Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 4 из 7



– Ну, убили.

– Что значит, ну убили? Славин!

Оперативник промолчал.

– Надо проверить алиби обоих семейств.

– Уже проверил, товарищ следователь.

– Так быстро?

– Соседи сообщили, что Коврины всем семейством отправились на дачу к свекрови по случаю получения отпуска главой семейства.

– А Покровские?

– Григорию дали с работы путёвку в местный санаторий и он прихватил с собой жену Зинаиду.

– Повезло им, – сказал следователь.

– Да, – согласился Славин, – а то прилипли бы мы к ним… – оперативник оборвал фразу под неодобрительным взглядом следователя.

– Но всё равно надо проверить, не отлучался ли кто-то из них с места отдыха, – наставительно проговорил Наполеонов.

– Проверим.

Ну, чего тебе ещё? – спросил следователь, заметив, что лейтенант хоть и поднялся со скамьи, но не уходит, топчется рядом,

– Я так думаю, товарищ следователь, нам теперь надо все сплетни, что она распустила собрать и на ус намотать!

– Ладно, иди, наматывай, – махнул Наполеонов, и Славин мгновенно исчез.

Соседи упорно твердили, что никто к Терезе не ходил. Но откуда же там взялись отпечатки…

Брать отпечатки у всех жителей двора нереально, любая лаборатория зашьётся.

Но, по всему прав старший лейтенант, придётся работать со сплетнями и искать, кого же так достала Тереза.

Глава

3

После работы Наполеонов, как и обещал, матери, отправился в коттеджный посёлок, предупредив о своём прибытии заранее Мориса Миндаугаса.

Погода стояла великолепная. Вокруг всё зеленело, цвело и пело.

В такую погоду не расследованием убийств заниматься, а наслаждаться жизнью и просить небеса о продлении этой благодати.

– Ты чего такой хмурый, как день ненастный в ноябре? – спросила Мирослава, едва взглянув на друга детства.

– Будешь тут ненастным, – проворчал Наполеонов, – никакого покоя нет, то одного пристукнут, то другого. И чего неймётся людям!

– Шур, тебя никто в уголовный розыск не тащил. Ты сам пожелал стать следователем по особо важным делам.

– Ага, важным! Дальше некуда! Сегодня утром, например, старуху на помойку выкинули!

– Живую?! спросил Морис.

– Скажешь тоже! Ясное дело убитую.

– Подозреваемых нет?

– Этого добра целый воз, – отмахнулся Наполеонов, – она умудрилась почти со всеми соседями перессориться.

– Есть из кого выбрать, – обронила Мирослава.

– А знаешь, как они её ласково кликали? – оживился следователь.

– Как?

– Хайли лайкли.

– Она что английских кровей?

– Нет, у неё язык был без костей.

– Как и у всех у нас.

– Только мы, к счастью, попусту не брешем.

– А она что брехала?

– Да. Сплетни были её любимым занятием. Без них она не могла ни пить, ни есть, ни спать.

– И уснула навеки, – тихо проговорил Морис.

– Можно и так сказать, – согласился Наполеонов.

– А сколько лет было старушке? – спросила Мирослава.

– Шестьдесят два года.

– Наполеонов! Имей совесть! Какая же она старуха?! Она старше твоей матери всего на каких-то семь лет.

– Но, но! Мать мою не тронь! – погрозил он шутливо пальцем, – моя мать это святое.

– Ты прав, Шура, – согласилась Мирослава, – Софья Марковна святая женщина.

Наполеонов покосился на неё, пытаясь уловить в её голосе иронию. Но ничего не заметил.



Подумав немного, он добавил, – если бы ты видела, какой страшной выглядит эта старуха, ты бы не цеплялась к моим словам. Такое впечатление, что она только что с помела слезла. Видно недаром люди говорят, что у неё язык был вместо помела.

– Шура, я что-то не припомню, чтобы жертвы убийств выглядели симпатичными даже на фото Легкоступова.

– Не напоминай мне об этом изверге! – воскликнул следователь, – он уж точно бы сварганил из этой Майской на снимках майскую розу.

– И чем тебе не угодил Легкоступов, не пойму, – улыбнулась Мирослава.

Наполеонов бросил на Мирославу такой кислый взгляд, что ей показалось, что она только что съела целый лимон.

– Молчу, молчу, – улыбнулась она.

Хотя полицейский фотограф Валерьян Легкоступов был удивительным фотографом.

Все сходились на том, что ему нужно работать не в полиции, а в модельных агентствах и салонах, запечатлевая на плёнки первых красавиц мира.

Но Легкоступов из полиции уходить не собирался и намеривался ещё долго доводить до белого каленья оперов и следователей своими высокохудожественными снимками с мест преступлений.

– А у убитой были дети? – спросила Мирослава.

– Нет.

– А родственники?

– Муж четвёртый по счёту от неё сбежал. Мать умерла. Отец, вроде тоже спасся бегством.

– Про него вообще ничего неизвестно?

– Старожилы, которые помнят его, говорят, что он был весёлым, компанейским человеком.

– Он может быть жив. Может быть живой и бабушка.

– Это, навряд ли, – покачал головой Наполеонов и проговорился, – я на всякий случай старый адресок Терезиной бабушки раздобыл.

Мирослава сделала вид, что не заметила его оговорки и сказала, – может дальние родственники есть.

– Она богатая? – неожиданно спросил Миндаугас.

– Ты это к чему? – поинтересовалась Мирослава.

– Дальние родственники находятся в том случае, – пояснил свою мысль Морис, – если есть, что наследовать.

Мирослава перевела вопросительный взгляд на Наполеонова.

– Пока не знаю

– Узнай. И ищи родню.

– Думаешь из-за наследства?

– Не знаю, – пожала плечами Мирослава.

– А я думаю, что её за поганый язык кто-то сгоряча прибил, – вздохнул следователь, – потому, как медэксперт хоть и обещал уточнения после вскрытия, но намекнул, что сама она затылком о край комода ударилась. Кто-то очень сильно её толкнул.

– Всё может быть.

– Искать нужно мужчину, – заметил Морис.

– Почему именно мужчину? – удивился следователь.

– Ты же сам сказал, что её сильно толкнули.

– Эх, Миндаугас, ты ещё не знаешь силу наших русских женщин. Такие есть силачки!

Следователь заметно оживился, – вот мне приятель из Гузова рассказывал, у них уазик застрял зимой на просёлочной дороге и ни туда, ни сюда. Шестеро мужиков корячились минут тридцать. А тут идёт баба, на горбу у неё мешок, то ли с картошкой, то ли ещё с чем. Мешок сбросила, подошла и говорит, – мужики, отойдите, не мельтешите тут. Навалилась на машину сзади, поднапряглась и что ты думаешь, уазик зарычал, выбрался из выбоины и поехал. А она мешок на плечо и пошла своим путём.

– Так, что есть женщины в русских селеньях, – подытожил Наполеонов.

С ним, а тем более с классиком русской литературы спорить никто не стал.

На следующее утро следователь решил сам съездить по адресу бабушки Терезы.

Сиреневый пятачок существовал до сих пор. Никто из застройщиков не положил глаз на маленькую улочку почти на самой окраине города.

К удивлению следователя дом 15 выглядел не покосившейся развалюхой, а хорошеньким, хоть и небольшим деревянным домиком, выкрашенным зелёной краской. Белые наличники придавали ему праздничный вид неунывающего старожила, не собирающегося пасовать перед натиском ультрасовременных новостроек.

Впрочем, и другие домики, находящиеся на этой улочке выглядели опрятными, а их небольшие участки ухоженными.

Наполеонов открыл калитку, огляделся, сторожевого пса не было видно.

Пройдя по мощёной плитками дорожке, следователь поднялся на крыльцо и нажал на звонок.

И только тут он услышал собачий лай.

Наполеонов машинально обернулся, но нет, пёс лаял не во дворе, а за закрытой дверью.

Впрочем, дверь вскоре открылась, и Наполеонов увидел перед собой крепко сбитого мужичка среднего роста с седыми волосами на голове и приветливой улыбкой на лице.

– Вам кого? – спросил он.

– Майскую Аграфену Петровну.

– Так померла она, – просто ответил мужчина, – уж почитай, как десять лет прошло.

– Жаль.

– Не то слово, – махнул рукой мужчина.– А вам-то она зачем?