Повелительница снов

- Варь, я вот хочу спросить тебя как художник художника, ты целоваться умеешь?

- Не знаю... Как в кино, что ли? Меня же на такие фильмы еще не пускают, а дома у нас телик не работает.

- Иди сюда, - шепотом позвал ее Виктор.

Варя с интересом подошла к нему и хотела сесть на соседний стул, но Виктор притянул ее за руку к себе и посадил к себе на колени. Он мягко обнял ее и стал одними губами прикасаться к ее волосам, шее, щекам. У Вари лихорадочно забилось сердце и перехватило дыхание в горле.

- Ты знаешь, что очень красивая? Тебе это уже говорили, маленькая моя?

- Не-а, все говорят, что я наоборот страшная!

Виктор немного отстранился от нее и, облокотившись рукой на стол, опять рассмеялся.

- Варь, ты, конечно, очень бываешь страшная, особенно когда дерешься в туалете солдатским ремнем! Ну, сколько можно быть таким ребенком-то? Ведь у тебя уже грудь такая, что все встает!

- Чего встает?

- Ничего! Ты сиди тихо, ротик приоткрой и смотри прямо мне в глаза...

Варька в точности исполнила его наставления, поэтому ей было совершенно непонятно, почему он вдруг, в приступе смеха, сполз со стула, выронив ее, и покатился по полу.

Целоваться он ее все-таки научил. Варя теперь целыми днями сидела на уроках неподвижно, тихо, словно оглушенная, и все время молчала. Учителя поражались резкой положительной перемене в ней и поздравляли Виктора с педагогической победой. Он почему-то не радовался вместе с ними, глядя на коллег больными виноватыми глазами. У них несколько притормозились лозунги, потому что теперь они каждый вечер истязали друг друга медленными глубокими поцелуями.

Однажды Виктор показал ей свою работу, которую ему надо было сдавать в его институте. На ней была изображена совершенно голая красивая смуглая женщина, она лежала в какой-то странной комнате, стены которой были завешены яркими мазками картин, на убогой смятой постели. Но от ее тела шло устойчивое мягкое тепло, которое согревало достаточно дикую обстановку, в которой она разлеглась. Варе было смутно знакомо ее лицо. Она переспросила Виктора: "Это что, я?".

- Да, немного подрастешь и будешь совсем ты.

- А это где я лежу?

- У меня, в общежитии.

- У тебя там столько картин! О море?

- Нет, о тебе.

- Вить, а ты когда меня к себе поведешь картины смотреть?

- Ты, Варюша, что думаешь, что я подонок совсем что ли?

Ничего такого Варя о Викторе не думала, она думала только, что у него очень много в общежитии ирисок, которые он приносил ей в карманах своего пиджака. И целоваться там с ним можно будет, не опасаясь, что к ним завалит физичка. Пока она с удовольствием жевала мягкие ириски, Виктор Павлович, развязав ее пионерский галстук, губами ласкал ей шею и затылок. Сидеть у него на коленях Варьке было неудобно, жестко, но он ее не отпускал. Плакаты у них теперь шли плохо, без огонька.

- Вот закончишь школу, Варя,- с непонятной ей тоской шептал ей Виктор прямо в уши, отчего Варя заливалась смехом и ежилась, - мы в тот же день пойдем ко мне, я там тебе такую картину нарисую! Я тебе за все, дурочка маленькая, отплачу! - заражаясь ее весельем, заканчивал он с приятным грудным смехом.

Глядя в сгустившиеся сумерки за окном, он отсылал ее домой и один оставался писать лозунги. Иногда, поднимая на нее странные потемневшие глаза, он просил: "Варь, ты ко мне больше не приходи!", но, видя, как у Варьки сразу же закипают слезы, с отчаянием разрешал ей прийти завтра. А когда у них бывало по вечерам пионерское мероприятие и в его каморку нельзя было пройти незамеченной, то Варька кралась под лесенку, где технички хранили свой инвентарь, и целовалась с Виктором там.

Конечно, долго так продолжаться не могло. Их застукали. Донесла строгая пожилая уборщица. Варвару вызвала к себе завуч Клара Семеновна, которую боялась даже Зоя Павловна. Клара проработала до ранней, для учительской профессии, пенсии в колонии для несовершеннолетних преступников, а потом, переехав жить к дочери, устроилась к ним в школу.

- Варя, - мягко и доверительно сказала Клара Семеновна. Скажи мне, девочка, он с тебя штаны снимал?

- Нет, Клара Семеновна, не снимал, - оторопела Варя.

- Варвара, говори! - повышая голос, в котором уже звенел металл, давила на нее Клара.

- Да не снимал он штанов! Мы только лозунги писали!

- Вспомни лучше сейчас! Потом поздно будет!

- Клара Семеновна, у меня дырка на штанах! Я ее зашиваю, а она опять расходится за день. Мне к фельдшерице-то нашей живот от чесотки ходить показывать стыдно, не то что перед Виктором Павловичем их снимать!

- Ты мне сейчас все расскажешь! Я тебя ссучиться заставлю! Говори сейчас же! - вдруг страшно зашипела на нее Клара Семеновна, - Ты с ним спала?

Испуганная, уже ни в чем не уверенная Варя пожала плечами и сказала: "Нет, не спали мы с ним, вроде... Не помню я уже!" Клара Семеновна отпустила ее, хохотнув: "Иди, дура! Видать, не врешь! Если бы с таким мужиком спала бы - вспомнила!".

Вечером, выполняя уроки, Варя услышала свист и тихий удар камешка в ее окно. Она выглянула и под фонарем во дворе увидела Виктора. На цыпочках она выскользнула из квартиры, ее ухода никто не заметил, потому что у Вальки собрались сокурсники и очень громко смеялись чему-то. Мама увлеченно читала новый детектив, принесенный ей продавщицей книжного магазина, протезировавшейся у нее, папа еще не пришел с работы, а Сережка был где-то у соседей. Только она завернула за угол дома, как оказалась в объятиях Виктора. Лицо у него было влажное и соленое. Они ушли к соседнему дому и сели на заметенную снегом скамейку.

- Варюша! Девочка моя! Тебя в школе не мучили?

- Да не! Клара только вызывала, ссучиться просила. А ты мне ириски принес?

- Принес. Слушай, если ты столько будешь есть ирисок, испортишь свою обалденную фигуру.

Варе было наплевать на фигуру, она твердо решила, что когда она станет, наконец, взрослой, то будет питаться исключительно ирисками. Супы там, каши пусть другие едят!

- Варя, уезжаю я, меня из института выгнали. Если бы ты только знала, как тяжело уезжать от тебя!

- Вить, а куда же ты поедешь? Ну, все, теперь мне ирисок не видать, мне их не дают, у меня от них дырки в зубьях, - обреченно проговорила Варя.