Страница 22 из 33
Поезд притормозил на какое-то мгновение, а потом рванул с места, все дальше убегая от солнца, медленно катившегося за горизонт.
* * *
Ночью, в разгар дежурства, Марине снова стало плохо. Она ругала себя, что все-таки съела эти кошерные хлебные палочки, которые подсовывал ей к чаю раввин. Не хотела ведь ничего есть, так и не надо было, а раввин, произнося непонятные молитвы, все доставал и совал ей прямо в руки какие-то затейливые печенюшки, обсыпанные зернышками, из своего бездонного портфеля. Он вполголоса говорил, что гораздо лучше нее все знает, гораздо лучше всякого дьячка, а уж тем более, лучше кришнаита с бидонами. И вообще они, евреи, знают обо всем намного больше всех живущих под Луною...
В окно светила равнодушным призрачным светом Луна. Холодным светом.
Марина вдруг увидела, что этот свет им здесь совсем не нужен, но сил опустить тугую дермантиновую занавеску не было. Седой и Ямщиков спали.
Седой даже во сне не снимал своих темных очков. Дурак. Но сил думать о том, какие дураки Ямщиков и Седой тоже почему-то не было.
И тут снова так прихватило живот, что Марина, не разбирая дороги, потащилась в туалет. Все внутренности подкатывали к разным местам и стремились выйти наружу, что бы жить самостоятельно, без нее. В глазах было уже совсем темно, поэтому она даже не почувствовала холода туалетной комнаты с треснувшим зеркалом, всей вони и грязи этого места. У нее хватило сил только запереть дверь. Сквозь нараставший металлический звон в ушах Марина почувствовала, что сползает по пластику стены прямо на заплеванный, залитый нечистотами пол. Сознание потускнело, и она провалилась в беспамятство...
Капитан Веселовский в приоткрытую дверь купе видел, как женщина из интересующего его тайного сообщества отправилась в туалет. По ее покачиванию от стены к стене, он понял, что она хорошо выпила с вечера.
Ситуация складывалась как нельзя удачнее. Да слепой бы не заметил, что из них троих она - самая никчемная, пустышка. Ее разработка не представляла никакого труда. Он еще раз удивился возможному противнику, который на ответственное задание, если таковое существовало в природе, потащил за собою это белокурое глупое создание с тоскливыми голодными глазами. У капитана Веселовского что-то екнуло внутри, и он сразу понял нехитрый ход мыслей двух ее спутников. Если они действительно были теми древними воинами, о которых им сообщил капитан Капустин, то, по их же древним обычаям, они должны были иметь с собой обоз с женщинами. Вроде какой-то пергамент про это что-то рассказывал. Веселовский искренне пожалел, что содержание заданий и образ действий в их управлении не предполагает наличие такого обоза. И тут ему в голову стукнуло! Ну, точно! Он сразу вспомнил, как эта самая, из обоза, засмущалась и отвела глаза, когда он прижал ее к стенке, проходя мимо нее в тамбур по узкому коридорчику. Вот сейчас он такую разработку устроит! Такую! Как потом они ржать будут всем отделом! А ведь никому бы в голову такое не пришло! Он быстро снял брюки, футболку, молниеносно протерся твердым дезодорантом и бесшумно, крадучись, стал пробираться к первому купе до прихода грудастой обозницы...
Пятое купе не спало. Явственно слышался шелест высвобожденных на ночь кожистых крыльев, резким тревожным звуком проносилось по вагону пощелкивание чьих-то когтей... В купе стоял влажный спертый воздух, но кожа все равно подсыхала и покрывалась тонкими светлыми чешуйками, причиняя неимоверные муки. Между собой сары переговаривались едва различимым сиплым свистом. Они оба почувствовали, что защита с первого купе снята, что там есть лазейка. Думали они почти одинаково, поэтому сразу же, одновременно подумали о белокуром факельщике. Все сары с начала веков знали, что факельщика надо убирать первым. Не сговариваясь, они неуклюже спланировали с верхних полок, цепляясь крыльями, скинули остатки одежды на пол, вынув, наконец, спрятанные хвосты, расправили и размяли друг другу затекшие плечи и, бесшумно отодвинув дверь купе, цепляясь за дюралевые рейки, поползли по стенам к первому купе.
Там было тихо. Дверь оказалась приоткрытой, лунная дорожка лежала как раз сверху четвертой пентаграммы, третья и вторая были уже повреждены чьим-то вторжением. Мысль пришла вновь одновременно к обоим. Сегодня дежурит ненормальный факельщик, которого зачем-то сделали на этот раз женщиной. В рассеянности, она сама повредила вторую пентаграмму, а третью уже после очевидно пробил вездесущий Петрович. Так оно, скорее всего, и было. Осторожно ступая по лунному свету, один из саров подошел к нижней полке факельщика. Тот лежал, закрывшись одеялом с головой, прижимаясь к стенке так, что с первого взгляда можно было бы подумать, что узкая полка пуста. Дохнув на факельщика сонной пылью, набранной предварительно в рот, сар аккуратно обмотал его в одеяло и бережно, как младенца, взял в мощные когтистые лапы. Как только голова или ноги факельщика показались снаружи, их тут же подхватил второй сар, висевший вниз головой на потолке.
Стремительно перебирая лапами, они понесли его к тамбуру, за дверью которого безумным голосом завывала вьюга...
Капитану Веселовскому снилась весна. Весной на ближайшее болото прилетят журавли. Много журавлей. Они будут ходить на длинных лапах и рассказывать ему, лежащему под откосом, о жарких странах, где они провели без него эту зиму. Они знают так много сказок! Про прекрасных принцесс, про халифов, превратившихся в цапель, про фею, ставшую совой... А потом у них родятся маленькие птенчики, и один из пушистых серовато-желтых комочков будет с удивление глядеть на обглоданные останки на гальке откоса, будто стараясь припомнить что-то очень важное...
Последнее, что почувствовал Капитан Веселовский, еще будучи человеком, хруст переламывающихся шейных позвонков, треск разрываемых сухожилий и суставов, а потом его сразу окутали холод и тьма...
Марина с трудом дошла до своего купе. Холодная вода из-под крана немного уняла тошнотворную дрожь желудка. В голове черной дырой зияла пустота. Она в изнеможении упала на свою полку, даже не удивившись, что на постели отсутствует одеяло.