Страница 104 из 134
Побледневшая девушка во все глаза смотрела на дверь, в которую всего пару часов назад вышла Харрана, и Деян с обжигающей ясностью понял, что знает, отчего той приходится так низко повязывать платок на лоб.
- Господь Всемогущий, Ранко... - Марима-"Цвета" перевела взгляд на капитана. На глазах у нее выступили слезы, но за ними плескался страх, и вряд ли зверства прошлого были тому причины.
Не пожалеет ли утром Альбут о своей пьяной откровенности и не избавится ли от свидетелей единственным доступным и надежным способом - вот что пугало ее; и это опасение вряд ли можно было поставить ей в вину.
- Марима, глупая твоя голова, - хмыкнул капитан; ее нехитрые страхи были ему очевидны. - Нешто я зверь? Ну, положим, так, зверь я и есть; но зверь прирученный. Кормящую руку не кусаю. Разве я хоть раз тебе дурное сделал?
- Нет, - прошептала Марима. - Но это... это...
Рука ее, сжавшая стакан, задрожала. Одним глотком она допила его; надсадно закашлялась.
- Эх ты! - Капитан раздосадовано покачал головой. - Я в здравом уме, хоть и пьян. Не начнешь направо-налево болтать - бояться меня нечего... А если и начнешь - все одно нечего. Не тебе меня бояться.
- Она знает? - тихо спросил Деян, кивнув на дверь. Услышанное мало касалось его - и все же легло на душу тяжелым камнем.
- Нет, - ответил капитан и сразу же поправил сам себя, - надеюсь, нет... Но иногда... Она говорит иногда о мести, о том, как поквиталась бы с негодяями, представься ей такой случай. Когда полк еще стоял неподалеку, мне стоило немалого труда устроить так, чтобы они никогда не сталкивались с Берамом. Пришлось кое-кого подкупить, чтобы его лишали увольнительных; Берам прознал об этом: на том и кончились остатки нашей дружбы... Иногда мне кажется - она все знает. Но тогда я не сидел бы сейчас с вами. Она не может знать, нет! Я много раз сам хотел ей сказать. И раньше, и сегодня хотел... Подумал, вдруг все-таки уедет. Но не смог и рта раскрыть. - Такая неподдельная боль звучала в голосе капитана, что Деяна передернуло. - Увечных и болящих своих она любит; среди ночи пойдет, если позовут. А я ей - что я? Надоел давно, скуку скрасить - и то не гожусь. Право слово, хоть руку себе отстреливай! - Капитан засмеялся злым сухим смехом. Несколько выпивох из-за дальнего стола обернулись в его сторону; он показал им кулак. - Ну да что уж теперь. Поздно.
- Ты все это рассказываешь... Как будто прощаешься, - нетвердым голосом сказала Марима. Кровь вновь прилила к ее лицу, на пухлых щеках от выпитого горел багровый румянец.
- Как знать. - Капитан равнодушно пожал плечами. - Берам мертв. Жошаб исчез: наверняка еще раньше в землю лег. Я последний остался небо коптить. Господь когда захочет, тогда и приберет.
- Да ну тебя! Ты это брось. Настроения такие. Нельзя так, Ранко. - Марима, позабыв свой страх, подалась вперед. - Берам сложный человек был. И ты непрост. Но мне ты друг... Друг ведь? Друг. Чего тебе погибать? Жить надо!
- Ладно, ладно, уговорила! - засмеялся Альбут. Глаза его оставались как камень, - холодные, неживые, - но Марима была слишком пьяна, чтобы это заметить, и довольно улыбнулась в ответ, а затем перегнулась через стол и поцеловала капитана в небритую щеку.
- Ну вот! Другое дело!
Лэшворт из-за стойки поглядывал в их сторону с недовольством, в котором легко угадывалась ревность. Деян невольно присвистнул: похоже, Марима не только прислуживала в зале и в постелях важных постояльцев, но и была хозяину любовницей, а Ранко Альбут к важным постояльцем не относился и, в отличие от них, не исчезал через день-два навсегда, а часто возвращался в город. Такая интрижка была хозяину обидна.
"Но какая расчетливость! - несмотря на омерзение, Деян не мог на миг им не восхититься. - Или..."
Ему вдруг пришло в голову, что девушка вполне могла вчера и соврать, сказав, что ее отправил господин Лэшворт, а сама явиться к ним против его воли. Из беспокойства за Лэшвортову судьбу или из стремления свести знакомство с чародеями, в надежде отправиться с ними на поиски лучшей жизни? Или из простого любопытства...
- Жить надо: верно говорю, а, колдун "Хемриз"? - Марима по-свойски приобняла его за плечи. - Ты не думай, что у нас тут головорезы одни и неудачники. Всякие люди бывают. Вот ты - славный малый. Так даже и не подумаешь, что колдун.
- Да не колдун я! - раздосадованно сказал Деян, чуть отодвигаясь. - Да уж... всякие, - добавил он уже тише.
Заиграла лютня. Давешний Джибандов собеседник под одобрительные хлопки взобрался на возвышение, служившее сценой.
Он затянул чуть гнусавым голосом песнь; говорилось в ней о неприступной Башне и заточенной в ней Принцессе, о Черном Чародее и храбром Рыцаре, о доблести и предательстве... Настолько неуместной эта древняя баллада казалась здесь, на постоялом дворе в обреченном городе, среди ожесточенных и обездоленных войной людей, что сводило зубы. Но, вопреки всему, люди слушали со вниманием, какого невозможно было от них ожидать; у некоторых на глазах блестели слезы.
Деян тихо встал из-за стола, пробрался к выходу и выскользнул на улицу.
Похолодало; шел мелкий снег с дождем, дул хлесткий холодный ветер. Он будто выстудил и унес с улицы все звуки; только из неплотно прикрытого окна харчевни можно было слышать обрывки следующей песни.
Из дверей вышел трактирщик с масляным фонарем в руке и встал рядом. Потоптался, промычал что-то неразборчивое, но заговорить первым так и не решился.
- Можете не беспокоиться, господин Лэшворт, - сказал Деян. Ему вдруг жалко стало этого ссутулившегося человека, зябнувшего на холодном ветру, напуганного, униженного в собственном доме. - Завтра мы уедем и больше не вернемся. Князь Ригич вас не тронет. Ни вас, ни ваших людей... ни Мариму.
Трактирщик медленно кивнул; на его некрасивом лице Деяну почудилась благодарность.
- Но здесь делается опасно. Прошу, подумайте об отъезде, - рискнул продолжить Деян.
- Не могу. - Лэшворт покачал головой. - Я должен...
Он сошел с крыльца на мощеную дорожку, ведущую ко входу, и повесил фонарь на столб взамен потухшего. Но не ушел, а так и остался стоять, глядя на пустую дорогу перед собой.
В массивной фигуре этого несимпатичного и мелочного человека чудилось сейчас в это мгновение что-то величественное.
Деян на прощание кивнул трактирщику и вернулся в харчевню. Постоял немного у дверей, слушая гнусавое пение музыканта, и отправился наверх в отведенную трактирщиком комнату; но у самой лестницы дорогу вдруг заступил Джибанд.
- У тебя все в порядке? - почти не шевеля губами, окликнул его великан.
- Ну да, порядок... - растеряно ответил Деян. - Насколько нынче вообще есть порядок.
Джибанд качнул огромной головой; в неживых глазах вспыхнула искра алракцитовой рыжины:
- Нынче все неправильно. Это плохо.
- Да уж не хорошо, - согласился Деян.
- Такое будущее не должно было сбыться, но сбылось, - сказал великан. - И я не должен был сбыться - но я здесь. И ты здесь... И это все сделал мастер.
- Да, - снова осторожно согласился Деян. - Натворил твой мастер дел.
- Он дал мне мою жизнь и не забрал ее назад, когда подошел срок, но вместо того доверил свою. А мне нечего дать ему взамен.
- Ты и не должен, - сказал Деян. - Ведь вы с ним суть одно...
- Вот именно, - сказал Джибанд, и алракцитовые искры в его глазах будто разгорелись ярче. - Мы - Голем. Деян, а тебе снятся сны?
- Иногда.
- На что они похожи?
- Ну... - Деян задумался; объяснить, на что похожи сны тому, кто их не видит, было непросто. - На обычную жизнь похожи: только путаную, немного нелепую, немного... ненастоящую.
- Как здесь; как у нас с тобой, - Джибанд улыбнулся изуродованным лицом и посторонился. - Спокойной ночи, Деян. Хороших тебе снов.