Алракцитовое сердце

"У всякого за душой есть то, чего хочется, да не можется, - говорила когда-то, утешая его, старая Вильма. - Испокон веков так. Кто выучится плавать ловчее рыбы, бегать быстрее зайца, тот захочет однажды птицей взлететь и зачахнет, в небо глядючи, или в пропасть шагнет - и не соберут потом его костей". Деян цеплялся за эти слова, точно увязший в топи за веревку. Всюду выискивал им подтверждение - и часто находил. Киан-Лесоруб, способный не вспотев свалить любое дерево на дюжину верст окрест, тайком на заднем дворе вырезал безделушки, которые потом сам же бросал в печь: огрубевшие руки не справлялись с тонкой работой. По младшему сыну кровельщика Пабала, красавцу Кенеку, вздыхали девицы во всем Спокоище, но Кен с детства заглядывался на Эльму, а та видела в нем только вчерашнего приятеля-мальчишку. Солша Свирка, добродушная "тетушка Со", более всего на свете любила петь, но от ее голоса, когда она решалась затянуть какой-нибудь простенький мотив, даже псы прятались в будки.

Однажды Деян спросил у знахарки, есть ли такое, чего она сама "хочет, но не может". Вильма отмахнулась, но к вечеру с ней случился приступ помешательства: старуха полночи кружилась по хижине и бормотала что-то себе под нос, а в глазах у нее стояли слезы... Больше с ней этого разговора Деян не начинал; свидетельств ее правоты было и без того достаточно.

Однако вся нехитрая житейская мудрость оказалась беспомощна перед нависшей над будущим грозой, а появление чародея стало последней каплей. Осознание собственного бессилия сводило с ума, жгло, - и от него никуда было не деться.

"Как я сказал: молиться, что все само обойдется? Дурак!" - Деян скривился. Ни одной молитвы из тех, которые читал Терош Хадем, он до конца наизусть не помнил. Вряд ли молитвы могли помочь, но и это было бы больше, чем ничего; однако и тут он оплошал.

Деян вышел во двор, на ходу оправляя одежду и проговаривая в голове предстоящее объяснение с Эльмой; важно было суметь взять разговор в свои руки - иначе с нее сталось бы расспрашивать и спорить до следующего утра.

У крыльца так и стояло оставленное ведро с помоями. Дождь наполнил его почти до краев.

"Мрак бы все это побрал! Скотина ведь не виновата, что у нас тут... такое творится". - Деян потащил помои в хлев, ругаясь сквозь зубы: вес был не так уж и велик, но опираться с ним на протез оказалось точно зажимать культю в кузнечные клещи. Из переполненного ведра плескало на сапог.

- Нате, ешьте... Да вот так уж вышло - не до вас оказалось, и то ли еще будет... Тьфу на все это! - вылив ведро в корыто, Деян поспешно вышел из хлева. Хотя свиньи набросились на прикорм с довольным бурчанием, в их глазах ему чудилась укоризна.

"Так недолго самому умом повредиться".

Деян оставил ведро под стоком крыши и прошел в дом.

На полатях похрапывала Шалфана Догжон - восьмидесятилетняя старуха, бабка Эльмы и Петера. Дверь в заднюю комнатушку, которую занимали девчонки с матерью, была распахнута настежь: внутри никого не было.

- Я посоветовала Малухе погостить день-другой с детьми у Солши, - сдавленно сказала Эльма откуда-то из-за спины. - Та только рада.

Деян обернулся на голос и обмер; все заготовленные фразы разом выветрились из головы. Эльма, сгорбившись, сидела за столом, уронив голову на сложенные руки рядом с разворошенным ящичком с лекарствами.

- Что еще стряслось?! - Деян сам не понял, как в тот же миг оказался у стола. Грохнул о половицы оброненный костыль. - Господь всемогущий, Эл!

Хотя в доме было жарко натоплено, плечи ее вздрагивали, будто от холода. Он мог по пальцам пересчитать случаи, когда видел ее плачущей: последний раз был пять лет назад, в день, когда ее мать скончалась от лихорадки; даже когда ушел Петер, глаза ее оставались сухими.

- Ничего такого, о чем бы ты не знал, Деян Химжич. - Эльма искоса взглянула на него, выпрямившись. Лицо опухло от недавних слез, но голос уже снова звучал твердо. - Покажи, что с рукой.

- Да только кожу рассадил, пустяк, - растерянно пробормотал он, но руку протянул, не решаясь перечить. - Если "ничего", то почему тогда?..

- От всяких пустяков недолго оказаться с двумя деревяшками.

Деян вздрогнул.

- Я чем-то тебя обидел?

- Нет.

- Прости.

- За что? - Эльма пожала плечами. - Сядь и помолчи.

- Эл...

- Что "Эл"?! - Лицо ее вдруг исказилось, словно от боли. - От наших мужчин полгода нет вестей. Война на подступах. По селу бродит взбешенный чародей. Дела идут лучше некуда! - Голос ее дрогнул. - А тут еще ты собираешься нас бросить - и спрашиваешь, что стряслось?

- Я...

- Ты бесхребетный трус: не можешь сказать прямо и выдумываешь дурацкие отговорки! Стоило бы самой наподдать тебе метлой, Деян Химжич! Но я не могу. Только представлю, что этот колдун в самом деле может что-то сделать... Уходи, раз ты того хочешь, Деян. - Она, всхлипнув, до боли стиснула его запястье и вдруг, порывисто вскочив с лавки, уткнулась лицом ему в грудь. - Уходи. Хоть на край света! Уходи, если так будет для тебя лучше.

- Ты думаешь, я... сам хочу вас тут оставить? - растеряно пробормотал Деян, обнимая ее. Все это походило на сон, муторный и нелепый. - Нет, Господи, Эл, нет, конечно! Так для тебя... для вас... Тебе же первой и станет проще...

- Замолчи! Хотя бы не лги. И без того тошно. Уходи, пока я не начала уговаривать тебя остаться. Пусти! - Теперь она наоброт пыталась его оттолкнуть.

- Перестань, Эл! Пожалуйста. Ну же, успокойся. Ты все неверно поняла. - Он едва удержал ее силой, но в следующее мгновение она вновь сама прижалась к нему, содрогаясь от рыданий. - Да что же такое с тобой!

- Со мной?!

- С тобой, со мной, со всеми нами... - прошептал Деян.

Видеть ее, всегда сдержанную и рассудительную, в таком состоянии было невыносимо. Осознавать, что он сам невольно послужил тому причиной, и того хуже.

Деян понял, что сегодня точно никуда уже не уйдет; не сегодня, не сейчас. Сейчас, даже покажись в дверях Голем, - он бы скорее бросился на чародея с голыми руками, чем ушел бы.

- Прошу, выслушай, Эльма! - быстро, словно несказанные слова обжигали горло, заговорил он. - Я не хотел тебя обидеть. Не хотел! И уходить никуда не хочу. По правде...

- Что? - Она подняла на него заплаканные глаза.

- Мне очень страшно, Серая, - выдохнул он. - За себя, за вас. Я должен - должен! - найти способ защитить вас, а что я могу? Подумал, уйду - и без меня будет безопаснее и легче; но если ты хочешь, чтоб я остался, - я останусь. Ты все верно сказала там, на улице: в моем уходе мало прока, это ничего не решит. Нужно придумать способ отделаться от чародея, сделать так, чтоб ушел он.

- Не надо оставаться. - Она всхлипнула. - Раз тебе это в тягость. Раз ты думаешь, что я стала бы спокойно смотреть в окно, как Голем тебя убивает.

- Но это ведь лучше, чем если... - Деян, едва осознавая, что делает, крепче прижал ее к себе. - Эл, прости дурака. Скажи, что ты хочешь, чтоб я сделал, - я сделаю! Я подумать не мог, что мое намерение тебя обидит. Если б я знал, я бы никогда... Я ведь люблю тебя, Серая... - вырвалось у него будто само собой.

- Я же просила мне не лгать!

Только когда она, запрокинув голову, вперила ему в лицо мутный от слез взгляд, он понял, что сейчас сказал.

- Я просила не лгать, - глухо повторила она. - Но ты даже такой малости не можешь.

"Теперь мне точно не жить, - Деян вдруг почувствовал, что улыбается. - Напрасно ты выучилась от меня недоверчивости, милая. Ох, напрасно!".

- Я и не думал лгать. Уж точно не в этом.

Не давая ей опомниться, он наклонился к ней и поцеловал.

Она не противилась: замерла, широко распахнув глаза и чуть разомкнув губы ему навстречу, - словно не вполне понимая, что происходит; возможно, что так оно и было. Он чувствовал соленую горечь ее слез на своих губах, целовал ее, пока не кончилось дыхание.