то еще, она сама призналась в этом местным хозяевам, и когда Юэн снова показался во время одной из ее вылазок на холмы, она согласилась уйти с ним. Но только после должного прощания с народом деревни, которое оказалось куда более эмоциональным и мучительным, чем было в тайге. Фрея расплакалась, когда они закрывали дверь кафе, и потом объявила своей хозяйке и ее мужу:

– Я этого не люблю! Все меняется, и люди тоже, ты узнаёшь их, начинаешь любить, они становятся для тебя всем, а потом тебе приходится двигаться дальше. Я этого не люблю! Я хочу, чтобы все оставалось как есть!

Двое стариков кивнули. Они оставались друг с другом и со своей деревней и понимали, что имела в виду Фрея, она видела это по ним. У них оставалось все, и они ее понимали. Но все равно ей нужно было уходить, они ей так и сказали – такова была молодость. В каждом возрасте приходилось что-то терять, сказали они, даже в молодости, когда уходило детство, как потом и сама молодость вслед за ней. И все это были сильные впечатления, пусть даже от потерь.

– Главное, не переставай учиться, – сказала пожилая женщина.

– Отсюда можно попасть в такие части корабля, где тебя никто не сможет выследить, – сказал Юэн, нажав что-то на клавиатуре рядом с небольшой дверью в конце спицы.

Это было не совсем правдой. Но не было ясно, действительно ли Юэн в это верил или просто так говорил. Вполне возможно, что системы широкообзорных камер микрофонов, с самого начала разработанные таким образом, чтобы записывать все, что происходило на борту, а потом существенно усиленные после событий ‘68 года, были так хорошо скрыты из виду, что их не замечали даже те, кто пытался найти. Конечно, из поколения в поколение часть того, что было известно раньше, забывалась. Поэтому оценить природу заявления Юэна представлялось затруднительным. Ошибка? Ложь?

Как бы то ни было, у него оказался код, открывавший дверь, и он провел Фрею во Вторую спицу.

Они поднялись по большой винтовой лестнице, тянувшейся вдоль внутренних стен спицы. Ширина открытого пространства здесь составляла всего четыре метра, а в редких окнах можно было увидеть черный, усеянный звездами космос. Фрея останавливалась перед каждым из них, чтобы посмотреть, воскликнуть что-нибудь при виде звезд и мерцающей обшивки корабля, если та тоже была видна. Это их здорово задерживало, но Юэн ее не торопил. Более того, он сам заглядывал в окна, чтобы увидеть то, что они открывали.

Сам стержень устремлялся вверх навстречу Тау Кита. Термоядерные взрывы, с помощью которых они сбрасывали скорость, к счастью для их сетчаток, видны не были. Фрея и Юэн подошли к месту, где над ними открывалась шлюзовая дверь, такая же, как та, через которую они вошли в спицу. К ней у Юэна тоже имелся код.

– А вот сейчас уже интересно, – сказал он Фрее, отперев дверь и опустив ее, будто крышку люка. Они поднялись в маленькое кубическое помещение. – Прежде чем перейти в стержень, внутреннее кольцо здесь пересекается со спицей. Оно, похоже, использовалось как хранилище топлива. Когда мы снизили скорость, его отсеки опустели и для нас открылись новые пути, которых не было раньше, когда мы сюда приходили. То есть мы исследовали внутренние кольца и нашли способы пролезть внутрь стоек, соединяющих их напрямую друг с другом. А в них записывающих устройств нет…

Опять неправда.

– …так что можно попасть в другое внутреннее кольцо, не проходя через стержень. Это может быть полезно. Ведь сам стержень весь закрыт…

А это действительно так и было.

– …и мы не знаем, как там все отпирается. То есть это хорошо, что у нас есть внутренние кольца и эти соединяющие распорки. Нужно только знать, куда ведут технические этажи и туннели и какие контейнеры пусты. Мы это еще проверяем. Как раз этим мы занимаемся сейчас.

Через небольшую дверцу он провел ее во внутреннее кольцо, не имевшее нормального коридора, но состоящее из ряда помещений – некоторые были пусты, но другие так забиты металлическими контейнерами, что по ним едва удавалось проползти до следующей двери. Каждая дверь оказывалась закрытой, и каждый раз Юэн вводил нужный код. Внутреннее кольцо оказалось достаточно малым, чтобы Фрея заметила, что они движутся по кругу.

– Нет, по шестиугольнику, – поправил Юэн. – Спиц всего шесть, поэтому внутреннее кольцо – шестиугольное. Наружные – додекаэдр, но из-за шлюзов это не так заметно.

– Мы как будто бродим по лабиринту, – сказала Фрея.

– Ага.

И Фрея, и Юэн вспомнили, что в детстве лабиринты в Лонг-Понде были в числе их любимых мест для игр. Они задумались, почему никогда не встречались там раньше. В каждом биоме проживало в среднем 305 человек, и население Новой Шотландии было в районе этого среднего значения. Большинство людей думали, будто знают всех в своем биоме. Но теперь становилось ясно, что это не совсем так. И эта тенденция часто повторялась на протяжении многих лет: тот или иной житель биома мог знать всех в лицо, но при этом был знаком примерно с полусотней людей. Такова была человеческая норма – по крайней мере, так сложилось за семь поколений, проживших на корабле. Некоторые источники указывали, что такая же норма существовала в саваннах и соблюдалась во всех культурах, что возникали с тех пор.

Они добрались до пустого пространства с четырьмя дверьми, по одной в каждой стене. Оно, как объяснил Юэн, соединяло Третью спицу и переход к Кольцу Б, по которому они вышли из Соноры.

– Ты цифры запоминать умеешь? – спросил ее Юэн и набрал код.

– Нет! – воскликнула Фрея. – Сам же знаешь!

– Я об этом только догадывался, – хихикнул он. – Ладно, но суть тебе надо запомнить. На этом кольце мы запрограммировали в качестве кода последовательность простых чисел, но только тех, которые по порядку сами соответствуют простым числам. То есть сначала идет первое простое число, потом третье, потом пятое и так, пока их не будет семь. Запомни это и сможешь подобрать.

– Или кто-нибудь еще сможет, – сказала Фрея.

Юэн рассмеялся. Затем повернулся к ней и поцеловал, она ответила, и они еще долго целовались, а потом сняли одежду и, улегшись на ней, занялись сексом. Оба были бесплодны, и оба это знали. Они визжали и пищали, потом смеялись.

После этого Юэн повел ее вниз по коридору Третьей спицы, обратно в Сонору. Они держались за руки и останавливались у каждого окна, что встречалось на пути, чтобы посмотреть на виды, усмехнуться кораблю, усмехнуться ночи.

– Город и звезды, – провозгласил Юэн.

В Соноре Фрея услышала о том, как Деви преобразовала систему соледобычи, что позволило им удалить избыточные соли с полей. Теперь из-за спасительного вмешательства Деви все местные жаждали встречи с Фреей, и спустя несколько недель и месяцев она чувствовала, что не только знакома, но и близка каждому из жителей главного здешнего городка – Модены. На самом деле это было ложное чувство, но, опять же, 98 человек из 300 часто представляется как «все». Вероятно, это следствие когнитивных искажений – легкость возникновения образов представления, вероятностная слепота, сверхуверенность, якорение. Даже те, кто знал о существовании этих когнитивных искажений, – в основном наследуемых генетически, – все равно не могли от них избавиться.

Днями Фрея работала в лаборатории, где разводили и выращивали мышей для медицинского исследовательского центра, расположенного по соседству. В этой лаборатории жило порядка тридцати тысяч белых и бесшерстных мышей, и Фрея очень их полюбила за блестяще-черные или розовые глазки и дерганое общение друг с другом и даже с ней. Она говорила, что понимает каждую из этих мышей и знает, о чем они думают. Многие, кто работал в лаборатории, заявляли о подобном. Это был пример сочетания вероятностной слепоты с легкостью возникновения образов представления.