Алракцитовое сердце

"Хуже все равно ведь не будет".

Решившись, Деян крепко сжал голой ладонью лезвие. Почему-то не хотелось брать нож: старый, помнящий прошлое и тот роковой день топор казался вернее.

Боль была блеклой, словно на крепком морозе.

"Знать бы еще, что дальше".

Он обмазал палец проступившей кровью и вычертил на лбу чародея три ровных полосы - как, по словам Кенека, делала когда-то Вильма. Еще она что-то говорила, но Кенек не слышал, что. И бросила в огонь пучок краснолистого боровника, но боровника тут все равно не было.

- Ты говорил, что не хочешь умирать. Так живи! - Деян перечеркнул полосы наискось и резко отвернулся, боясь спугнуть чудо.

Но никаким чудом и не пахло. Чародей дышал все так же слабо и неровно; трещали угли. Только закружилась от усталости голова.

- Господи, если слышишь, помоги ему. - Деян сел к очагу. - Я ненавижу его. Но он спас нас... Он хороший человек. Наверное.

Никаких других слов на ум не шло.

Деян кое-как замотал платком порезанную ладонь и сжевал без аппетита последний орыжский сухарь. Неудержимо клонило в сон.

Кошмары больше не досаждали - или же он не помнил их; но просыпаться, свалившись с ящика, оказалось немногим более приятно.

Деян зевнул, едва не вывихнув челюсть, потер слезящиеся глаза и попытался понять, сколько прошло времени. Выходило, что час или два: последние угли в очаге еще тлели, от котелка шел крепкий запах. Все так же капало с крыши в непроглядной ночи за дымовыми оконцами. Все другие звуки будто отмерли, погасли, придавленные этой темнотой. Темнота изливалась из лесу; темнота сочилась из неживых глаз Джибанда.

Подавив страх, Деян запалил от угля щепку и подошел к чародею. Рывком откинул одеяла и облегченно выдохнул: тот был еще жив. Грудь чародея вздымалась слабо, но, казалось, ровнее, чем прежде. Глаза были закрыты, лицо разгладилось. Более всего походило на то, что он спит. Или же дух его уже ступил за Белые Врата, а в мире осталось лишь последнее безмятежное дыхание...

- Голем! - окликнул Деян.

Чародей открыл глаза и тут же со стоном зажмурился на свет.

- Мрак небесный. Прости, не подумал. - Деян прикрыл лучину ладонью и воткнул между камней очага.

- Где?..

Чародей мучительно закашлялся, не договорив фразы. Деян помог ему приподняться и перевернуться на бок. Из горла вылетали капли темной слизи; лицо побагровело.

Вскоре приступ ослаб; Деян уложил обессилевшего чародея обратно на лавку. Тот видел и слышал: на лице его на миг проступило облегчение, когда он заметил громадное тело Джибанда в углу. Но взгляд был пугающе пуст.

- Что... случилось? Ты!.. - Чародей попытался приподнять голову. - Ты... Я умер?

- Нет.

- Но что тогда...почему... ты?.. Кто...

Деян похолодел. Чародей не узнавал его; возможно, принимал за кого-то другого, давно умершего. Быть может, он вообще ничего не помнил о днях, проведенных в новом времени.

Меньше всего на свете Деяну хотелось объяснять, что случилось. Он невольно отступил на шаг, лихорадочно обдумывая, как быть.

- Деян! - Во взгляде чародея вдруг появилось узнавание. - Ты?

Деян кивнул, несколько смущенный: он был почему-то уверен, что чародей вообще не потрудился узнать его имя.

- И сейчас... сейчас время.... правления... Вермана Везучего? - Чародей говорил так, будто надеялся если не ошибиться, то хотя бы поперхнуться своими же словами.

- Вимила Удачливого, - со вздохом облегчения поправил Деян. - Мы вышли из Орыжи десять дней назад искать Венжара ен'Гарбдада. Боюсь, все, что ты сейчас помнишь про последние дни, - правда.

- Чушь собачья. - Потрескавшиеся губы чародея растянулись в неестественно широкую улыбку. - Не может быть. Нет.

- Я сожалею. - Деян отвернулся и загремел котелком, наполняя кружку. Прозвучало неискренне, но ему и впрямь жаль сообщать эту неприглядную правду. Как будто от него тут что-то зависело! - Что случилось, то случилось: это твои слова, колдун.

- Ложь. Ты лжешь! - с нажимом повторил чародей. - В твоей истории концы не сходятся. Я не могу быть здесь. Я умирал... я должен быть мертв сейчас.

- Умирал, но не умер. Но это поправимо. Пей. - Деян приподнял голову чародея и поднес ко рту кружку, однако чародей отвел его руку, ухватив за запястье:

- И ты! Тебя тоже не может быть здесь. Ты ушел.

- Захотел - ушел, захотел - вернулся: на то я и "свободный" человек, о чем ты любишь мне напоминать, - буркнул Деян, пытаясь высвободить руку: хватка Голема оказалась неожиданно крепкой. - Пей, если хочешь жить. Если...

Он осекся: запястье пронзила жгучая боль.

- Прекрати! Ты что творишь?!

- Зачем?

Голова чародея без поддержки бессильно упала на лавку, но пальцы сжались еще крепче.

- Не дури... твою же мать!.. - Деян рванул руку изо всех сил, но проще было бы вырваться из медвежьего капкана. Кожа будто плавилась; боль то отступала, то вновь пронзала руку раскаленной иглой от плеча до кончиков пальцев. Деян, извернувшись, дотянулся до ножа и приставил лезвие чародею к горлу. - Прекрати немедленно, или я сам тебя убью! Слышишь меня, Голем?! Ты... - Деян, наклонившись, лучше разглядел его лицо и замер, пораженный, на миг позабыв о терзавшей запястье боли, - такая невероятная мука искажала сейчас черты чародейского лица. Глаза Голему были закрыты; из-под век проступили слезы.

- Зачем?! - глухо повторил чародей. Он не управлял своим колдовством, если вообще осознавал, что использует его.

"Что же это, Господи... Мрак Небесный!".

Деян стиснул рукоять ножа. Боль в запястье была невыносима: если чародей еще не искалечил его, то мог сделать это в любой миг. Стоило немедля перерезать ему глотку и не мучиться за то совестью. По уму, незачем было и пытаться отвести от него смерть, потому что, как он сам сказал - зачем ему было жить? В сущности, незачем...

И это было неправильно. Чудовищно и неправильно.

Тысячу раз за бесконечно долго мгновение Деян решал нанести удар, и тысячу раз отказывался от своего решения.

- Перестань. Не используй силу. Пожалуйста! Остановись, Голем... Рибен. - Деян перевел дыхание. Глаза слезились от боли, говорить спокойно стоило огромного труда. - Ты искалечишь меня и убьешь сам себя, если продолжишь. Перестань! Ну же...

Красноречие окончательно оставило его, но спокойный тон подействовал на чародея, или же у того кончились силы - но хватка ослабла, и колдовство иссякло. Расплескавшийся отвар из кружки, теплый и липкий, стекал в рукав, смешиваясь с кровью от раскрывшегося пореза на ладони.

Деян сунул нож под лавку и освободившейся рукой разжал чародею пальцы. Кисть слушалась нормально; только на коже наливался багровым свежий ожог - но эта мелочь сейчас не требовала внимания.

"Господь всемогущий... - Деян, чувствуя себя совершенно обессиленным, ткнулся лбом в лавку. - Если так продолжится, я долго не выдержу..."

Наступило утро, холодное и пасмурное; за ним - такой же день. Лес вокруг хижины буквально кишел животными: еще до полудня в ловушки попались два зайца и куропатка. Чувствовалось в таком изобилии что-то противоестественное, и все же Деян был этому рад чрезвычайно: рядом с ручьем нашлось еще три заросших грядки, но пригодных в пищу овощей на них осталось не так много, чтобы надеяться продержаться сколь либо долгий срок.

Зайчатина просаливалась в единственной нашедшейся в хижине кадке, куропатка плавала в котелке. От густого мясного запаха рот наполнялся слюной. Деян не помнил, когда сам ел вдоволь в последний раз; сильнее, чем есть, хотелось только спать, но поесть и заготовить мясо впрок необходимо было прежде всего.