Страница 6 из 9
– Славное ружьецо! – он даже крякнул от удовольствия. – И не дешевое! Поди, хорошо палит. Ведь и я когда-то охотился, да!
Мы молились в душе, чтобы судьба избавила нас от пришельцев. Но бродяги и не думали уходить. Они расположились возле костра вполне спокойно, словно и не думали грабить нас.
– Небось струсили, мальцы? – усмехнулся мне Косуля.
Он до сих пор молчал и только теперь почему-то вздумал заговорить.
– Н… нет… – отозвался я, хотя чуть не щелкал зубами от страха.
– А что вы делаете тут? – снова спросил он. – Али едете куда?
– Да…
– Далеко?
Я взглянул на Володьку. Тот тревожным взглядом дал мне понять, что нечего особенно распространяться.
– Нет… так… катаемся… – процедил я.
– Знаешь, Косуля, ведь это беглецы! Истинный Господь, беглецы! – рявкнул весело рыжий. – Ей-ей! Верно ведь? – обратился он к нам.
Мы промолчали.
– Ну, чего молчите? Не стесняйтесь! Нам можно сказывать, мы свои люди, не выдадим. Сами тоже в бегах состоим!
И рыжий принялся весело хохотать.
Меня передернуло от его слов. Еще бы! Нас, путешественников, он посмел сравнить с собой! Если бы не страх перед этим рыжим детиной, я вступился бы за нашу поруганную честь.
– Знаю я вас! Дома скучно стало, воли захотели! Что ж, дело хорошее: воля, она всегда сладка! Вот мы – совсем вольные птицы. Не сиделось нам в хоромах да стенах. Ты вот Косулю-барина спроси, – небось тоже в емназии был, в Америку какую-то, как и вы, мальцом бегал… Ну, а теперь от полиции бегает. И то дело! Верно, Косуля?
Косуля слушал веселую болтовню товарища, хмуро насупившись.
– Ладно. Не приставай к ним! – заметил он, и что-то ласковое сверкнуло в его глазах. – Вы и впрямь из дому утекли?
Мы смутились.
– Да вы не бойтесь, говорите! – Косуля дружелюбно похлопал меня по плечу. – Куда собрались?
Тон голоса подкупал, и у меня невольно вырвалось:
– В Финляндию.
– В Финляндию?!
Косуля посмотрел на нас, потом на лодку.
– Это в этой-то лодчонке?
Володьку явно задел такой пренебрежительный отзыв об «Орле снеговых гор». Он зло посмотрел на Косулю и вступился за шлюпку:
– Это хорошая лодка!
– Хороша-то хороша, – согласился Косуля, – а все ж не дело в ней на Ладогу выезжать. Там и потонуть нетрудно.
Он задумался на минуту, потом очень ласковым тоном обратился к своему товарищу:
– Рыжик, давай отдадим им пожитки!
Рыжик недоуменно вытаращил глаза на Косулю.
– Ишь чего выдумал! Они дома другие найдут!
– Отдадим, Рыжик, а? – тем же тоном, но уже настойчивее повторил Косуля.
И тут на наших глазах совершилось нечто удивительное: тщедушный Косуля постепенно уломал рыжего великана.
Сначала Рыжик и слышать не хотел о возвращении нам наших припасов. Он яростно ругался, и мне казалось, что недалека та минута, когда он в ярости одним ударом прикончит своего товарища. Но этого не случилось. Косуля только повторял ласково-настойчивым тоном:
– Да отдадим, Рыжик. Отдадим…
И рыжий затих. Он выбросил из сумы все съестное, забранное у нас, благоразумно забыв в ней белье, и ворчал как укрощенное животное:
– Завтра жрать нечего будет… Тоже мне, благодетель нашелся!
– Ничего, достанем! – беспечно ответил на его воркотню Косуля. – Берите, мальцы! – и он придвинул к нам жалкие остатки наших припасов. – В дороге пригодится!
Мы не решались двинуться с места, так как Рыжик еще до конца не успокоился.
– Слушайте… Вы возьмите себе это, – робко произнес Володька, – только… Только ружье оставьте…
В его голосе не было слышно ни капли надежды на то, что бродяги согласятся на подобный обмен.
Но те неожиданно рассмеялись.
– Ружье-то отдадим! Несподручно нам с ним. Ружья нам не надо.
Мы облегченно вздохнули.
– А это возьмите себе… Мы достанем еще, – снова произнес Володька.
Косуля не возражал. Рыжий не замедлил снова наполнить суму.
– Дожили! – ворчал он. – Молокососов спрашивать стали! Не хватает еще у станового пристава[10] благословения просить!
Косуля не обращал внимания на ворчание товарища. Он сосредоточенно смотрел на огонь. Грустная задумчивость появилась на его лице и сгладила черты, неожиданно облагородив их. Он думал о чем-то. Может быть, воспоминания, нахлынув вдруг на бродягу, перенесли его в прошлое.
– Значит, вы в Финляндию… и на лодке… – тряхнув головой, будто отгоняя что-то неприятно-назойливое, произнес он. – Вы лучше на пароходе поезжайте!
– Как это? – спросил Володька.
– Да просто! Завтра пароход сюда придет, который в Сердоболь и на Валаам ездит… Вы и садитесь, он вас до Сортанлаксы задарма довезет… А это уже Финляндия. Вам же больше ничего и не нужно… Там все одно небось пешком пойдете?
– Как это задаром? – заинтересовались мы.
– А как «на пушку» ездят. Обыкновенно!
– На пушку?
Мы от удивления вытаращили глаза.
– Ну да, на пушку. Это все одно, что нашармака[11]. Вы малые, видно, фартовые[12], сумеете. Всех безбилетных высаживают на этой чертовой Лахте. А на пароход завсегда сядете без билета – контролю там нет…
Мы с Володькой переглянулись: бродяга подал прекрасную мысль.
– А что, Володька, не поехать ли?
– Можно… Ведь это скорее будет. Только вот с лодкой как быть?
– А лодку вы продайте, – продолжал наставлять нас Косуля. – Поутру в Шлиссельбурге ступайте к лодочнику Василию, напротив крепости, он купит… Ружье тоже продать можно.
– Ну нет! – в один голос запротестовали мы; ружье было для нас самой необходимой принадлежностью путешествия.
За беседой миновала ночь.
Слабая, бледная улыбка рассвета поплыла по небу. Туман легкой дымкой упал на воду. Лес наполнился веселым щебетом птичек, и с мохнатых лап елей падали крупные капли росы.
Костер стал гаснуть.
– Ну, пора нам, пойдем!
Рыжий грузно поднялся на ноги и показался мне еще выше ростом, чем раньше.
Косуля последовал за ним.
– Прощайте, мальцы! – произнес он, кивнув головой.
И бродяги пошли прочь. Их черные силуэты резко выделялись среди прозрачного тумана, и на одном из них странно болтался разодранный сверху до низу пиджак, будто силясь соскочить со спины.
Рыжий и Косуля скрылись за деревьями и хриплыми голосами затянули заунывную песню о бродяге:
Песня разносилась по лесу, и проснувшаяся кукушка меланхолически-задумчиво отозвалась на ее звуки. Откликнется пару раз и замолчит, словно прислушается и потом закукует снова…
Костер догорал. Тлело несколько сучьев, покрываясь налетом серого пепла, и дым, будто отсыревший, оседал книзу, полз по земле.
Восток зарумянился. Мелкие облака, как кусочки белой хлопчатой бумаги застывшие неподвижно на бледном небе, оправились в золото с одного края и отражались в Неве, тихо шуршавшей водой о береговой песок.
– Эх, ограбили нас… начисто, – проговорил Володька, обозревая со всех сторон ружье.
– Хорошо еще, что нас не тронули, – заметил я, в душе довольный бродягами. – Есть-то и они хотят.
– Хотят-то хотят, – согласился Володька. – Так, значит, на пароходе поедем теперь?
– Конечно! А то как же?
– Ну, конечно, на пароходе! Это еще лучше лодки.
– Я просто так спросил… Ну, теперь к лодочнику Василию? Поплыли, что ли, не торопясь?
До Шлиссельбурга было не более версты. Он ясно виднелся перед нами.
Крепость выступала посередине реки неприветливой черной громадой, и над ней розовел восток, улыбалось утро. Кучка домов разбежалась по берегу и потонула в садах. За ними высились фабричные трубы, как подпиравшие небо столбы, а налево вдали массивной колонной выдавался Кошкин маяк.
10
Становóй при́став – полицейский чин.
11
Нашармакá – за чужой счет, даром (жарг.).
12
Фартóвый – удачливый, везучий (жарг.).