Страница 54 из 108
- Что ты кричишь на меня? Я видела сон, там сидел такой парень лет шестнадцати в подземелье и последнее письмо кому-то писал палочкой на досочке. Мне было очень страшно, но так хотелось узнать что к чему. А как тебя увидела, так поняла, что ты это все знаешь, и можешь мне рассказать. Но мне тоже неприятно почему-то об этом говорить с тобой, хотя я ни в чем тебя не обвиняю.
- А больше ты ничего нее видела? Нет? Тогда и ответ - нет! Ничем не могу помочь, извините, барышня. Единственное, что могу посоветовать лечение током, два пальца в розетку - и бац!
- Какой еще рецептик пропишете, товарищ врач? Может мне для полного выздоровления еще и яду принять? Змеиного, например.
- Змея подколодная!
- А что это мы так заволновались-то? Что это мы по комнате забегали? Был ты там! Был! Если бы не был, то у тебя бы нос не побледнел.
- Тебя действительно математике и вообще всем наукам, в основе которых лежит здравый смысл, только за унитаз и можно взяться учить.
- А теперь, дружок, целоваться будешь с унитазом! Чтобы духу твоего здесь не было!
Они в очередной раз поссорились навсегда. Но, как только Иванов ушел, Варе стало так жалко его, себя... всех! Поэтому на следующий день она опять ждала его после уроков, твердо решив, не заикаться больше в разговорах с ним ни о змеином яде, ни о снах. Но почему-то больше ни о чем разговаривать с ним не хотелось. Странно, после последнего разговора ее сердце умирало от жалости к нему, но только пока его не было рядом, а как только он приближался к ней, его сковывало холодом отчуждения.
x x x
Перед самыми летними каникулами в девятом классе Варя попросила Сашу, к сдержанной радости двух ее воинов, никогда больше не приходить к ней. Она чувствовала, что подошла очень близко к разгадке их отношений, своей привязанности к нему, что за всем этим стоит что-то очень плохое, гораздо более страшное, чем неразделенная любовь. Ведь в лучшем случае, все разгадки приносят пустоту, а в худшем - боль и разочарование.
НАСЛЕДНИКИ
Все лето Варя и Сережа торговали на базаре. Мама сложила и свои, и папины отпускные в то лето сразу на сберкнижку на черный день. "Чтобы соблазна не было", - как она объяснила домашним. А поскольку небольшой соблазн все-таки оставался на счет того, чтобы просто пожрать или в кино сходить, купить бензин для машины и еще чего по мелочи, то ходили они в то лето на базар, как на работу. Мама сказала, что это гораздо лучше, чем кататься на вокзал на трамвае. Но они тайком ездили и на вокзал, потому что Варе нравилось бежать за проходящими поездами и кричать: "А вот огурчики соленые!" От этого веяло чем-то родным, и на минуту даже казалось, что это она не на опостылевшем Урале, а с теткой на станции Лихая, куда та ее сколько раз взять обещала, да так и не взяла. Мамины соленья, которыми была завалена яма на огороде, лучше всего шли на вокзале. Варвара твердо решила по осени вычистить яму, но там всего так много собралось! С морковью она только к августу управилась, когда народ уже молодую морковку принялся продавать. С прибылей Варьке сшили на заказ форменное платье, которое ей так шло, словно его ей выдали в польском Красном Кресте. А еще она признакомилась на рынке со старухой, которая из-под полы продавала всякую одежу. Серега торговался с ней до хрипоты, а Варьке было совестно, поэтому брат называл ее "деревня". Он ей у старухи и сапоги зимние купил, и две кофточки, а переплатил сущие копейки. В июле, когда на рынке был, в общем-то, мертвый сезон, они ненадолго съездили всей семьей в дом отдыха на машине как белые люди, спасибо клубнике и луковому перу.
Почистить яму Варька позвала Клевкина, но полностью в нем разочаровалась. Кроме Клевкина Варя взяла с собой свою кошку, чтобы та отдохнула на свежем воздухе. Вначале он сорвался с подгнивших ступенек деревянной лестницы прямо в яму и разбил там очки. Потом он уронил в яму кошку, и она чуть не выцарапала ему последние глаза при спасении из тьмы. А потом он решил у соседей сорвать красные яблочки, хотя Варя ему положила полную авоську паданки осенней полосатой. Соседская собака порвала ему штаны. Бегая по меже, они с собакой подавили свежие Варькины посадки чеснока. Яму они, правда, вычистили. Но Клевкин почему-то с угрозой пообещал ей, что никогда этого не забудет.
В десятом классе родители поставили перед Варварой вопрос о комсомоле ребром. Пришлось писать заявление и готовиться ко вступлению в ряды. У них в классе осталось только трое неохваченных: Варька, Иванов и придурок Клевкин. Одно это и то, что комсоргом класса с самого начала бессменно была Марина, навевало на Варвару нестерпимую скуку еще до начала изучения Устава ВЛКСМ. Без этого комсомольского членства невозможно было мало-мальски заполнить даже анкету абитуриента в институт. Одним словом, с комсомолом ее здорово припекло.
Принимали в комсомол в два этапа: в классе и в школьном комитете ВЛКСМ. Вызывали еще и в райком ВЛКСМ, но уже просто для галочки: о жизни поговорить или о чилийской хунте, в зависимости от того, какое будет настроение у главного комсомольского секретаря. Туда-то сходить можно было бы, отчего же не сходить, если у Лариски там сестра секретаршей работала. А вот в классе...
x x x
- Ну, что ты можешь сказать о политическом завещании Ленина Всесоюзному Коммунистическому Союзу Молодежи? Повнятней, Клевкин! - командирским тоном потребовала Марина.
Иванов и Варя молчали, они чувствовали, что Марина оставила их на закуску. Действия они свои не согласовали, каждый решил быть только за себя, поэтому Марине не составило бы труда разбить их по одиночке. Они втроем в рядок стояли у доски, как на рынке. Вот только огородины с ними не было, потому как в комсомол они решили продаться сами. Маринка была покупательницей придирчивой, на зуб пробуя выставленный товар. И что-то их невольный соратник с первым вопросом явно затормозил. Он потел, смотрел в окно, переминался с ноги на ногу, пытаясь хоть что-нибудь выдавить из себя. Если бы его попросили для комсомола интеграл взять или, на худой конец, яму почистить... Марина подошла к нему вплотную, поэтому Варька ничего не могла подсказать мученику идеи.