Страница 8 из 108
Раньше Варя была твердо уверена, что она - русская. Пребывание на хуторе посеяло у нее на этот счет большие сомнения. Например, девичья фамилия бабушки Насти была, оказывается, не Кукарекина, как было записано в ее паспорте, а Кукаричикян. Ничего удивительного в этом не было, так как когда-то в казаки общество принимало даже крещеных татар. А армяне были все-таки христиане, хоть и соленые. Они при крещении младенцев мазали не елеем, а соленой водой.
Но, поскольку одна половина хутора их упорно кликала Кукареками, а другая половина - Чикамасами, Кукаречикяны были вынуждены поменять перед самой империалистической войной свою фамилию на более благозвучную Кукарекины.
В казацкой крови смешались и кипели крови всех южных народов, откуда только не везли себе казаки поперек седла жен, до тех пор, пока не расплодилось и не расцвело новое на Руси горластое, ушлое племя. "Донской казак" - эту национальную принадлежность и записывали до революции в паспортах, поскольку зачастую не представлялось возможным уследить прямую линию. Этих кипящих энергией отчаюг было необходимо держать в крепкой узде, которой было для них раньше полувоенное положение казака. Александр Кузьмич Ткачев, дедушка Вари и Сережи, имел в жилах греческую, турецкую, цыганскую кровь. Но главное, как выяснила Варя, он имел такую широко распространенную по Ростовской области фамилию, что это было все равно, если бы не иметь ее вовсе. Ткачевы, Ткачуки, Ткачи, Ткаченко в изобилии произрастали в этих местах с давними ремесленными традициями. И уже годы спустя Варя столкнулась с несколько иной транскрипцией своей девичьей фамилии. В газете была ссылка на мнение какого-то адмирала флота по фамилии Неткачев. Это уже было, как говорится, не из родовы, а в родову!
x x x
Варя видела, что люди помнят, хранят и еще живут традициями казачества, с грустью вспоминают такое близкое для них, но уже "старое" время. Она спросила бабушку - казаки ли они? Бабушка ненадолго задумалась, а потом сказала, что уже, верно, нет, не казаки. Она долго рассказывала Варе о жизни, об ушедших людях, бывших ее ровесниками. Рассказывала больше для себя, перетасовывая вольно события и даты, не рассчитывая на рассеянное внимание ребенка. Но Варя впитывала эти рассказы как губка. Они позволяли многое понять, оценить в жизни, взглянуть на многие вещи иначе, чем им объясняли в садике. По ее мнению, населявшие хутора люди были более близки ей по духу, чем рисованные герои детских книжек. Их мир органично вписывался в ее внутреннее состояние, был ему созвучен. Именно так она, когда-то давно, представляла себе настоящую, полноценную жизнь: любить - так любить, а рубить - так рубить! А этот их клич: "Сарынь на кичку!" - поставил точку в Вариных колебаниях, она стала совсем хуторской.
Бабушка, закатив от умиления глаза, расписывала дореволюционную хуторскую жизнь с прилагательными в превосходной степени. Варя четко выделила для себя смысловую синтагму: жизнь до революции здесь была больше наполнена смыслом, замечательной едой, хороводами и красивой одежей. Но как же быть с четко усвоенной ею схемой: до революции все плохо, а после нее сразу же все хорошо? На все Варькины идеологические искания бабка презрительно махала рукой и категорически изрекала: "А! Все брешуть краснопузи!". Варе такая позиция представлялась однобокой, она понимала, что ей еще многое предстоит выяснить. Например, куда делись все донские казаки? По логике выходило, что они вымерли сами по себе, вследствие вскрывшейся их полной ненадобности. Когда она поделилась своим логическим выводом с бабушкой, та обозвала ее обидно "кацапкой" и долго гонялась за ней с мокрой тряпкой и криками: "Я те расскажу, как казаки сами вымерли за ненадобностью!". Бабка пожаловалась деду, и тот, обычно такой добродушный, надулся и не разговаривал с Варей за вечерей.
x x x
Осень наступила как-то неожиданно. По ночам зашумела листва, утром стало холодать. Пора было собираться домой. За детьми приехал отец. Бабушка стала хлопотать, собирая их в дорогу. Пока папа и его друзья, жившие на хуторе, ездили пьяные на мотоцикле по степи и кричали песни, бабушка увязала два чувала с колбасами и салом, отобрала корзину свежих яиц. Потом они с Варей сходили за папой и приволокли его домой. Утром папа был сердитый, сказал бабушке, что это он все не довезет, что у них с маленьким Сережей две пересадки. Бабушка с Варей быстро переклали самое необходимое в ее заплечный рюкзачок, и - прощай, хутор!
ОПЯТЬ САДИК, БЛИН...
Зиму было вспомнить совсем нечем. Был один садик. Утром они выходили с папой очень рано. Вначале заносили толстого, тяжелого Сережку. Потом, мимо круглого пивного павильона, который в народе звали "шайбой", шли в садик. На улице было хоть на что посмотреть! К домам у дороги подвозили торф в брикетах. У него был ни с чем не сравнимый запах! А по дорогам старые грустные лошади тащили раздолбанные телеги с молочными флягами. Иногда они заезжали на тротуары, где после лошадей всегда оставались огромные какашки. Какашки Варька не брала, а торфянные брикеты иногда тайком притаскивала в садик. Варю стали очень уважать мальчики из их группы. И не только потому, что она их била. Вечером папа заезжал за ней на огромных страшных автокранах, и они ехали проверять вторую смену. Пацаны умирали от зависти, глядя в дырки в заборе. Потом папу повысили, он стал ездить на газиках, это было совсем не интересно. Утром теперь они тряслись с Сережкой в холодном газике с замерзшими окошками, а вечером их везли на нем же домой. Какая уж тут романтика!
C повышением у папы стало намного больше сдаточных объектов. Раньше он сдавал один раз в квартал, теперь он стал сдавать объекты каждый месяц, а потом и каждую субботу. Кроме того, к нему теперь часто приезжало начальство из Москвы. Приходил он домой после этого глубокой ночью очень пьяный. Мама не разговаривала с ним, родители общались через Варю: "Пойди, скажи своему отцу...", "Доча, скажи маме...". Маме надо было беречь руки, потому что она должна была ими каждый день что-то делать у больных во рту. Поэтому папа в неразговорные дни мыл вместе с Варей полы и стирал белье. После уборок и стирок мама оттаивала и начинала разговаривать с папой до новой сдачи объекта.