Страница 51 из 78
– Странные слова для того, кто всю жизнь прожил в глуши. Как ты о мире судишь: по россказням вашего священника? По сказкам, что мамка на ночь рассказывала? Так и в то, что солнце на небесной колеснице возят, поверить можно! – В голосе чародея не было насмешки. – Правители разные бывают. Одни – на убой гонят, другие – людей берегут и голову ради них сложить готовы. Не наговаривай на всех скопом.
– По тому и сужу, что за все прошлые годы в глаза никого из вашего высокородного племени не видел, – зло сказал Деян. Упрек чародея был справедлив, но признавать этого не хотелось. – У нас нужда – днем с огнем вас не сыскать, а у вас до нас хоть какая появляется надобность – так вы тут как тут. Так подумать, людям вовсе без правителей лучше жилось бы: никакого проку – одни беды от вас…
– Вот оно что! Узнаю любимого конька профессора Вуковского. – Чародей усмехнулся. – Было дело, спорили мы с ним. Может, и жилось бы – если б были люди мудрей. А пока получается, что с дурным правителем жить худо, но без него – и того хуже. Каждый на себя кусок тянет, и общее дело от того рушится. Даже в вашей глуши – и то вы какое-никакое управление сами себе сообразили: старосту ведь над вами не король ставил? Нет. И сам же ты меня упрекал, что я ему, болтуну и провокатору, ребра поломал: дескать, без него вы – точно дети малые без отцовского пригляда остались. Было такое, или меня память обманывает?
Деян вспомнил Волковку с ее семью «как бы старостами», криками и драками на общинных сходах. В Орыжи Беона никто правителем не считал, но власти у него над селом поболее было, чем у короля за тысячу верст от Спокоища, – в этом чародей не ошибся…
Мысли путались, голову ломило от усталости. Он уже не мог в точности припомнить, с чего начал этот бесполезный спор, и не хотел его продолжать.
– Эта гостеприимная, как ты ее назвал, «хибара»… Рядом с ней что, какие-то могилы? – Чародей тоже захотел переменить тему. – Дрянное место. Смертью тянет.
– Есть, по-видимому, могила. И кости под стеной разбросаны.
– Какие кости? – сразу насторожился чародей.
– Обычные, – со вздохом сказал Деян. – Чуть поодаль – собачьи, под навесом у стены – человечьи. Кости как кости. Не начинай опять про всяких немертвых; и без разговоров этих тошно.
Голем неодобрительно покачал головой:
– Но…
– Восстановишь силы – сам с ними и разбирайся, если охота, – перебил Деян. – А я больше обо всей этой колдовской мерзости слышать не желаю. Хватит! – Он резко поднялся из-за стола, но на миг потерял равновесие: пришлось опереться на край.
Голем взглянул обеспокоенно:
– Отдохни. Не ровен час, сам свалишься.
– Без твоих советов обойдусь, – буркнул Деян.
Нужно было еще умудриться сплести из нарезанного полосами тряпья и заготовленных утром прутьев хоть сколь-либо прочные снегоступы: дело было привычное, но с таким дурным материалом и в почти полной темноте, ощупью, работать прежде не приходилось; отдыхать же он не мог и не хотел.
В Орыжи говорили: работа руками дает передышку голове; для него это оказалось не вполне верно – слишком въелась привычка пережевывать без конца мысли… Но все же, пока он был хоть чем-то занят, быстрее шло время, жизнь будто бы двигалась вперед, а не топталась на месте; проще было терпеть сложившееся дурацкое положение.
– II –
Ночь прошла беспокойно. Расстроенные чувства были тому виной или что-то иное, но Деян постоянно просыпался, будто от толчка, а после подолгу не мог заснуть; потому рассвет он приветствовал с облегчением.
За ночь еще похолодало, но снегопад утих, выглянуло солнце, и ослепительно белый мир предстал во всей своей красе – сверкающий, прекрасный, жуткий. Ловушки стояли нетронутые: вокруг хижины вились цепочки лисьих следов.
За рубкой и готовкой утренние часы пролетели незаметно.
К полудню Деян отряхнул изъеденный насекомыми полушубок, срезал слишком тесные рукава, но выкидывать не стал: проткнул их вдоль краев и стянул куском тонкой веревки – получилось что-то наподобие шапки. Остатки полушубка натянул поверх куртки.
«Пугало огородное».
Он усмехнулся, попытавшись представить, как выглядит со стороны.
– Что ты делаешь? – Голем наблюдал за приготовлениями с плохо скрываемым беспокойством.
– Ухожу, – хмыкнул Деян, не без некоторого удовольствия отметив, как дрогнуло лицо чародея. – Покамест недалеко, – пояснил он, выдержав паузу. – Мясо кончается: пройдусь по округе.
Он собирался, захватив ружье, спуститься вниз по ручью, туда, где еще в первый день приметил особо много заячьих следов. Бить зверя из ружья он, конечно, не умел, потому не слишком надеялся что-нибудь добыть; да в дичине, по правде, пока острой нужды и не было. Но хотелось пройтись по лесу: хоть пару часов не видеть перед собой чародея и не чувствовать застывшего взгляда Джибанда, побыть одному, вдохнуть свежего воздуха… Почувствовать, каково это – ступать по сугробам и красться за зверем через зимний лес. Измотанный бессонницей разум рисовал тесную и смрадную хижину отвратительным чудищем, вытягивавшим силы и лишавшим остатков здравомыслия; убраться прочь – хотя бы на время – казалось хорошей идеей.
– Не надо! – Чародея, однако, его пояснения совсем не успокоили. – Останься.
– Да пошутил я, пошутил, – досадливо отмахнулся Деян. – До темноты вернусь: не хватало еще здесь заблудиться.
– Не надо, – с нажимом повторил чародей. – Прошу тебя.
– И почему же не надо?
– Ходить здесь одному опасно. Я не очень ясно чую, но, кажется, тут что-то… что-то есть в лесу. – Чародей с трудом встал, держась за выступ в стене. – Кто-то кроме нас с тобой. Не уходи далеко от поляны… лучше вообще от нее не уходи. Раз здесь жили, дом должен быть защищен, а в лесу – кто знает… Еду можно растянуть на несколько дней. Потом я со всем разберусь.
– Не похоже, чтобы ты в ближайшее время смог с чем-нибудь разобраться, – раздраженно сказал Деян. – Так ты чуешь что-то или тебе кажется?
Чародей замялся:
– Я не уверен. Но…
– Просто-напросто тебе от духоты мерещится всякая ерунда. – Деян заткнул за пояс пустой мешок на случай, если все-таки удастся что-нибудь раздобыть, и взял ружье. – Белый день на дворе: что может случиться? Только если на голодного зверя напорюсь. Но следов волчьих я не видел, а столкнемся – так авось эта штука, – он взвесил ружье в руке, – на что-нибудь сгодится.
– Деян, не надо! Это дрянная затея.
– Да что на тебя такое нашло? – Деян, присмотревшись к чародею, удивленно присвистнул: тот выглядел насмерть перепуганным; почти как тогда, когда умолял добить его, но только не бросать на поляне одного. Он явно хотел подойти к двери – но никак не решался отпустить опору, и была в его голосе какая-то знакомая интонация – как у племянниц Эльмы, когда взрослым случалась надобность отлучиться из дому…
– Ты что же это, боишься оставаться один? – спросил пораженный своей догадкой Деян.
Голем вздрогнул; его перекосило. Гримаса эта была яснее любых слов.
– Ну, дела! Тяжко жить без колдовства, да? – Деян едва сдержался, чтобы не расхохотаться в голос. – Но это… Это все-таки чересчур! А еще князем зовешься..
– Ты не понимаешь! Ладно… Ладно, хорошо, я трус, признаю! – Страх чародея оказался сильнее обиды. – Но послушай меня. Подожди пока с охотой.
– Чего мне ждать – пока снег опять повалит? Хватит: и так заболтались мы с тобой. Раз боишься – засов задвинь: все спокойней будет. – Деян добродушно усмехнулся и вышел вон.
– III –
Снег искрился на солнце; морозный воздух пах хвоей. Ручей начал замерзать, но там, где запорошенный снегом ледок пробило копыто, журчала вода.
Ружье мешалось, било по бедру, однако идти почему-то казалось легко – будто всю жизнь так ходил. Деян улыбнулся, прислушиваясь. В голове звенело, но снаружи он сразу почувствовал себя лучше, хотя опасения Голема – пусть и объяснившиеся до смешного просто – все же несколько встревожили его; тревогой полнился и сухой колючий воздух. Снегопад и мороз в начале осени несли угрозу всякой жизни в лесу, кроме, разве что, могучих раскидистых елей, приходившихся ровесниками еще Големовому отцу.