Страница 4 из 28
Жерар, настороженно озираясь по сторонам, вытащил из петли боевой топор, настоятель, бормоча себе под нос молитву, начал перебирать четки.
– Жди здесь! – Я кинул поводья Звездочки Эдвину, и тот попытался всучить мне свой взведенный арбалет.
– Оставь себе! – отказался я и, достав пару метательных ножей, отправился вдогонку за шагнувшим в распахнутые ворота рыцарем.
– Эй ты! Брось меч! – рявкнул на кого-то Свори, когда хриплый лай цепного пса резко оборвался и послышался жалобный скулеж. – Живо!
Молодой парень в накинутом поверх кольчужной безрукавки плаще разжал руку и уронил тяжелый полесский меч рядом с затихшим кобелем.
Свори указал Рони на конюшню и начал медленно приближаться к бойцу таким образом, чтобы не перекрыть линию стрельбы второму своему оруженосцу.
– Что здесь происходит?! – потребовал он объяснений.
Рыжеволосый крепыш промолчал, по его веснушчатому лицу покатились крупные капли пота. Я решил, что на местного уроженца тот не похож. Скорее уж это подданный герцога Йорка. Там все через одного рыжие и конопатые.
– Вы кто такие?! – вдруг заверещал выскочивший на крыльцо постоялого двора худой старик в серой хламиде, подпоясанной обрывком простой веревки. За его спиной в двери появился еще один вооруженный человек – плечистый детина, заросший длинной черной щетиной.
– Что здесь происходит? – уже спокойней повторил вопрос Свори, который моментально приметил и красноватую кляксу родимого пятна на подбородке старика, и печатку с крупным рубином. Приметил, но команду опустить арбалеты оруженосцам так и не дал.
– Ваше преподобие! – замахал руками отец Густав. – Все в порядке, это мы!
– О! Дорогой друг! – обрадовался старикан, но как-то не очень уверенно, будто был немного пьян.
– Это преподобный Карл Арнсон! – сообщил нам священник.
– И все же, что здесь происходит? – совсем спокойно, тихо и скучно поинтересовался седоусый рыцарь в третий и, видимо, последний раз.
Что обычно следует дальше, мне было прекрасно известно, а потому я отступил к забору и перевел взгляд на дверной проем. Как бы сейчас заварушка не началась. Тем более что охранник настоятеля арлийского монастыря уже поднял с земли свой меч.
– Разбойники напали на постоялый двор, – впервые удостоил нас ответом преподобный Арнсон. – К сожалению, мы опоздали и смогли спасти только дочку хозяина.
Свори взбежал на крыльцо и спросил:
– Где она?
– В доме, – ответил церковник, жестом велел второму своему охраннику освободить рыцарю дорогу и отвернулся от подскочившего к нему отца Густава. – Только прошу, не мучайте ее расспросами, у девочки небольшое помутнение рассудка и она почти не говорит.
– Хорошо, – кивнул Свори и зашел в дом.
Я спрятал метательные ножи и поспешил за ним. Гнало вперед не столько любопытство, сколько трезвый расчет – на постоялом дворе наверняка полно снеди, а у меня во рту с утра маковой росинки не было.
Впрочем, все мысли о еде испарились, стоило ударить в нос тяжелому запаху смерти. Первый труп лежал прямо за порогом: одному из охранников церковника размозжили голову чем-то тяжелым. Крови было столько, что пропитавшийся ею серый плащ показался в тусклом освещении черным.
Дальше в обеденном зале вповалку валялось еще несколько тел: меж перевернутых и порубленных столов замерли два охранника и четверка плохо одетых мужиков с дубинками и топорами.
Залетные разбойники? Скорее всего. Местные смерды тоже, конечно, пошаливают, но напасть на постоялый двор у них кишка тонка.
Свори прошел к ведущей на второй этаж лестнице и за волосы приподнял голову лежавшего на ступеньках парня с перерезанным горлом.
– Вышибала, – узнал мертвеца рыцарь, отпустил волосы и вытер ладонь о штанину. – Девочка где?
– Она там, – указал рукой на одну из комнат зашедший с улицы Карл Арнсон. – Я прошу вас, будьте помягче с бедным дитятей…
Свори молча распахнул указанную дверь, и оттуда тотчас выскочила светловолосая девчонка лет десяти. Невысокая, с двумя длинными косицами, в доходившем до колен ситцевом сарафане. Бледная как мел. Обхватив руками церковника, дочь трактирщика уткнулась в его балахон и затряслась в беззвучном приступе плача.
Свори понял, что из девчонки сейчас и слова не вытянешь, и спросил у подпиравшего стену охранника:
– Как все произошло?
Вместо громилы ответил настоятель арлийского монастыря.
– Мы зашли с улицы, и на нас сразу же накинулись, – сообщил он и усадил захлебывавшуюся слезами девчонку на стул.
Та, спрятав заплаканное лицо в ладонях, тихонько заскулила.
Отец Густав сунулся было на постоялый двор, но тут же зажал рукой рот и выскочил наружу. Его телохранитель оказался слеплен из другого теста и на свежий воздух выходить не стал. Как и Эдвин. Мой старый слуга всякого повидал на своем веку.
Решив не терять время попусту, я отправился прямиком на кухню. Вот там-то меня и проняло по-настоящему. И хоть в портовых кабаках Альме частенько доводилось наблюдать весьма неприглядные последствия пьяных поножовщин, здесь все было много-много жутче: именно на кухне налетчики расправились с семьей и прислугой хозяина постоялого двора. И сделали они это с какой-то нечеловеческой жестокостью, не пощадив ни женщин, ни детей.
Ухватив первый попавшийся под руку жбан с пивом, я сделал несколько глотков и, лишь когда крепкий хмельной напиток ударил в голову, перевел дух. Зачем же всех убивать было?
Женщин – жену и старшую дочь содержателя постоялого двора – разбойники задушили, двух сыновей зарезали кухонными ножами, а самому хозяину размозжили голову обухом валявшегося тут же колуна. Непонятно зачем притащенному сюда же человеку из свиты Арнсона, опознанному мной по серому плащу, как и вышибале, перерезали горло, а одетому в какие-то обноски старику сожгли лицо, засунув головой в растопленную печь.
Стараясь успокоить дыхание, я отвернулся к окну и вновь присосался к жбану с пивом. Тень! Теперь ночью кошмары сниться будут. И аппетит надолго пропадет – залитая кровью кухня постоялого двора больше всего напоминала пыточную какого-то весьма неряшливого палача.
И все же что-то меня здесь удерживало, мешало уйти в обеденный зал или просто закрыть глаза. Заставляло раз за разом разглядывать распростертые на полу тела. Что-то во всем этом настораживало, но что именно – понять никак не получалось.
Да и тень с ним!
Я направился к двери, и под ногами влажно зачавкала кровь, протянулись по доскам алые отпечатки подошв. И что интересно – других следов на кухне не было. Такое впечатление, что всех этих людей убили здесь и никуда после смерти не перетаскивали: лужи крови не смазаны и натекли рядом с телами. А это уже кое о чем говорит…
Опустившись на корточки рядом со слугой Арнсона, я внимательно осмотрел его перерезанное горло, не углядел ничего подозрительного и перешел к старику с сожженным лицом. А вот с ним все оказалось совсем непросто: обноски точно с чужого плеча, при этом ногти аккуратно подстрижены, а на ладонях ни одной мозоли. Да еще и на среднем пальце левой руки белела отметина от недавно снятого кольца.
И что бы это все значило?
Выпрямившись, я покачнулся от ударившего в голову хмеля и выглянул в обеденный зал. Отказавшийся от безуспешных попыток разговорить дочку хозяина Свори отошел к открытому окну и что-то втолковывал остававшимся во дворе оруженосцам.
На глаза попался предназначенный для чистки и разделки рыбы узкий нож, я взял его со стола и ногтем проверил заточку. Потом шагнул в обеденный зал. Учуявший свежий запах пива Эдвин с укором покачал головой, но я прошел мимо старого слуги, даже не взглянув в его сторону.
– Кейн? – отвернулся от окна насторожившийся Свори.
Настоятель арлийского монастыря тоже не спускал с меня глаз.
И чего, тень забери, он вылупился? Смотреть больше не на что?
– Пойду проветрюсь, – сообщил я рыцарю и, нарочито пьяно покачиваясь, направился на выход. На полпути остановился и повернулся к охраннику Арнсона, словно собираясь что-то спросить. Спрашивать, впрочем, ничего не стал и молча воткнул в шею детины разделочный нож. Выпучивший глаза парень схватился за торчащую из горла рукоять и сполз по стене на пол.