Страница 5 из 13
– Ах, пожалуйста, не учи меня! – с досадой воскликнула мачеха, натягивая перчатки. – Чем о Клавке заботиться, лучше собой займись. Я еще не осмотрела, все ли в порядке на тебе? Повернись!
– Оставьте, maman, я не ребенок! – решительно возразила Надежда Николаевна.
– Ты во многом хуже ребенка! А где же букет, что я тебе прислала?
– В столовой. Я возьму… Во всяком случае, если я и ребенок, то не в том, что касается справедливости к детям. Позвольте мне привести Клаву в гостиную.
Повторный звонок, a за ним еще два подряд прервали их разговор.
– Ах, Боже мой, гости! И дамы! – отчаянно запричитала Софья Никандровна, застегивая последнюю пуговицу на перчатках. – Ах, отстань, Бога ради! Веди кого хочешь, только меня оставь в покое. И сама выходи в приличном виде!
И она величественно направилась в приемные покои. Надя посмотрела ей вслед, насмешливо и укоризненно покачала головой и поспешила утешить и выручить изгнанную с праздника сестренку.
Между тем Аполлинария и Ариадна тоже не скучали.
Когда Надежда Николаевна оставила их вертящимися перед зеркалами в гостиной, Полина сказала сестре, которая упражнялась в грациозных реверансах:
– Ишь, как ее мама нарядила! Платье-то сто рублей стоило! Я сама видела, как мама платила.
– Да, но у нее и в нем такая же вульгарная наружность, – заявила Риада. – Elle n’a rien de distingué![5]
– Платье бы еще ничего, – продолжала старшая, – у меня и получше будут, но мне досадно, что мама отдала ей свой жемчуг. С какой стати? Она ей не родная дочь, зачем же отнимать у своих? Это несправедливо!
– A мне все равно! Мадемуазель Наке говорит, что лесные ландыши на хорошо воспитанной особе наряднее, чем драгоценные брильянты на невоспитанной.
– Ну, да что там воспитание? Были бы деньги да красота! Дурная – что ни надень, что ни скажи – все гадко, a хорошенькая да нарядная – всегда первой будет.
– Первой будет у дураков! – убежденно заявила Риада. – A если она слова не будет уметь сказать умно, не будет уметь держать себя comme il faut[6] – ее не потерпят в порядочном обществе.
– Глупости! Богатую да хорошенькую – всюду потерпят! – уверенно возразила живая, хорошенькая Полина, бросив на себя в зеркало очень довольный взгляд.
– Ну, хорошо, – важно согласилась Ариадна, – но ведь такую именно только потерпят, a если она еще ко всему образованна да умна, – ее в десять тысяч раз больше будут ценить.
– Очень мне нужно! – решила Полина. – Для меня гораздо важнее хорошо танцевать, на балах ведь разговаривать некогда – все танцуешь, танцуешь! Ах, скоро ли пройдет три года! Мама обещала, что в шестнадцать лет будет меня вывозить.
– Да тебе через три года будет всего пятнадцать!
– Вот еще вздор какой! Подумаешь, несколько месяцев… Мне теперь двенадцать с половиной. Ах, да я и до выездов натанцуюсь! Вот и сегодня я уже на две кадрили ангажирована! Ты знаешь, князь Мерецкий говорит, что я чудесно танцую. Он в прошлом году на детских балах только со мной одной и танцевал!
– С тобой одной? Да ты вовсе не хорошо танцуешь!
– Я не хорошо танцую? Я?! Скажите пожалуйста! Кто ж танцует лучше меня? Уж не ты ли?..
– Да разумеется. Прошлый раз в лансье[7] мадемуазель Constance сказала, что я грациозней всех.
– В лансье? – расхохоталась Полина. – Очень мне нужно танцевать такие допотопные танцы! Я танцую, как большие! Мне бы вальс, котильон, a не какой-то дурацкий лансье; я и мазурку так танцую, как редко кто умеет!
– Хвастунья!
– И ничуть не хвастунья! Я правду говорю. Ты, со своими реверансами да разными грациями, никогда не будешь танцевать так ловко и хорошо.
– A вот посмотрим, кто сегодня будет больше танцевать!
– И смотреть нечего! Со мной танцуют наравне как с большими, я даже буду, наверное, больше Нади танцевать!
Полина все еще стояла у зеркала. Она вырвала из стоящего в подзеркальнике букета несколько цветков и по очереди прикладывала их то к голове, то к груди.
– Посмотри, Риада, хорошо? Приколоть?
– Мадемуазель Наке говорит, что дети не носят цветов.
– Да, искусственных, a живые – всем можно. Я попрошу мамашу, она мне приколет.
– Ах, как мило! – усмехнулась Ариадна. – У тебя совсем нет вкуса! Лиловые или желтые цветы – к пунцовым лентам… Фи, яичница с луком! К твоим черным волосам и пунцовым бантам можно только какой-нибудь маленький цветочек.
– Что ж это за красота? – запротестовала Полина. – Белое платье и белые цветы!
– Да ведь банты же у тебя яркие! Даже и к моим голубым лентам белые цветы хорошо было бы. Ты ведь знаешь, что живые цветы можно надеть?
– Разумеется, можно! A помнишь, мы с тобой читали: «les enfants et les fleurs s’assemblent, car ils se ressemblent»[8], помнишь?..
– Да, да, правда! А я знаю, где достать цветок, который и тебе, и мне подойдет. Хочешь, скажу?
– Скажи! Где? Какой?
Ариадна наклонилась к сестре и что-то шепнула ей на ухо.
– Ну!.. – удивилась та. – В самом деле? A я не видела! Это было бы красиво. Что ж, пойдем да сорвем…
– A как она рассердится?
– Вот глупости! Ну и пускай себе. Да чего тут сердиться? Мало у нас цветов? Да мама ей завтра десять таких горшочков купит. Пойдем!
И девочки, взявшись за руки и оглянувшись в сторону столовой, где еще раздавался плач Клавдии и голоса взрослых, побежали по коридору к комнате старшей сестры.
Глава IV
Печальная весть
Гости собрались быстро; к одиннадцати часам бал был в полном разгаре. Среди множества гостей три маленькие девочки были совершенно незаметны, так что Надежда Николаевна потеряла их из виду. Исполняя обязанности хозяйки дома, она больше всего хлопотала о том, чтобы всем было весело, чтобы все ее гостьи, юные девушки, непрерывно танцевали. Несколько раз она замечала, что маленькие фигурки ее сестер, особенно Полины, часто мелькают среди танцующих – гораздо чаще, чем следовало бы. Она даже подумала, что надо бы отправить их спать, но, зная, как враждебно будет принято ее замечание, сдержалась. Элладий Николаевич тоже много танцевал и вообще старался держать себя взрослым молодым человеком. Софья Никандровна радовалась, глядя на своих детей, о которых гости то и дело говорили ей комплименты, и была вполне довольна удавшимся вечером. Действительно, он получился очень оживленным. Даже ее падчерица, не особенно любившая танцы, была непритворно весела и до того увлеклась, что чуть не забыла о своем намерении наведаться в детскую. Но вдруг, вспомнив о детях, Надя тотчас же выскользнула из танцевальной залы и побежала в детскую.
Там все было спокойно; Фимочка и Витя спали; старушка-няня, успевшая уже насмотреться на танцы из дверей коридора, тоже прикорнула возле них. Возвращаясь в залу, Надежда Николаевна задержалась в дверях из-за столпившихся зрителей, глядевших на вальсирующие пары. Спиной к ней стояли две дамы, которые разговаривали вполголоса, – разумеется, не предполагая, что их могут услышать.
– Очень миленькие девочки эти Молоховы, – говорила одна из них. – И танцуют, как взрослые! Посмотрите, так и летают!..
– Да уж… Странно только, что их держат и одевают как-то не по летам, – сказала другая. – Им бы давно спать пора, a они нарядились в цветы и порхают – в ущерб завтрашним урокам.
– В цветы? Неужели искусственные?
– Наверное, искусственные. Где же осенью взять ландыши?
– Ландыши?.. – невольно вскрикнула Надя, ища глазами сестер. – Где вы видите ландыши?
– Ах, мадемуазель Молохова, извините, мы вас не заметили! Скажите, неужели на ваших сестрицах живые ландыши?
– Я не знаю, я не видела. На них не было никаких цветов…
– Как же!.. В черных локонах мадемуазель Полины они выглядят очень красиво. Посмотрите, вон она. Прелесть, как грациозна!..
5
В ней нет ничего элегантного! (франц.).
6
Достойно, как следует (франц.).
7
Лансьé или кадри́ль-лансьé (франц. lancier) – бальный танец.
8
Детям идут цветы, потому что они похожи (франц.).