Корона Подземья

– Черт побери! – доносится до нас недовольный голос Овцы.

Мы не видим ее за разделяющими нас полками, но щелканье спиц затихло, и механическое гудение тоже. Железные ступни скребут по каменному полу: Овца появляется из-за угла.

Она бросает взгляд на пустые полки, а затем сразу несколькими латунными пальцами указывает на дверь и требует:

– Убирайтесь вон!

Чье-то громкое рыгание за нашими спинами заглушает эхо ее голоса. Мы поворачиваемся к нижней полке и видим, что на ней появился рот. Рыгнув еще раз, она выплевывает то, что проглотила.

Игрушки изуродованы и чудовищно изменились. Елочный шар обуглился, в середине появился огромный, налитый кровью глаз, который злобно смотрит на нас. Шар катится ко мне, но Морфей отпихивает его прочь. Увеличительное стекло разбилось, и из трещин сочится кровь. Серебристая дверная ручка завывает так, что меня охватывает дрожь. Чучело желтой канарейки – теперь розовое и без перьев – открывает клюв и издает пронзительный крик. В основании клетки появляются восемь проволочных ножек, и разгневанная птица приближается к нам.

Мы пятимся. Овца произносит слово, за которое мама бы наверняка ее отшлепала, и возвращается к кассе, бормоча что-то про сети.

Морфей взлетает, оставив меня одну среди полок.

– Помоги мне! – кричу я.

Сердце бешено колотится, так что трудно дышать.

– Я не всегда буду рядом, чтобы унести тебя, – говорит он, и драгоценные камни у него под глазами горят синим цветом искренности. – Ты сама должна придумать, как спастись.

Кто-то клюет меня в ногу. Я с криком отскакиваю, увидев отчаянно вопящую канарейку, и отталкиваю клетку. Та опрокидывается, железные ножки дергаются в воздухе, всё вместе напоминает перевернутую на спину черепаху.

Меня окружают новые и новые чудища.

Из белых кувшинов лезут тысячи жуков, щелкающих клешнями; они ничуть не похожи на веселых божьих коровок, нарисованных снаружи. Дверная ручка превратилась в старческую руку, которая подползает ближе и ближе, помогая себе скрюченными пальцами. Кукольные головки на крышках конфетниц лязгают зубами, крохотными и острыми, как булавки.

Я боязливо отступаю на несколько шагов, к двери магазина, стараясь не выпускать чудовищ из виду.

– Морфей! – снова кричу я, но его нигде не видно.

Изуродованные вещи расступаются, образуя проход. Появляются моя лоскутная кукла и клоун – они пришиты друг к другу окровавленной ниткой, как будто над ними поработал спятивший хирург. Вместо четырех глаз у них на двоих – три. На четвертый пришелся шов.

– Помоги мне найти глаз! – умоляет кукла. – Пожалуйста! Пожалуйста! Мой глаз!

От ее детского голоска и от приглушенного смеха клоуна меня пробирает дрожь. Я всхлипываю и, ослепленная слезами, пячусь дальше.

Овца стоит на прилавке и расправляет большую сеть.

– Прячься, глупая девчонка! – кричит она.

– Алисса, сделай что-нибудь! – возникнув над головами жутких тварей, приближающихся ко мне, кричит Морфей. – Ты – лучшее, что есть в обоих мирах. Используй то, что есть у тебя – и чего нет у них! Сделай что-нибудь, спаси нас всех!!!

В поисках убежища я ныряю за груду бабочкиных крыльев. Вязальные спицы валяются на полу, и я, протянув руку, хватаю несколько штук. Сидя в своем ненадежном укрытии, я не обращаю внимания на приближающиеся завывания и лязг. Я беру два крыла, прикладываю их к спице и представляю, что они срастаются. Получается совершенно новая порода бабочек – с металлическим туловищем, острым и смертоносным.

Бабочка-спица оживает в моих руках и трепещет крыльями. Ахнув, я выпускаю ее, и она летит к наступающим чудовищам. Я слишком потрясена, чтобы двигаться.

Крики Овцы вновь побуждают меня к действиям. Я делаю всё новых и новых бабочек, отправляя их вслед за первой.

Мои бабочки бомбят наступающих жуков, загоняя их обратно в кувшины; они пикируют на кукольные головки, хватают их за волосы и дергают.

Вскоре все мутанты отступают, шипя и ворча. Сидя в своем укрытии, я представляю, что оставшиеся крылья, прикрепившись к моей пижаме, могут поднять меня. И уже через несколько секунд я парю в воздухе рядом с Морфеем, закрыв лицо руками, чтобы не смотреть вниз.

– Ты это сделала, – говорит он и обнимает меня.

Я не вижу гордость в его глазах, зато слышу в голосе.

Прежде чем Морфей вновь окутывает нас пеленой сна, Овца кричит «ура» в честь моих стальных бабочек.

Я спасла ее. Я спасла всех.

Водяная помпа в аквариуме булькает, и я возвращаюсь в настоящее. У меня подгибаются ноги, и я упираюсь руками в шкаф, чтобы устоять. Вот почему Морфей прислал мне клоуна, точную копию того, что я видела в лавке Овцы. Это должно было оживить мою память.

Я отхожу от шкафа и сажусь на кровать, совершенно потрясенная. Поскольку я была совсем маленькой, когда Морфей впервые начал меня навещать, и по большей части он являлся во сне, наши приключения хранятся глубоко в недрах моего подсознания.

Он мастерски умеет вызывать их.

Очень хочется поговорить с мамой. Выяснить, знает ли она что-нибудь про дерево тумтум. Может быть, она сумеет объяснить, отчего Морфей напоминает мне о нем теперь.

У них с Морфеем тоже было общее прошлое, прежде чем его настойчивость привела маму в лечебницу. Но я не знаю, навещал ли он ее во сне или просто общался с ней через цветы и насекомых. Я нередко задумывалась, какого рода воспоминания их связывают.

Мама никогда не бывала в Стране Чудес. Сама мысль о том, чтобы спуститься по кроличьей норе, приводит ее в ужас. Это страх неведомого. Вот почему я никогда не настаивала, чтобы она рассказала о своих впечатлениях. Мама всегда казалась такой хрупкой. Поэтому выяснить нынешние мотивы Морфея – моя задача.

«Пользуйся тем, что имеешь, – сказал он. – Тем, чего нет у нас».

Но он себе противоречит. Если подземцы, по словам Морфея, так могучи, каким образом люди могут обладать чем-то, чего нет у них?

Я встаю и роюсь в ящике, где лежат старые книги Льюиса Кэрролла. Я открываю «Алису в Зазеркалье». В отличие от «Алисы в Стране Чудес», в которой мама оставила множество пометок и примечаний на полях (они выцвели и сделались неразборчивы), в этой книге страницы чистые. От старости они пожелтели.

Я просматриваю стишок о Бармаглоте в поисках упоминаний дерева тумтум, но там ничего не говорится о летающих зубастых пастях, которые выплевывают проглоченное в жутком виде. Добравшись до третьей главы и зазеркальных насекомых, я ищу хоть какие-то намеки на Гдетотам – альтернативное измерение, которое упомянул Морфей. Опять-таки – ничего.

Наконец я дохожу до пятой главы – «Вода и вязание». В этой главе Алиса заходит в магазин Овцы. Я вижу некоторое сходство с тем местом, которое посетила во сне, но есть и разница. Разумеется, всё не совсем так, как у Кэрролла. Полных совпадений никогда не бывает. В прошлом году я узнала, что его книги – приглаженная, менее жуткая версия подлинного безумия Страны Чудес.

В варианте Кэрролла магазин держит овца, которая любит вязать. А я помню хозяйку Лавки Причуд по фамилии Овца, которая буквально одержима вязанием. Полки играют шутки с клиентами, совсем как в книжке, хотя шутка, жертвой которой стала я, оказалась гораздо страшнее, чем у Кэрролла.

Звонят в дверь, и я захлопываю книжку. Я пригласила Джеба на ужин. Сунув книги обратно в ящик, я выбегаю в коридор.

Мои ноги всё еще подгибаются, и мама успевает первой.

Джеб ждет на крыльце, под фонарем. Мы встречаемся взглядами; очевидно, что он хочет вбежать и обнять меня, точно так же как я хочу броситься к нему. Мы не виделись целую вечность, и беда в том, что и правда может пройти вечность, прежде чем я увижу Джеба вновь.

Мама вклинивается между нами.

– Извини, Джебедия. Элли сегодня достаточно поволновалась. Поговорите по телефону.

Я махаю из-за ее плеча, чтобы привлечь внимание Джеба. Подняв ладонь с растопыренными пальцами, я беззвучно произношу: «Убежище».

Он кивает, вежливо желает маме приятного вечера, спускается с крыльца и исчезает в сумерках. Мама закрывает дверь и идет вслед за мной в гостиную. Я вытаскиваю из рюкзака учебник по химии.