Страница 4 из 17
Вместе с ними он стоял в тамбуре, они продолжали начатый еще по пути к трамвайной остановке спор. Эриксон не особенно вникал в него, слышал только обрывки фраз:
– А что финны? Их тоже втянули!
– Кто не захочет, того не втянешь. Нас же не втянули…
– Есть такое слово «солидарность», – один из парней обернулся к Эриксону. – Для этого митинги. Это я не только им, но и тебе, капитан! – И снова продолжил, уже своим товарищам: – Если все мы, рабочие и крестьяне, не поднимемся, Россию задавят…
На третьей остановке они высыпали из трамвая. Эриксон не собирался выходить. Но он стоял в их окружении, и когда трамвай остановился, они из вежливости посторонились, пропуская его. И он, вопреки своему желанию или, наоборот, уже проснувшемуся в нем любопытству взглянуть на тех, кто в такую погоду митингует, вышел.
Еще спускаясь с подножки трамвая, он увидел неподалеку небольшую толпу. Люди стояли под все еще сеющим мелким дождиком, а над этой мокрой толпой он увидел такие же мокрые, с расплывшимися по ткани буквами, самодельные транспаранты: «Социалистическая революция в опасности!», «Не позволим задушить революцию рабочих и крестьян!», «Новая Россия, мы с тобой!»
Эриксон потом, позже, сам себе не мог ответить, почему он так легко поддался на уговоры молодежи поехать с ними? Возможно, ему просто захотелось вернуться в свою далекую и совсем не безмятежную молодость, когда он был таким же, как и они: способным на бессмысленные поступки, а то, случалось, и на довольно опасные авантюры? Но, скорее всего, ему захотелось узнать, насколько все это серьезно, это восстание, которое называют российской социал-демократической революцией? Почему о ней говорит едва ли не половина мира? Чем она привлекает этих парней, которые, как он с высоты своего возраста понимал, являются будущим Швеции? Много ли у них единомышленников?
Из истории он знал, что всякий бунт или крупное восстание, которое еще называют революцией, вбирающее в себя весь народ, начинается с беспорядков, продолжается всеобщим разграблением, а кончается голодом. И сопровождается кровью. Морем крови. Слава богу, чаша сия пока стороной обошла Швецию. Но, похоже, не все думают так, как он. Вот и эти парни, они вряд ли понимают его. Почему?
Народу на митинге действительно было немного, человек пятьдесят. Но с каждой минутой их становилось все больше, может быть, потому, что кончался рабочий день, или из-за того, что прекращался дождь, и в прорывах уплывающих облаков все чаще выглядывало низкое предвечернее солнце. Пока же митинг был вялый. Выступали все, кто хотел что-то сказать о русской революции, хотя толком мало кто о ней что-то знал. А те, кто знал, стояли возле наспех сколоченной из досок невысокой трибуны и ждали наплыва людей.
Эриксон протиснулся сквозь толпу поближе к трибуне и во все стороны вертел головой: раз уж оказался здесь, старался лучше все увидеть и услышать. Случайно нащупал под ногами какой-то раздавленный ящик, приспособился, встал на него. Стоять было не очень удобно и утомительно, зато все происходящее было как на ладони.
Выступал тощий пожилой человек, лохматый и небритый, вероятно, профессиональный революционер. Их много в любой стране. Но когда начинается смута, они, как правило, куда-то исчезают. Их дело – митинги. Это их стихия. Они умеют красиво говорить.
Вот и этот говорил громко и красиво, время от времени поднимая над головой руку со сжатым кулаком, словно сам себе дирижировал:
– Социалистическая революция уже не эксперимент! Она состоялась в России, она уже перешагнула государственные границы и скоро широко зашагает по всему миру. Да, она испугала денежных мешков. С помощью своих капиталов они решили ее уничтожить, утопить в народной крови. В России льется кровь…
Потом его сменил на трибуне болезненного вида молодой человек. Он ринулся в бой с предыдущим оратором:
– Слова, слова! Мы истекаем пустыми словами. А России нужно не пустопорожнее говорение, а помощь. Настоящая действенная помощь. Социалистическая Россия голодает. Раненые и больные нуждаются в хлебе, в лекарствах…
Эриксон еще издали увидел полицейскую машину. Виляя в грязи, она приблизилась к митингующим. Трое в штатском выбрались из машины и сквозь расступающуюся толпу стали продвигаться к трибуне.
– Мы часто к делу и не к делу произносим прекрасное слово «солидарность», – тяжело откашлявшись, молодой человек продолжил выступать. – Так вот, это слово означает не только сочувствие, но и помощь. Любую помощь. Красная Россия крайне в ней нуждается…
Полицейские в штатском приблизились к трибуне, молодой человек увидел их, но не замолчал:
– Из капель рождается ручей, из ручьев – реки, затем моря. Каждый из вас может внести посильную помощь делу революции: кто деньгами, кто продуктами, кто лекарствами…
Когда полицейские приблизились к оратору, он повысил голос. Последние слова он уже обращал не столько собравшимся, но, скорее всего, полицейским:
– Мы все люди, и профессия каждого из нас здесь не при чем. Рабочий и крестьянин, полицейский и адвокат – все мы народ. И наш народ не только может, но и обязан помочь русскому народу, который первым не земле…
Полицейские быстро и умело сняли молодого оратора с ящиков, двое взяли его за руки.
– Фамилия?
– А то вы меня не знаете! – язвительно сказал молодой человек. – Скажите еще, что первый раз видите.
– Для порядка, – сердито заявил грузный полицейский. – Попробуй, разберись в вашем брате-революционере. Вчера брали – одна фамилия, на следующий день – уже другая. И паспорт другой. Фармазоны!
– Ну, Ларсен моя фамилия, – спокойно сказал молодой человек.
– Правильно, Ларсен. Значит, не успел еще сменить, – удовлетворенно буркнул старший.
– А, собственно, в чем дело? – продолжил выяснять Ларсен: он, похоже, уже не однажды бывал в подобных переделках. – Что такого я насыпал властям в штаны, что у них понос?
Тем временем грузный полицейский тяжело взобрался на шаткую, наскоро сколоченную из ящиков трибуну и командным голосом обратился к митингующим:
– Прошу прекратить недозволенное мероприятие и очистить территорию!
Толпа загудела, одиночки стали что-то выкрикивать.
– И не надо кричать! В соответствии с законом еще раз прошу вас разойтись! Не заставляйте меня вызывать на помощь подкрепление!
Швеция – страна хорошо вышколенных, послушных людей. Сразу повернулись спиной к трибуне задние, только что пришедшие. Они сделали вид, что случайно не туда попали. За ними потянулись и другие.
Эриксон слез со своего ящика и, стоя на месте, с любопытством наблюдал за тем, как пустеет площадь, Недовольная толпа гудела, как растревоженный улей, и обтекала его, как вода камень. Последнее, что он увидел: пожилой полицейский наступил на оброненный кем-то плакат и старательно вытер об него грязные ботинки. Затем все втроем они обступили молодого оратора – Эриксон запомнил его фамилию: Ларсен – и повели его к машине.
Проводив взглядом скрывшуюся за поворотом полицейскую машину, Эриксон неторопливо пошел к трамвайной остановке. Мог ли он представить себе, что довольно скоро снова встретится с Ларсеном, и эта встреча круто изменит его жизнь?
5
Завечерело. На улицах города зажглись фонари, прибавилось людей. Большинство возвращалось с работы, а молодежь даже успела переодеться и неторопливо фланировала в поисках вечерних приключений. На иных улочках полицейскому автомобилю уже приходилось часто клаксонить, с требованием посторониться.
Ларсен со спокойным любопытством смотрел в боковое окошко автомобиля. Он узнавал эти улицы, и даже знал, куда его повезут. Для начала – в полицию, а оттуда – в охраняемую ночлежку. Утром выпишут штраф и отпустят. Так бывало уже не однажды.
Но в этот раз в привычном порядке что-то нарушилось. Ларсен обернулся к грузному полицейскому, как он понял, старшему среди них, и удивленно спросил:
– Э-э, господа! Полицейский участок уже проехали. Куда вы меня везете?