Страница 31 из 78
– «Не злодей, но человек пропащий»? – недоуменно переспросил Деян. – То есть?
– То и есть. Никакой правды над собой не признает, милость Господня ему – плюнуть да растереть, хотя у самого во всем мире – ни кола, ни двора. Вышло бы так, как тут у вас днем вчерашним, если б его хоть кто на белом свете ждал? Нет, – ответил сам себе священник. – Куда он едет, какая ему в том надобность? Мести искать грешно, да только он и того не ищет: себя самого во всем винит, но в грехах своих и в уродстве колдовском покаяния принять не желает… У нас бы остался, хоть дело бы доброе сделал, да куда там... Нет для него ни правды высшей, ни добра, ни зла. Пропащий человек. Что бы он ни затеял – все к худу обернется. Мы с ним мало говорили, но все по глазам его больным видать... Чего хмуришься? Говорю как есть.
– Я видал только то, как он бросился на Беона, как осадил и унизил Лесоруба, мир его праху. Как Кенеку кости каблуком дробил и пальцами человеку голову проткнул, не поморщась. – Деян постучал себя по лбу. – Убить кого-то – вот это для него точно плюнуть да растереть, да ухмыльнуться потом погано. Удивляюсь я с тебя, преподобный. Не злодей он, говоришь? Прежде другое говорил, когда истории свои церковные сказывал, и в книгах твоих по-другому написано. Не иначе, цена им та же, что сказкам старой Вильмы?
– Язык придержи, безбожник!
– Я не прав?
Священник, насупившись, запустил пальцы в бороду:
– Тут, понимаешь ли, такое дело. Книги – они ведь не Господом, а людьми писаны. Праведными и учеными, но на ком в жизни не было греха? И кому о прегрешениях своих упоминать перед потомками охота, путь и надобно без прикрас писать?
– Ладно, не будем спорить, – сказал Деян. – Тебе о Големе известно что-нибудь доподлинно?
– Не то чтоб известно. Нет, – священник тряхнул головой, снова обернулся, будто проверял, нет ли чародея рядом. – Но есть одна безделица…
– IV –
– Ну? – нетерпеливо спросил Деян.
– Отец-наставник, когда направил меня в Спокоище, изустно дал мне повеление к люду местному приглядываться с особым тщанием и, ежели замечу что необыкновенное, сообщить о том в епархию. Больше он ничего не сказал. Может, и сам не знал, а тоже от кого предписание такое получил… Дурак я был набитый: чаще в кабак бегал, чем книги открывал, вот и добегался. – Священник чуть помолчал, беспокойно поглаживая бороду. – Но перед отъездом в епископский архив, где сведения учетные хранятся, заглянуть успел. Разузнать хотел побольше: куда еду, чего там – тут то есть – ждать.
– И что же ты такое узнал, о чем прежде не рассказывал?
– В том-то и странность, что узнать – ничего не узнал, только пыли зазря надышался! Со столетия прошлого записи про края здешние начинаются: про это ты тридцать раз от меня слышал. И еще я кое-что приметил. – Священник перешел зачем-то на шепот. – Книги старые учетные, они ведь какие? Не сравнить с теми, что я с собой привез. В половину столешницы длиной, весу в них – едва подымешь, от руки писаные и временем порченые. Рассыпаются, ежели с ними неаккуратно. А у той, в которой о Медвежьем Спокоище писано, нити переплетные были – светлые да крепкие. Будто починял кто ее. Не придал я тогда этому значения: мало ли, кто да почему? Может, истлела нить старая совсем. Наставление изустное удивительным мне тем паче не показалось: край глухой, мало изведанный; конечно, приглядеться к нему надобность есть. Не увязал я тогда никак одно с другим, и до сегодняшнего дня не увязывал. А теперь вот задумался. Если кто книгу сызнова переплетал – тот страницы мог неугодные вынуть и поддельные взамен вставить… Это я к чему: друзей у колдуна в мире точно не осталось, но недруги могут и сыскаться, – закончил священник. Посопел, словно собирался что-то добавить, но все же промолчал.
– Ему ты сказал? – спросил Деян, утвердившись внутри себя во мнении, что священник знает больше, чем говорит. Молчал ли он из боязни, что чародей как-то их подслушивает, или по какой-то другой причине? Даже этого невозможно было узнать.
– Сказал. Тридцать раз повторил! – возмущенно воскликнул священник. – Просил, чтоб тебя хоть в покое оставил, не подводил понапрасну под беду, а он и бровью не повел. Ума не приложу, какая ему в тебе нужда, – но не к добру все это, Деян. Нельзя тебе с ним идти. Только, чую, сам не пойдешь – потащит; раз уж силы на колдовство не пожалел.
– Не потащит: сам пойду, – сказал Деян. – Я за вас больше беспокоюсь. Но оставаться мне здесь – ни нужды, ни возможности.
– Ну, это уж ты завернул так завернул. – Священник протестующе мотнул головой. – Понимаю, не все ладно, раз не за столом, а тут мы с тобой сидим. Не расспрашиваю, раз сам говорить не хочешь. Но и ты пойми: в сердцах всякое можно сказануть. И всякое в словах чужих услышать можно. Не след тому много значения придавать.
– Мне не то что оставаться – возвращаться не велено… Да знаю я, Терош, знаю, – со вздохом добавил Деян. – А все равно – обидно. Неправильно все это… не по-людски. Обидно, но больше за Эльму страшно. Не понимаю, что у нее в голове творится. Присмотри за ней, если сможешь.
– Присмотрю.
– Спасибо.
– Да не за что пока, Деян, и будет ли… – Священник, кряхтя, поднялся со скамейки. – Заболтались мы с тобой. Пойдем, что ли? А то окоченел я совсем.
– Идем, – согласился Деян. – Только прежде на дорогу благослови.
Взгляд священника стал неожиданно колючим:
– Никогда ты слова благого не просил и не принимал. И сейчас не от души просишь: пустой звук оно для тебя. Мне приятное сделать хочешь.
Иногда Терош Хадем был на диво проницателен.
– Ты прав: хочу, – признал Деян. – Но хуже все одно не сделается.
– Во имя Всевышнего, во благодарение Всемогущего, во славу Всеведущего – ступай в милости Его. – Священник осенил его амблигоном и возложил ладонь на голову; не дав завершить положенного лобзания, неловко обнял:
– Храни тебя Господь, Деян. Не по себе мне, что ты уходишь… Не хватать тебя мне будет.
– Мне тебя тоже. – Деян крепко обнял его в ответ. – Ну, будет на то Господня воля – свидимся еще.
– V –
Голем и Джибанд сидели во дворе Беона, на той же лавке, перед которой великан накануне устраивал «представление». Чародей сосредоточенно колупал землю носком сапога. Великан, вывернув шею, таращился на приоткрытую дверь, из-за которой доносились крики Пимы: старания знахарки и повитухи до сих пор ни к чему ни привели.
– Ну, прощай. – Деян подтолкнул замешкавшегося священника вперед, дальше по улице. – Тебя на поминках ждут.
– Ждут. Да только как бы к завтраму еще одни справлять не пришлось… – Священник хмуро уставился на дом Беона, где кричала Пима. – И эти бесы что здесь забыли?
– Что бы ни забыли, тебе Илла велела роженицу не тревожить.
– Дура она невежественная, Илла ваша, прости, Господи.
– Дура. А все ж ее бабья наука тут вернее твоих молитв поможет.
– И то верно…Ты-то на помин не зайдешь? – помявшись, спросил священник. – Надо бы.
– Нет.
– А что так?
– Ни к чему людей смущать, – отрезал Деян. – Давай, Терош, не тяни. Сам говорил – долгие проводы не к добру. Было такое?
– Было. Ну, прощай! Не поминай лихом.
Священник побрел по улице, но, не отойдя и на десяток шагов, оглянулся с выражением смущенным и растерянным. Деян, через силу улыбнувшись, махнул ему рукой. Тот отвел взгляд и потащился дальше. В его переваливающейся походке чувствовалась какая-то беззащитность и обида. Будто раскормленного ручного щенка взяли и выкинули посередь зимы за околицу в лес, самому добывать себе пропитание.
«Эх, друг...».
Деян, отвернувшись, вошел во двор через незапертую калитку.
– Голем! – окликнул он чародея. – Ты что здесь делаешь?
– Жду. Чем дело кончится, – ответил тот, даже не удостоив его взглядом.