Принц Зазеркалья

Кончиком пальца он обводит мои глаза, словно прослеживая невидимый орнамент. Это может значить лишь одно: узоры отлично видны.

Когда я слышу свое ласковое прозвище, сердце наполняется благодарностью. Даже пережив сильнейший шок, папа пытается принять меня со всеми моими странностями.

Я поправляю ему воротничок и стряхиваю пыль с пиджака.

– Знаешь, чем хороши эти вещи? Что никто не надевал их до нас, – шутливо говорю я.

Папа фыркает. В тоннеле отзывается эхо. Мы жуем гладкие половинки грибов, чтобы уменьшиться и поместиться на спине у бабочки. Потом мы забираемся на наших крылатых коней, вылетаем через щель в основании моста и отправляемся в Оксфорд.

4

Плоть и кровь

Холодный дождь будит меня. Пахнет сыростью. От грома, пополам с каким-то уханьем, дрожат барабанные перепонки. Правой щекой я прижимаюсь к чему-то одновременно мягкому и колючему.

Я трясу головой, пытаясь припомнить, что случилось.

Поляна с грибами. Я в объятиях Морфея… Он несет меня к себе в замок. Смотреть вниз страшно, но я должна узнать, куда он дел Джеба. Я привстаю, надеясь увидеть с заоблачных высот знакомые пейзажи Страны Чудес. Но вместо этого туман вокруг озаряет молния, освещая папу, который летит чуть впереди, сидя на бабочке. Нас окружают грозовые облака, и я вовсе не в руках у Морфея. Я лечу на бабочке-данаиде.

Меня охватывает грусть. В последнее время во сне я часто вспоминаю, как развлекалась с Морфеем в Стране Чудес или сидела в гараже у Джеба, пока он рисовал или возился с машинами… иногда мне даже снится, что я готовлю печенье на кухне вместе с мамой. Эти сны объединяет одно: просыпаться очень страшно.

Я крепче хватаюсь за жесткие волоски на спине у бабочки, когда мы выныриваем из одного облака и ныряем в следующее. Глаза приспосабливаются к завесе дождя и к мерцающей темноте. С каждой вспышкой молнии всё ближе становятся верхушки деревьев. Бабочки снижаются – а значит, мы вот-вот достигнем Оксфорда, где предстоит задушевный разговор с папой.

Что он будет делать, когда узнает, что я повинна в этом кошмаре?

Нас пронизывает ветер; бабочки кренятся, и сумка у меня на плече подпрыгивает. Дневник с силой бьется о ребра.

На мгновение я позволяю себе затеряться в аромате дождя, в скольжении по облакам, которые оживлены электрическим светом молний. Мокрые косы, движимые то ли ветром, то ли магией, хлещут меня по лицу и по плечам.

Дневник снова подскакивает на боку. На сей раз причина отнюдь не в порыве ветра и не в траектории полета. Сумка тянет против ветра. Что-то пробудило прошлое, записанное на страницах дневника, и оно забеспокоилось. Возможно, поддавшись темной стороне своей души, я напомнила воспоминаниям Червонной Королевы, что они должны ей отомстить. Или еще хуже – может быть, эти воспоминания сделались частью меня, как бы я ни старалась отстраниться. В конце концов, Червонная Королева некогда побывала в моем теле. И я никогда не сумею избавиться от ее присутствия в моей крови.

И в сердце.

Я борюсь со шнурком, пытаясь успокоить дневник. Сумка вырывается, соскальзывает с плеча и летит вниз, сквозь тьму и дождь. В ней – наша возможность вернуть себе нормальный размер, а главное – мое оружие против Червонной Королевы.

– Лети за сумкой! – приказываю я своей бабочке.

«Я не такси, – отвечает та. – Мы должны придерживаться курса».

– Именно поэтому надо вернуть сумку! – кричу я. – Чтобы придерживаться курса!

Бабочка не обращает внимания на мои мольбы. Внутри меня начинает звучать какой-то дерзкий гул, тот самый, который всегда поощрял Морфей. Тот, который я довела до совершенства за последний месяц.

Я расстегиваю кнопки и сдергиваю платье, оставшись в балетном трико с открытой спиной. Шарф, повязанный на шее, защищает ключик.

Сброшенное мною платье летит к папе и хлопает его по затылку. Он смотрит через плечо и кричит:

– Что ты делаешь?

– Спасаю нас, чтобы мы могли спасти остальных!

Мои крылья вырываются на волю. Я вскрикиваю от боли, которая пронзает правое плечо, когда разворачивается раненое крыло.

Не осмеливаясь взглянуть на папу, я спрыгиваю с бабочки. Усиком она задевает подошву моего сапога – а я, подхваченная воздушным потоком, спускаюсь, раскинув крылья, как орел.

Шапка сваливается, но шарф остается на месте. Его концы развеваются, и мои косы тоже.

– Элли!

Гром заглушает отчаянный папин крик.

Я спускаюсь по исчерченному дождем небу, и страх сменяется восторгом. Крылья, раскинувшись, замедляют падение, но они слишком слабы, чтобы меня поднять. Ветер добавляет еще одно препятствие – он швыряет мое тело туда-сюда. Я чувствую прилив энергии. Став королевой Страны Чудес, я кое-что поняла: сила ничего не стоит, если она не взращена среди опасностей.

Это и есть жизнь… свободное падение навстречу неведомому.

Дождь крутит и хлещет меня. Я заставляю себя открыть глаза и наклоняю крылья, чтобы свернуть в том направлении, куда упала сумка. Набрав скорость, я наконец вижу размытое пятнышко. Прежде чем мы успеваем разминуться, я хватаю сумку и сую за корсаж. Хорошо, что перед отлетом мне хватило предусмотрительности крепко затянуть шнурки. Всё необходимое осталось лежать внутри.

Молния озаряет окрестности. Гигантские деревья ближе и ближе, их листья кажутся обманчиво мягкими. Но огромные острые сучья, которые таятся между ними, разорвут меня на куски. Я буду все равно что мошка, ударившаяся о ветровое стекло. Ничего не останется, кроме крови и разорванных крыльев.

За секунду до столкновения с ближайшим деревом я успеваю представить, как ветви сплетаются, и мягкий густой мох всплошную покрывает их, образуя гигантскую подушечку для булавок.

От удара перехватывает дух. Я погружаюсь в мягкое, как булавка, которую воткнули в опилки. Сила столкновения такова, что мох и листья подо мной подаются; моя голова проскакивает насквозь и бьется о скользкий ствол. Острая боль пронзает череп и позвоночник, и всё темнеет.

Когда я прихожу в себя, мышцы и всё тело болят. Такое чувство, что меня растягивают. Что-то урчит над ухом. Слышится шум крыльев и шуршание мягкого меха. Очень знакомое.

Чешик?

Исключено. Я не видела его после того случая в студии, месяц назад. Я думала, он вернулся в Страну Чудес и застрял там, как и мама. Иначе он навестил бы меня в лечебнице.

Глаза не желают открываться. Я шевелю руками и ногами под уютной тяжестью одеяла, со страхом ожидая, что голова сейчас разболится. Я слышала, как хрустнул череп, когда я врезалась в дерево. Но мне уютно, спокойно… даже радостно. В лодыжке ощущается какое-то легкое покалывание. Кто-то приложил к моему родимому пятну свое.

Может быть, это таки был Чешик.

Я вздыхаю.

– Она приходит в себя.

Это папин голос.

Веки отказываются подниматься. На языке горечь. Я облизываю губы.

– Не уверен, что дал ей достаточно, – говорит папа и успокаивающе гладит меня по голове.

– Выпить грибного чаю – в пять раз действеннее, чем съесть гриб.

Говорит кто-то незнакомый – сипло, как будто в горле у него песок.

– Скоро ей понадобится еда, чтобы нейтрализовать эффект чая. Я сам что-нибудь принесу, чтобы вам не выходить. Среди тех, кто тут застрял, далеко не все такие понимающие, как этот малыш. Более того, именно он всё это время удерживал их здесь. Большинство хотели разыскать ее, чтобы она исправила порталы. Они скучают по дому и по родным.

Значит, Чешик не навещал меня в лечебнице, потому что не хотел наводить на мой след сердитых подземцев. Он действительно здесь!

Я заставляю себя открыть глаза.

В ноздри мне ударяет теплый запах растопленного свечного воска. На стенах, обитых ярко-синей и зеленой тканью, – мягкие отблески огня. Окон нет.

Это какая-то небольшая комната. Я лежу на круглой кушетке без спинки, среди разноцветных подушек, украшенных кисточками. Обстановка похожа на цирковую – экстравагантная, но, как ни странно, красивая. Куполообразный потолок обит тканью «под зебру». Не считая светильников, здесь всё мягкое, даже пол. Это смесь изолятора в лечебнице и домика Первой Сестры в Стране Чудес.