Страница 2 из 16
– Современный разговорный язык. – Я пожал плечами. – Общайся сам с собой, если хочешь, но, если ты будешь продолжать пользоваться выражениями XIX века, все вокруг будут считать тебя жутким ублюдком.
– Они все равно так думают.
– Из-за того, что ты выходишь из дома только по ночам и сосешь их кровь? – спросил я тонким невинным голоском.
– Совершенно верно, – ответил Лейф, на которого мои насмешки не произвели ни малейшего впечатления.
– Нет, Лейф. – Я с серьезным видом покачал головой. – Они это понимают слишком поздно, если вообще понимают. Люди думают, что ты жуткий, из-за того, как ты разговариваешь и ведешь себя. Они сразу видят, что ты не такой, как они. Поверь мне, дело не в твоей коже цвета двухпроцентного молока. Многие в Долине Солнца боятся рака кожи. Но как только ты открываешь рот, ими овладевает ужас.
– Я же действительно старый, Аттикус!
– А я старше тебя более чем на тысячу лет, или ты забыл?
Он вздохнул, уставший старый вампир, который не нуждался в дыхании.
– Нет, не забыл.
– Отлично. Тогда не жалуйся мне, что ты стар. Я провожу время со студентами колледжа, и им даже в голову не приходит, что я не такой, как они. Ребятишки думают, что деньги я получил по наследству или они поступают из трастового фонда, и с удовольствием со мной выпивают.
– Мне тоже очень нравятся учащиеся колледжа. И я бы с удовольствием с ними выпил.
– Нет, Лейф, ты хочешь выпить их крови, а не с ними, и они это подсознательно чувствуют, потому что у тебя аура хищника.
Его показное поведение разобиженного мужа, находящегося под башмаком жены, исчезло, и он бросил на меня пристальный взгляд.
– Ты же говорил, что они не способны чувствовать мою ауру, в отличие от тебя.
– Нет, они это делают на бессознательном уровне. И они замечают твою непохожесть главным образом из-за того, что ты ведешь себя не так, как должен человек твоего возраста – каким они тебя видят.
– И на сколько я выгляжу?
– Ну… – Я оценивающе на него посмотрел, пытаясь отыскать морщины. – Я бы сказал, что тебе под сорок.
– Я выгляжу таким старым? Меня обратили, когда мне еще не исполнилось тридцати.
– Тогда жизнь была труднее, – сказал я, пожимая плечами.
– Пожалуй. Мне нужно поговорить с тобой о тех временах, хотя бы на протяжении часа.
– Конечно, – ответил я, закатывая глаза. – Но прежде позволь мне взять песочные часы и надеть отвратительную домашнюю куртку. Ты только себя послушай, Лейф! Ты хочешь не выделяться из толпы или нет? На протяжении часа? Так сейчас никто не говорит.
– А что тут такого?
– Это слишком формально! Тебе следовало просто сказать: «если ты свободен», а еще лучше – «если ты не занят».
– Но мне нравится стихотворный размер звучания «на протяжении часа», а потом я бы…
– Боги преисподней, ты говоришь белым стихом? Тогда нет ничего удивительного, что ты не в состоянии даже полчаса провести с девушкой из женского клуба! Они привыкли болтать со студентами, а не со специалистами по Шекспиру!
«Аттикус? Ты дома?»
Это был мой ирландский волкодав Оберон, который общался со мной напрямую при помощи телепатической связи. Вероятно, он находился по другую сторону двери и слушал нашу беседу. Я попросил Лейфа подождать немного и заговорил с Обероном.
«Да, Оберон. Я дома. Здесь со мной на крыльце Лейф, который ведет себя в полном соответствии со своим возрастом».
«Я знаю, я уловил его запах. Нечто вроде туалетной воды смерти. Однако я не стал гавкать, как ты просил».
«Ты хороший пес. Хочешь посидеть с нами?»
«Конечно!»
«Но я должен тебя предупредить, это может быть скучно. Лейф хочет поговорить, и он выглядит мрачным и нордически холодным. Возможно, у него какая- то эпическая проблема».
«Все нормально. Ты можешь чесать мне живот во время вашего разговора. Я обещаю не шевелиться».
«Спасибо, приятель. А я обещаю, что мы пробежимся после того, как он уйдет».
Я распахнул входную дверь, и из дома выскочил Оберон, не обращавший внимания на то, что его виляющий хвост наносил неслабые удары по предплечью Лейфа.
«Давай пойдем на озеро после того, как мертвый парень скажет «прощай». А потом в «Рула Була».
Он назвал свой любимый ирландский бар, откуда меня недавно изгнали.
Менеджер «Рула Була» все еще на меня сердится за то, что я увел у него Грануаль. Она была их лучшей барменшей.
«До сих пор? Но это же было так давно».
«Прошло всего три недели, – напомнил я Оберону. Собаки не слишком хорошо разбираются в вопросах времени. – Я позволю тебе побегать по полю для гольфа, и ты сможешь оставить себе всех кроликов, которых сумеешь поймать. Ложись, я почешу тебе живот. Мне нужно поговорить с Лейфом».
Оберон тут же повиновался и повалился на ступеньку между мной и Лейфом.
«На свете нет ничего лучше! Когда тебе чешут живот – это замечательно. Круче только французские пуделихи. Помнишь Фифи? Хорошие были времена. Очень хорошие».
– Хорошо, Лейф, теперь мой пес счастлив, – сказал я, почесывая Оберона. – Так о чем ты хотел поговорить?
– Все сравнительно просто, – начал он, – но, как и со всеми простыми вещами, чрезвычайно запутанно.
– Подожди. Ты используешь слишком много наречий. Следует говорить в самом деле и очень во всех случаях, – посоветовал я.
– Я бы предпочел так не поступать, ты уж меня прости. Раз я не скрываю свою истинную природу с тобой, могу я говорить, как мне хочется и удобно?
– Конечно, – сказал я, оставив при себе совет почаще использовать сокращения. – Сожалею, Лейф, ты же знаешь, я просто хочу помочь.
– Да, и я это ценю. Однако мне будет трудно, даже если не придется пропускать свои слова через фильтр безграмотности. – Он сделал глубокий, ненужный вдох, закрыл глаза и медленно выдохнул. Казалось, он пытался сосредоточиться и отыскать точку чакры. – Есть много причин, из-за которых мне потребуется твоя помощь, и много причин, чтобы ты согласился ее мне оказать, но это может немного подождать. Вот краткая версия, – сказал он, открывая глаза и поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня. – Я хочу, чтобы ты помог мне убить Тора.
«Ха! Пусть встанет в очередь!» – сказал Оберон.
Он был жутко собой доволен, как и во всех случаях, когда ему удавалось выдать что-нибудь смешное. К счастью, Лейф не понял, что мой пес над ним потешается.
– Хм-м-м, – протянул я. – Несомненно, деятельность Тора наводит на мысли об убийстве. Ты далеко не первый из тех, кто мне это предлагал в течение последних трех недель.
– И это одна из причин, по которой тебе следует согласиться, – взорвался Лейф. – У тебя будет полно союзников, ты сможешь получить любую помощь, а в случае успеха у тебя появятся благодарные поклонники.
– И множество плакальщиков, если меня постигнет неудача? Если все его так ненавидят, почему до сих пор никто с ним не разобрался?
– Из-за Рагнарёка, – сразу ответил Лейф, очевидно, ждавший подобного вопроса. – Все боятся Тора из-за пророчества, и это сделало его невыносимо заносчивым. Вот как они рассуждают: если он будет присутствовать, когда наступит конец света, значит, сейчас с ним ничего нельзя сделать. Какой вздор!
Я улыбнулся.
– Ты хочешь сказать, что Рагнарёк – это вздор?
Оберон снова пришел в восторг.
– Не все обещанные концы света наступят, – продолжал Лейф, не обращая внимания на мои слова. – Только один из них, возможно, произойдет, или все предсказания окажутся ложными. Мы не можем позволить, чтобы какая-то древняя легенда, родившаяся в замерзших мозгах моих предков, связывала нам руки. Мы можем все изменить прямо сейчас.
– Послушай, Лейф, я знаю, что ты можешь рассказать мне сагу, наполненную доводами, которые должны заставить меня сделать то, что тебе нужно, но я не в состоянии их усвоить. Энгус Ог и Брес явились ко мне и затеяли ссору, я лишь ее завершил. И ты прекрасно знаешь, что все могло закончиться иначе. Тебя там не было: я уцелел чудом. Полагаю, ты это видел?