Страница 1 из 13
Часть первая
1.
«Твое место здесь, не уходи из рощи».
Эти слова звучали тут так часто, что я забыл, от кого услышал их впервые. Наверное, каждый из живущих в Роще просил меня остаться, но я все равно ушел.
Я чувствовал, – если задержусь еще на год, как просил учитель, то стану таким же, как все здесь. Буду учиться и учить, бродить в тени деревьев, следить как восходит и заходит солнце, петь на берегу ручья. Мир за стенами Рощи перестанет манить меня, я забуду о том, к чему стремился.
Поэтому я не стал слушать советов и ушел.
Я знал, что поступил правильно, – ведь теперь, приходя в Рощу, я словно погружался в сон, глубокий и спокойный, наполненный шелестом листвы, голосами птиц и движением волшебства. Роща была прекрасным сном, так непохожим на реальность. Я не хотел жить во сне.
Я вырос среди деревьев, привык вслушиваться в шаги, узнавать людей по голосам. Солнечные блики и глубокие тени рассекали тропы, не давали увидеть издалека. А в воздухе всегда текла сила, отзвук чужих песен – она колола пальцы и холодила дыхание.
За стенами Рощи мир был другим.
Деревья там не скрывали горизонт, не заслоняли небо и не сдерживали ветер. Насколько хватало глаз простирались поля, лоскутным одеялом уходили вдаль, теряли цвет, становились безжизненной равниной и разбивались о черную гряду гор. Или превращались в песчаные склоны, поросшие редкой сухой травой, – холмы спускались к морю, тонули в прибое. Я никогда не видел море спокойным, волны пенились и разбивались у моих ног, ветер был полон соли, не давал дышать. Я часто летал на побережье – я родился где-то там, в одной из рыбачьих деревень.
Где бы я ни родился, я был рад, что попал в Атанг. Главный город страны белой скалой вспарывал равнину, дома разбегались от дворца, – плоские крыши, лестницы, широкие улицы, – и среди камней и городского шума зеленела Роща волшебников. Остров спокойствия и тишины.
Учитель считал – мое место там, но я знаю, что он ошибся.
Я забежал попрощаться с ним, и теперь шел обратно, к воротам в город. Нима провожала меня, ее шаги растворялись в опавшей хвое. Нима то и дело поворачивалась ко мне, ловила взгляд, и солнце отражалось в ее карих глазах, искрами вспыхивало на волосах.
– Учитель не расстроился, что ты улетаешь? – спросила она.
Мы с Нимой были единственными учениками Зертилена. Мы выросли вместе, вместе учились, играли среди сосен, дружили и враждовали с другими детьми в Роще. Потом я ушел, а она осталась, – как и прежде собирала травы, варила целебные настои, пела и слушала учителя. Я не знал своих родных, но Нима была мне как сестра.
Я отмахнулся.
– Спросил, не пошлют ли со мной большой отряд. – Мы засмеялись вместе, и я добавил: – Думаю, он рад, что выбрали меня.
По Зертилену трудно было понять, рад он или нет. Он пожелал мне удачи и тихо спел над моим оружием – но я не знал этой песни.
Я не стал рассказывать об этом Ниме.
Тропинка нырнула под деревянные створки ворот, и мы остановились. Нима сжала мою руку, прежде чем я успел попрощаться.
– Эли, ты ничего не видел? – спросила она.
Это была наша с Нимой тайна. Когда мне было тринадцать лет, я заболел, лежал в лихорадке и бредил. Нима сидела тогда со мной и потом пересказала, что я говорил. Мы знали, что надо быть внимательными к любым словам, пришедшим из сна или забытья, и стали ждать. Слова, рожденные лихорадкой, сбылись, – и с тех пор я несколько раз видел, как предчувствия и неясные видения становятся правдой.
Не знаю, почему мы никому не рассказали об этом, но это была наша тайна.
Я покачал головой.
– Нет. Все тихо.
Возможно, Нима сама видела что-нибудь. Может быть ее мучали предчувствия или сны, о которых она боялась рассказать даже мне. А может быть, она гадала, как часто делают девушки в Роще, и ей выпало темное предсказание. Может быть она услышала обрывок чужого разговора. Или просто беспокоилась за меня. Я уже жалел, что попрощался, не расспросив ни о чем, – но ворота закрылись, я покинул Рощу.
Я коснулся деревянной створки – она заскрипела, готовая отвориться. Но я и так пробыл в Роще слишком долго – солнце подходило к зениту. У меня не было времени.
От Рощи до казарм идти не так долго – если поторопиться, можно успеть до удара гонга, до четвертой смены стражи. А если б я мог взлететь, то оказался бы на месте почти мгновенно – не пришлось бы шагать по каменному лабиринту, – крыши, лестницы и мощеные улицы пронеслись бы под мной со скоростью ветра.
Я могу летать, сказал я себе.
Об этом так легко забыть, когда идешь вдоль белых и серых стен, стремясь срезать путь, ныряешь в переулки, и ждешь в толпе, пока проедет повозка, и дорога вновь будет свободна.
Но я умею летать, моя лодка отправится сегодня в первый дальний полет. Я почти год ждал этого дня, и теперь все решено.
Но я торопился и опаздывал – и досада гасила радость предвкушения. Я хотел попрощаться с городом, как простился с Рощей и со всеми, кто жил там, – хотел идти неспешно, смотреть по сторонам, кивать знакомым, хотел запомнить этот день. Но не видел ничего, кроме собственных мыслей – они клубились, тянули то в Рощу, то в небо, заставляли ускорять шаг – я почти не заметил, как дошел до казарм.
– Рилэн, ты мне проспорил! – крикнул Джерри, когда я вошел во двор. – Он пришел до пятой стражи!
Со мной не посылают большой отряд, со мной отправляются только двое. Джерри, которого я знал с того дня, как покинул Рощу, и Рилэн, которого я весь этот год учил управлять лодкой.
Обычно в это время двор почти пуст, – только стража на стенах крепости, и солдаты, спешащие на смену караула. Но сегодня здесь было немало народу: черная и серая форма, гул голосов, приветственные оклики. Я махнул рукой, не зная к кому обратиться – кругом было слишком много знакомых лиц. Те, с кем мы вместе учились и жили в казармах. Я вчера простился со всеми на общем построении, и все-таки они пришли проводить меня. Я не знал, что сказать.
Лодка ждала посреди двора, серая и легкая, – с каждым шагом я чувствовал, как заключенная в ней песня звучит все громче. Рилэн уже занял свое место впереди, передвигал рычаги, – и неслышный напев взлетал и звенел от каждого прикосновения.
Джерри со смехом сказал что-то Рилэну и взъерошил свои темные волосы. Он был почти неузнаваем в новой черной форме, с новым ружьем за спиной. Джерри повысили в тот день, когда было решено, что он летит со мной.
Я запрыгнул в лодку и сел на корме, возле рулевого весла. На дне лежали наши вещи: три рюкзака со знаком королевской гвардии, ящики с патронами и ружья. Джерри взял больше ружей, чем нам было нужно.
Я сбросил перевязь с плеча и положил свое оружие на дно, рядом с остальными. Я не стрелял, мне не нужны были патроны и ружья. Моим оружием был стальной жезл, острый как пика, с изогнутым крюком вместо рукояти.
Над этим оружием сегодня мой учитель спел незнакомую песню. Я хотел знать, что он вложил в сталь, но сейчас не было времени прислушаться.
– Ты купил сигареты? – спросил я у Джерри.
– А то! – Джерри усмехнулся и швырнул мне сверток. – Ты у меня в долгу.
Не знаю, откуда пришел этот предрассудок, из Рощи или от горожан. Но все в Атанге были убеждены, что волшебникам нельзя курить. В этом году мне исполнилось двадцать лет, но мне никто не продавал сигареты. Не знаю, что бы я делал, если б не Джерри.
– Залезай уже давай, – сказал я. – А то мы прилетим на место только ночью.
– Ну да, конечно, – согласился Джерри. – Это же меня тут все ждали.
Он устроился у левого борта, среди ящиков и оружия. Лодка тихо качнулась на опорах.
– Взлетай, – сказал я ей и Рилэну.
Моей лодке не нужна была внешняя сила, но я не смог удержаться. Я закрыл глаза и запел, еле слышно. Рулевое весло скрипнуло в руках, прощальные выкрики взрезали воздух, и ветер развеял их, унес вниз.