Страница 17 из 78
На крыльце показалась Пима, обменялась парой фраз с Эльмой, и вскоре обе девушки скрылись внутри.
Деян воспользовался возможностью сбежать.
Однако радоваться пришлось недолго: не успел он пройти и половины пути до дома, как сзади послышались торопливые шаги. Эльма догнала его и решительно взяла под локоть.
– Не надо. – Он неловко высвободил руку. – Я в порядке. Правда.
Эльма смерила его долгим взглядом, обеспокоенным и сердитым. Деян уже приготовился к выволочке, но она вдруг отвела глаза. Вздохнула и, больше не глядя на него, молча пошла рядом.
Деян уставился в землю. На душе стало еще паскуднее, чем прежде. Заговорить первым он никак не мог решиться, но впереди уже виднелась калитка двора Химжичей. Дальше откладывать неизбежное было некуда.
– Эльма. – Деян остановился рядом с калиткой. – Послушай, я… – Он запнулся, спешно подбирая слова.
– Я тебя слушаю, – сказала она нарочито спокойным тоном.
– Я должен вернуться в отцовский дом.
Если она и удивилась, то ничем этого не выдала.
– Ясно. И почему же?
– Так будет лучше. Так колдун вернее вас не тронет, если будет… выпытывать у меня про замок, – выдохнул Деян. – Он что-то чует… Ты видела, как он на меня смотрит каждый раз?
– Так же, как на всех, – возразила Эльма.
– Нет.
– Тебе показалось.
– Нет, Серая, не показалось… Сейчас он ушел, но нельзя надеяться, что он не вернется.
– Он может вернуться завтра, Деян, а может вернуться через год, – сердито сказала она. – Может вообще не вернуться. Сколько ты собираешься его ждать?
– Не знаю… Сколько потребуется.
– Пока крыша не рухнет на голову?
– Я не грудной младенец. Справлюсь как-нибудь.
– Как-нибудь справишься. Но зачем, все же?
– Затем, что если Голем…
– «Если», – перебила Эльма со вздохом. – Это всегдашнее твое «если». А как по мне, ты просто чушь городишь! Но ладно: попробуем рассуждать по-твоему. Если Голем, будь он неладен, не в своем уме, он может изувечить или истребить нас всех по причине, которой мы даже не поймем. Но если он в здравом рассудке – он дал слово. Своим уходом ты ничего не выгадаешь.
– Ну да, ведь его слово тверже камня. – Деян криво усмехнулся. – Ты в это веришь? Кто из нас городит чушь, подруга?
Эльма молча разглядывала его. Лицо ее оставалось непроницаемо.
– Ну так… тогда… – под этим взглядом он совсем растерялся.
– Я не понимаю, – наконец, заговорила она. – Правда, не понимаю. Все последнее время ты ведешь себя, как… как чужой. А теперь еще это! Что на тебя нашло, Деян? Ты можешь объяснить честно, зачем тебе уходить?
Со двора слышался запах шаровика. Золотые бутоны подрагивали на ветру, точно кивали головами.
«Как чужой!»
Деяна перекосило. Упрек больно резанул по сердцу, отняв те крохи самообладания, что еще оставались.
– Да что я еще могу сделать?! – Его голос сорвался на крик. – Положим, ты права, от моего ухода мало пользы. Но что мне еще остается?! Не могу же я сидеть на месте и молиться, что все как-нибудь само обойдется! Не обойдется, мрак небесный! – Он с размаху ударил кулаком о калитку. – Не обойдется. Не одно, так другое, не война, так чародей. Должен же я хоть что-то сделать для вас, хотя бы попытаться. Хоть что-то. Все лучше, чем ничего… Лучше, чем…
«Что я несу, Господи? Что я творю?» – Гнев схлынул, и Деян с удивлением уставился на свою руку. Костяшки пальцев саднили, из-под крупной занозы сочилась кровь. Верхняя рейка на калитке треснула.
– Делать глупости, лишь бы делать хоть что-нибудь? Ты серьезно? – Эльма недоверчиво покачала головой. – И совсем это на тебя не похоже…
– Как уж есть. Каким уж уродился… каким уж стал, – слабо пробормотал он. Пришлось опереться разбитой рукой на забор, чтобы не упасть. Ноги не держали, от приторного запаха цветов снова схватило живот. – Может, лучше мне подкараулить Голема за околицей и самому ему все выложить. Авось успокоится чуть, пока дойдет до вас… А мне все одно. Верно говорят – у труса смертей без счету.
Две старухи из дома напротив с интересом поглядывали в их сторону.
– Ты до околицы-то дойдешь, храбрец? – огрызнулась Эльма и, отвернувшись, пошла дальше по улице. – Давай домой: там договорим.
«Господь всемогущий! Должен же быть хоть какой-нибудь путь…» – скорчившись на сиденье отхожей ямы, Деян обхватил лицо руками. Телесную боль можно было терпеть, сцепив зубы; к ней можно было привыкнуть. Еще год назад ему казалось, что он приспособился и к тому, что он тот, кто есть.
«У всякого за душой есть то, чего хочется, да не можется, – говорила когда-то, утешая его, старая Вильма. – Испокон веков так. Кто выучится плавать ловчее рыбы, бегать быстрее зайца, тот захочет однажды птицей взлететь и зачахнет, в небо глядючи, или в пропасть шагнет – и не соберут потом его костей». Деян цеплялся за эти слова, точно увязший в топи за веревку. Всюду выискивал им подтверждение – и часто находил. Киан-Лесоруб, способный не вспотев свалить любое дерево на дюжину верст окрест, тайком на заднем дворе вырезал безделушки, которые потом сам же бросал в печь: огрубевшие руки не справлялись с тонкой работой. По младшему сыну кровельщика Пабала, красавцу Кенеку, вздыхали девицы во всем Спокоище, но Кен с детства заглядывался на Эльму, а та видела в нем только вчерашнего приятеля-мальчишку. Солша Свирка, добродушная «тетушка Со», более всего на свете любила петь, но от ее голоса, когда она решалась затянуть какой-нибудь простенький мотив, даже псы прятались в будки.
Однажды Деян спросил у знахарки, есть ли такое, чего она сама «хочет, но не может». Вильма отмахнулась, но к вечеру с ней случился приступ помешательства: старуха полночи кружилась по хижине и бормотала что-то себе под нос, а в глазах у нее стояли слезы… Больше с ней этого разговора Деян не начинал; свидетельств ее правоты было и без того достаточно.
Однако вся нехитрая житейская мудрость оказалась беспомощна перед нависшей над будущим грозой, а появление чародея стало последней каплей. Осознание собственного бессилия сводило с ума, жгло, – и от него никуда было не деться.
«Как я сказал: молиться, что все само обойдется? Дурак!» – Деян скривился. Ни одной молитвы из тех, которые читал Терош Хадем, он до конца наизусть не помнил. Вряд ли молитвы могли помочь, но и это было бы больше, чем ничего; однако и тут он оплошал.
– VI –
Деян вышел во двор, на ходу оправляя одежду и проговаривая в голове предстоящее объяснение с Эльмой; важно было суметь взять разговор в свои руки – иначе с нее сталось бы расспрашивать и спорить до следующего утра.
У крыльца так и стояло оставленное ведро с помоями. Дождь наполнил его почти до краев.
«Мрак бы все это побрал! Скотина ведь не виновата, что у нас тут… такое творится». – Деян потащил помои в хлев, ругаясь сквозь зубы: вес был не так уж и велик, но опираться с ним на протез оказалось точно зажимать культю в кузнечные клещи. Из переполненного ведра плескало на сапог.
– Нате, ешьте… Да вот так уж вышло – не до вас оказалось, и то ли еще будет… Тьфу на все это! – вылив ведро в корыто, Деян поспешно вышел из хлева. Хотя свиньи набросились на прикорм с довольным бурчанием, в их глазах ему чудилась укоризна.
«Так недолго самому умом повредиться».
Деян оставил ведро под стоком крыши и прошел в дом.
На полатях похрапывала Шалфана Догжон – восьмидесятилетняя старуха, бабка Эльмы и Петера. Дверь в заднюю комнатушку, которую занимали девчонки с матерью, была распахнута настежь: внутри никого не было.
– Я посоветовала Малухе погостить день-другой с детьми у Солши, – сдавленно сказала Эльма откуда-то из-за спины. – Та только рада.
Деян обернулся на голос и обмер; все заготовленные фразы разом выветрились из головы. Эльма, сгорбившись, сидела за столом, уронив голову на сложенные руки рядом с разворошенным ящичком с лекарствами.