Алракцитовое сердце

- Твою мать, Рибен, не здесь же! - пробормотал Деян, но Голем, очевидно, считал иначе. Стол казался ему вполне подходящей мебелью. Пока рыжеволосая помогала чародею избавиться от штанов, вторая девица, улегшись животом на стол, пыталась дотянуться до кувшина и пьяно смеялась; правда ли ей нравится происходящее или она так умело притворяется, Деян предпочел не думать.

- Идем отсюда. - Он резко отвернулся и встал.

Цвета фыркнула:

- Тебе что, на голых девок и смотреть нельзя? Или стесняешься?

- Мне противно. Ну же, идем. - Он схватил ее за руку и потащил за собой к двери.

- Да погоди ты! - Она извернулась и подхватила с блюда рыбешку. - Ну ладно, идем, идем...

Оказавшись наконец за дверью, Деян перевел дух и огляделся. После отъезда епископа трактирщик разрешил громиле-сторожу впускать обычных посетителей: теперь, даже не считая подчиненных капитана Альбута, развлекавшихся в его отсутствие игрой в кости, общий зал, жаркий и душный, был почти полон. На скамьях сидели младшие офицеры, возчики, еще какие-то люди. Часть из них сушилась у камина, тогда как другие собрались в углу, где на дощатом помосте тихо тренькал на лютне долговязый парень в лихо сдвинутой набок суконной шапке. Деян, к своему удивлению, обнаружил в том же углу возвышавшегося даже над музыкантом на помосте Джибанда. Тот не ушел "спать", как велел чародей, но, кажется, у него все было в порядке.

Деян сдавленно выругался. Джибанд, по счастью, не отвлекался от музыки, однако в зале и без великана хватало любопытных. И едва ли не половина из них теперь оставила свои разговоры и смотрела в его сторону; как будто не было в мире картины интересней, чем некто Деян Химжич с кружкой пива в одной руке и с полураздетой девицей - на локте другой!

- Мрак!!! Цвета, мы можем отсюда уйти? - быстро прошептал он.

- Уйти?

- Выйти наружу, на улицу, куда-нибудь. Где не так людно, мрак бы все побрал. И где есть чем дышать! - Деян потащил ее к единственному известному ему выходу, но на полпути она потянула его в другую сторону, к неприметной двери позади стойки.

- Сюда, чудак, там хоть не вымокнешь.

За дверью оказалась кухня и две напуганных неожиданным вторжением поварихи. Цвета, бормоча на ходу извинения, быстро провела его мимо них, через еще одну дверь в благословенную темноту заднего двора.

В темноте накрапывал растерявший силу дождь, пахло сеном и куриным пометом. Когда ударил далекий гром, где-то рядом беспокойно заржала лошадь.

- Ну что, тут тебе больше нравится? - с нескрываемой насмешкой спросила девушка.

- Намного, - искренне сказал Деян, вдыхая полной грудью сырой воздух. - Спасибо.

С легким удивлением он взглянул на кружку, которую все еще сжимал в руке, и отхлебнул, почти не чувствую вкуса. Когда глаза немного привыкли к темноте, он понял, что стоит под маленьким крытым соломой навесом, защищавшим вход на кухню от дождя. Но больше ничего разглядеть было решительно невозможно - только смутные контуры каких-то построек.

- Да было бы за что. - Цвета зябко повела плечами. - Охота ж тебе зад студить и курями любоваться.

- А может и охота! - Деян засмеялся, вглядываясь в наполненную знакомыми запахами темноту. Дышалось легко, ночная прохлада приятно касалась кожи.

Цвета, хмыкнув, отправила в рот прихваченную из зала рыбку.

- Только тебе, наверное, нехорошо вот так тут стоять. - Запоздало Деян подумал о том, что не один и что одежда его спутницы предназначена совсем не для прогулок. - На, возьми, - неловко перехватывая кружку из руки в руки, он стянул куртку и набросил девушке на плечи. - Еще простудишься.

- А сам-то? - нахмурилась Цвета.

- Я привык.

"И к тому же пьян", - Деян, привалившись спиной к косяку, отхлебнул пива. Ноги держали плохо, а в плотной рубахе и впрямь казалось не холодно; уж точно теплее, чем в заваленной снегом лесной хижине.

- Ну, значит, спасибо, Хемриз. - Цвета странно взглянула на него. - А с девчонками... с ними ничего дурного не случится?

Она указала поворотом головы на дверь; беспокойство ее звучало искренне. Что-то переменилось в ней, в ее манере себя держать, и не только оттого, что от сырости со щек потекли белила.

- Все будет в порядке, - сказал Деян.

- Надеюсь, ты знаешь, о чем говоришь.

- Знаю, поверь. Рибен, конечно, пьян в доску, но ни за что не причинит вреда женщинам.

- Я сама слышала, как он угрожал убить Лэша... господина Лэшворта.

- Ну, это он для острастки. - Деяну вдруг стало обидно за чародея, которого эта девушка - как и она сам когда-то - готова была заподозрить во всех грехах. - Он не злой человек, Цвета. Не собирается он никого просто так казнить, поверь. А господину Лэшворту стоило бы хранить королю верность, а не наушничать врагу! Может, Вимил и плох, а все же - он наш король; другого Господь не дал. Если б твоего господина Лэшворта не Рибен, а кто другой раскусил - епископ, к примеру, - в петле бы этому Лэшворту висеть или еще чего похуже! И ради чего совесть свою он пачкает - ради лишней монеты? Глупость и мерзость...

- "Ради лишней монеты"! - зло передразнила его Цвета. - Сказанул тоже! Много ты понимаешь. Еще Лэшев прадед тут, не площади, кабак держал. А дом этот отец его строил, - продолжила она уже спокойнее. - И Лэш, значит, хотел детям хозяйство передать, ну а тот чтоб внукам потом, чтоб и дальше так, значит... А только дочка его в малолетстве от сыпи померла с женою вместе, а сын единственный третий год воюет. Два письма за все время написал, и в тех по две строчки. Жив ли еще, один Господь знает. Но Лэш за семейное дело радеет, гордится, что лучшую на весь Нелов гостиницу держит. Хочет во чтобы то ни стало дом сохранить и сыну передать; а бежать если - так что ж, бродягою на старости лет делаться? Всего имущества - гостиница и харчевня, считай, только и есть, накопления все аккурат перед войною на починку кровли и конюшню новую ушли. Вот поэтому и... - Цвета поджала губы. - Знал бы ты, Хемриз, как Лэш сам себя стыдится - не болтал бы чепухи. Боится, что сын, как вернется, с ним за такие дела знаться не станет: тот-то за Вимила - чтоб Его сраное Величество до гроба бесы поедом ели! - кровь проливает. А только все одно: если хозяйство разорят и пожгут - тогда вовсе никакого разговора не будет. Герцогам да баронам до наших бед дела нету, никто убыток не возместит: крутись сам, как можешь. Вот Лэш и крутится. А ты говоришь - за лишнюю монету! Тут бы своего добра, всею семьей за век нажитого, не растерять без остатка, да голову сохранить...

Цвета хмуро уставилась в темноту. Повисла неловкая тишина.

- Я не знал, - сказал Деян, чтобы не молчать дальше. Не знал он и того, есть ли оправдание предательству, и сможет ли сын трактирщика, если все-таки вернется, сидеть с предателем-отцом за одним столом.

- Мне Лэш как-то рассказал; ну, про отца и деда своего, и про все другое, - Цвета едва слышно вздохнула. - Я тебе сказала раньше - мол, Лэш мой дядя, но это он мне велел себя так звать, для понятности: по правде, я ему седьмая вода на киселе... А все ж какая-никакая, а родня. Он меня и раньше жаловал, всегда по-доброму относился, а с тех пор, как Гитан, сын его, уехал - иногда даже за стол с собой сажает, говорит обо всяком... Оттого и знаю про его дела, и как тошно ему. Ты уж скажи старшему своему, чтоб худа не делал, а?

- Он и так не сделает, об этом можешь не беспокоиться, - заверил Деян. - Если господин Лэшворт, как ты говоришь, к тебе по-родственному относится, почему ж тогда поручает... такое? Такую работу?

Цвета долго молчала.

- А ты издалека пришел, - наконец заговорила она. - Сам из простых, хоть и чудодей, и говоришь по-книжному: прямой, как палка, которой в земле копаются.

- Ну... - протянул Деян, подумав про себя, что "Цвета" наверняка в жизни не видела сохи и плуга.