Страница 6 из 11
Новые песни
«А хочешь пари, что я заставлю спеть, и ты не узнаешь: песня это или романс?…Давай пари. Что, заробел?»
Менялись времена, менялись песни…
Постепенно места дворян в зале стали занимать купцы, чиновники, студенты… Отныне вкусы купеческого сословия диктуют репертуар. Центр цыганского хорового пения постепенно сместился в рестораны.
Благо к 1850-м годам их в Петербурге, Москве и других крупных городах открывается огромное количество. В 1846 году распахивает свои двери переехавший с Кузнецкого на Петербургское шоссе легендарный уже тогда воспетый Пушкиным «Яр». Вскоре конкуренцию ему составят «Стрельна», «Мавритания», «Эрмитаж»…
Но если в шикарных залах фешенебельных заведений звучали песни в исполнении лучших семейств хоровых цыган, то в заведениях попроще раздавались напевы, ужасавшие публику, знавшую других цыган:
«Было время, когда на Руси ни одной музыки не любили больше цыганской, когда цыгане пели русские старинные хорошие песни: “Не одна”, “Слышишь”, “Молодость”, “Прости” и т. д. и когда любить цыган и предпочитать их итальянцам не казалось странным, – напишет о золотом веке цыганского пения Л. Н. Толстой. – Теперь цыгане для публики, которая собирается в пассаже, поют водевильные куплеты: “Две девицы”, “Ваньку и Таньку” и т. д. Любить цыганскую музыку, может быть даже называть их пение музыкой, покажется смешным. А жалко, что эта музыка так упала. Цыганская музыка была у нас в России естественным переходом от музыки народной к музыке ученой».
«Неизвестно, к чему привел бы кризис, если бы уже в 1830-е годы не появился новый жанр – романс. Ему суждено было постепенно окрепнуть и оставаться основой репертуара вплоть до запрета уже во времена советской власти», – соглашается с классиком Т. Щербакова.
Хоревод Иван Васильев (гитарист, дирижер, композитор)
В середине XIX века в Петербурге были известны хоры племянника Ильи Соколова – Григория Ивановича, позднее лучшим коллективом стал хор Шишкина. На Москве гремели коллективы Николая Хлебникова, Федора Соколова, Ивана Васильева. Последний считался преемником Ильи Соколова. Современники считали, что он, будучи человеком иного темперамента, лишил прославленный коллектив былого огня, заставил звучать его более меланхолично, тягуче. Но так ли это?
Трудно судить об этом, не имея возможности сравнить.
Быть может, стареющему поколению екатерининских времен просто казалось (как это обычно бывает), что все лучшее осталось в прошлом. «…Да, были схватки боевые, да, говорят, еще какие…»
Однако, читая воспоминания современников о выступлениях цыган, верится в стремительный упадок едва ли. Тот же Лев Николаевич Толстой в «Живом трупе» вкладывает в уста Афремова слова, ну никак не стыкующиеся с внезапной «заунывностью», якобы зазвучавшей вдруг в цыганской песне: «…Когда я умру… понимаешь, умру, в гробу буду лежать, придут цыгане… понимаешь? Так жене завещаю. И запоют “Шэл мэ верста”, – так я из гроба вскочу, – понимаешь?..»
Да и не все слушатели и тогда были согласны с тем, что «цыгане уже не те». Так, журнал «Пантеон» в рецензии на выступление труппы Ивана Васильева весной 1853 года писал: «Хор их, состоящий теперь только из одиннадцати человек (6 женщин и 5 мужчин), значительно улучшился. Нет уже диких, неистовых криков, осталось одно тихое, звучное, приятное пение, дышащее родною, русскою заунывностью. Да и надо отдать полную справедливость дирижеру их, Ивану Васильеву. Обладая небольшим, но довольно гибким голосом, он искусно умеет употребить свои преимущества».
Правнук И. В. Васильева – музыкант и певец Николай Васильев (с гитарой) – в фильме «Жестокий романс» Э. Рязанова спел дуэтом с Никитой Михалковым знаменитый романс «Мохнатый шмель на душистый хмель»
Годом позже на страницах того же издания читаем рецензию на выступление васильевского хора в Сокольниках: «Кто из наших отъявленных любителей цыганских хоров не помнит молоденькой певицы Маши, Ивана Васильева, а тем более старой Матрены, с ее бронзовым лицом, покрытом будто бы ржавой латунью, и с ее седыми, вечно висящими на ветру волосами. Эта певица, удивлявшая, может быть, наших отцов, особенно нынче вошла в моду <…> своими неистовыми телодвижениями и своим резким, нисколько теперь уже не женским голосом. Старая певица, более похожая с виду на древнюю пифию, возбуждает каждый раз неистовые рукоплескания, когда после возгласа знатоков цыганского пения – “Матрена, чхни” – тотчас же исполнит это судорожное движение и, некартинно делая немецкий книксен, произносит хрипло французское мерси. Это мерси производит такой фурор, какого вероятно не производили у нас никогда самые лучшие места Марио и г-жи де Лангранж…»
Имя Ивана Васильева неразрывно связано с рождением такого «заунывного» танца, как «Цыганочка», и с появлением бессмертной «Цыганской венгерки» А. Григорьева, что, согласитесь, не вяжется с каким бы то ни было упадком жанра. Впрочем, о рождении легендарных композиций мы поговорим ниже, а пока устроим небольшой перерыв и предоставим слово счастливцам, лично лицезревшим и слышавшим цыганские хоры старой России.
«Наконец-то повеселимся!»
Французский журналист и писатель Пьер Жюль Теофиль Готье (1811–1872) посещал Россию дважды, в 1859 и 1861 годах. Оба раза ему посчастливилось услыхать хоровых цыган.
Москва. Бал-маскарад… Несмотря на некоторые скромные попытки запустить парижский канкан, праздник несколько скучен, и медные взрывы музыки не очень-то согревали атмосферу. Ожидалось прибытие цыган, бал сопровождался их концертом. Когда цыганские певицы показались на помосте, глубокий вздох удовлетворения вырвался у всех из груди: «Наконец-то повеселимся!» Начинается настоящее развлечение. Русские страстно любят слушать цыган. Их песни, полные ностальгии и экзотики, заставляют вас мечтать о свободной жизни на лоне природы, вне всякого стеснения, вне всякого закона, божьего или человеческого. Я разделяю эту страсть и довожу ее до бреда. Итак, я поработал локтями, чтобы пробраться к помосту, где стоят музыканты.
Их было пять-шесть молодых особ, суровых и диких, с тенью испуганной растерянности на лицах – так яркий свет действует на таящиеся и бездомные ночные существа. Можно было подумать, что с лесной поляны неожиданно прямо в гостиную ввели ланей. В их одежде не было ничего примечательного, они, вероятно, чтобы прийти на этот концерт, сняли свои национальные одежды и приоделись «по моде». Так они походили на дурно одетых горничных, но достаточно было движения бровей, взгляда черных диких глаз, туманно окинувших публику, чтобы цыганки мгновенно обрели всю свою колоритность.
Началась музыка… Хоры прерывались чечеткой и выкриками… Иногда мотив песни был заимствован от вульгарной мелодии, которую бренчат на пианино от нечего делать. Но в звуках, расцвеченных трелями, игрой голоса, подвластной капризам темперамента, впечатление вульгарности исчезало: оригинальность вариаций заставляла забыть о банальности мотива. Нет слов описать энтузиазм столпившейся вокруг помоста публики. Разразилась буря аплодисментов, выкриков, люди покачивали головами, перебрасывались словами восхищения, повторяли припевы. Эти таинственно-странные песни действительно обладали колдовской силой, от них у вас кружится голова и вы начинаете бредить, они ввергают вас в самое непонятное состояние духа, слыша их, вы чувствуете смертельное желание исчезнуть навсегда из окружающего вас цивилизованного мира и отправиться бродить по лесам в сопровождении одной из этих колдуний с кожей сигарного цвета, с глазами как горящие угли. Магически соблазняющие цыганские песни – это сам голос природы, подхваченный на лету одинокой душою…