Страница 16 из 17
Он давно отвернулся от Элен, смотрел вперед, на проплывающее под винтом его «Эскильстуны» море. И все говорил и говорил, скорее сам с собою, чем с Элен, подчиняясь внутренней потребности выговориться, в чем-то утвердиться, освободить от каких-то сомнений свою душу.
Элен стояла чуть сзади и все еще держала в руках давно остывшую чашку.
– Скоро ты увидишь тех, кто бросает камни. Посмотришь, много ли у них хлеба, – продолжил он. – Они думают, революция даст им хлеб. Все ли они знают, что хлеб родится в поле? И его еще надо вырастить. А это очень нелегкая работа. И камни тут ни к чему. Просто, надо работать – в жару и в стужу, до седьмого пота, до кровавых мозолей… Ты была молодая, глупенькая, многого не понимала. Тебе это простительно. Надеюсь, теперь, с возрастом, ты уже многое поняла. В жизни все просто: надо идти и идти. Если не будешь жалеть сил – придешь. И тогда тебе не придется спать на скамейке и расплачиваться своим телом за кров.
Он смолк. Он сказал все, что хотел сказать: может быть, ей, но, скорее всего, самому себе. И протянул руку за чашкой. Но Элен уже здесь не было. Она ушла, вероятно, тогда, когда в рубке появился рулевой.
Обернувшись, Эриксон увидел его, всегда спокойного, молчаливого. Тот положил руки на штурвал и легонько отодвинул капитана.
Была уже ночь. Луна еще не взошла, и небо было усеяно крупными звездами. Такие нечасто увидишь в здешних широтах. Ветер затих, и они неторопливо плыли по черной воде.
15
Эриксон проснулся оттого, что его тряс за плечо Ларсен.
– Проснитесь, капитан!
– Ну что еще? – сердито спросил Эриксон, но быстро вскочил. Видимо, недавно прикорнул и спать не собирался, потому что был одет. – Что случилось?
– Там… что-то… непонятное… – бормотал журналист, лицо у него было испуганное.
Опережая Ларсена, Эриксон торопливо взбежал на мостик. Уже светало. По воде стелился жидкий туман. «Эскильстуна», слегка покачиваясь на тихих волнах, двигалась на самом малом ходу.
Рулевой показал вдаль на какой-то большой темный и странный предмет. Он тихо плыл по воде, и туман мешал хорошо его рассмотреть.
– Что оно? – размышляя, проворчал рулевой. – Для дельфина великовато. Больше похоже на мертвого кита. Да только откуда здесь возьмется кит?
Все трое, они с замиранием вглядывались и прислушивались: оттуда доносились только сварливые крики чаек.
– Действительно, что это может быть? – озадаченным шепотом буркнул Эриксон.
– Я и говорю… непонятно… – ответил рулевой, тоже шепотом.
«Эскильстуна» и этот странный предмет медленно сближались. Над ним носилась и истошно кричала стая чаек, и больше ничего не было слышно, никаких других звуков. Эриксон поставил рукоятку телеграфа на «стоп», но пароход по инерции все еще продолжал двигаться.
– Похоже на плот… или на притопленный катер, – осторожно предположил Ларсен.
И вдруг как-то сразу, после какого-то легкого дуновения ветерка, словно сдвинулась в сторону белесая кисея, им открылась странная и страшная картина… На них медленно надвигалась полузатонувшая подводная лодка, ее печально покачивала на своих волнах балтийская вода. Над волнами торчала только верхушка рубки, носовая часть и ствол орудия. Лодка была разбита и безжизненна, но все еще продолжала сопротивляться. Откуда-то из ее глубин иногда вдруг с гулким бурлением вырывались мощные пузыри и с шумом лопались на поверхности воды. Из рубки наполовину свешивалось тело мертвого человека. Он не успел выбраться из лодки и висел головой вниз, и его светлых волос иногда касалась морская волна.
Над рубкой сердито носились чайки, дрались в воздухе, истошно кричали, недовольные внезапным вторжением сюда человека.
Все трое, онемев, провожали взглядами утопленницу, по мере того как она проплывала мимо. Рулевой вдруг, избавившись от оцепенения, начал истово креститься.
Тем временем на палубу вышли Элен и за нею кочегар. Элен, лишь мельком оценив увиденное, закрыла лицо руками и отвернулась.
«Эскильстуна» все еще по инерции тихо и даже печально скользила по легким волнам. И даже крик чаек над их головами показался им сейчас не столько сварливым, сколько тоскливым, жалобным.
Это война показала им свой беспощадный скорбный лик.
– Чья она? – шепотом спросил Ларсен.
Но даже Эриксон был чересчур потрясен, чтобы ответить. Есть зрелища, слишком сильные даже для много пережившего и повидавшего человека.
– Я никогда не любил чаек… – после долгого молчания пробормотал он. Совсем придя в себя, перевел ручку телеграфа на «полный». И при этом раз за разом оглядывался: ему хотелось поскорее и подальше уйти от этого вселяющего ужас зрелища. Но снизу не подтвердили выполнение указания. Двигатель по-прежнему глухо шелестел, находясь на команде «стоп».
– Где твое место? – прошипел Эриксон кочегару, перегнувшись с мостика и углядев того на палубе.
Кочегар послушно кивнул и ушел. И уже вскоре «Эскильстуна» стала набирать ход, вплыла в клочковатую туманную морось.
Рольф снова встал к штурвалу, а капитан вышел на мостик, остановился возле Ларсена.
– Русская, немецкая, английская… Какая разница! – только теперь он ответил на вопрос Ларсена.
– Разница? – Ларсен поднял глаза на капитана: – А ты что, не зарабатывал на войне? Ну, когда перевозил им военный металлолом? Вот и опять: новая порция, – он указал вдаль, за корму, туда, где в белесой мороси еще можно было разглядеть удаляющийся темный силуэт подводной лодки. – Прибьется к какому-то берегу, переплавят. И пожалуйста: кому-то щедрый заработок. А, может, и тебе? Ты ведь никогда не отказывался перевозить металлолом.
Но Эриксон не стал вступать в спор: что было, то было. Он вцепился в леер и сосредоточенно смотрел вперед, словно ожидал, что вновь по ходу парохода возникнет какое-то новое чудище войны. Затем молча ушел в рубку, взял в руки карту, долго в нее всматривался. Сказал Рольфу:
– Будь повнимательнее! Похоже, мы уже в самой пасти…
Пораженная увиденным, но все еще испуганная, Элен вернулась к себе, в свою столовую-камбуз. Она тоже, конечно, уже многое повидала в жизни, но такое ей не могло присниться даже в дурном сне. Она закрыла дверь на ключ, плотно задернула шторку иллюминатора. Но этого ей показалось мало, потому что все время чудилось, что вот-вот распахнется дверь и в нее просунется та страшная, окровавленная, исклеванная чайками голова, или же из темного угла на нее уставятся незрячие пустые глазницы. Тогда она достала из сумочки распятие и поставила на стол.
Но и все это, похоже, мало успокоило ее. Какое-то время она сидела, сжавшись в комок и уставившись на распятие. Не выдержав гнетущей тишины и ожидая невесть чего, она вдруг сорвалась с места и выбежала из каюты. Огляделась по сторонам. Куда? Можно в кочегарку! Там постоянное движение: гудит и потрескивает пылающая топка, рокочет двигатель. Там жизнь!
Кочегар, работавший лопатой у топки, не сразу обернулся. Лишь спустя какое-то время он даже не увидел, а ощутил присутствие Элен в кочегарке. Она испуганно стояла в углу, ее глаза были расширены.
– Ты закрываешься: он дал тебе ключ? – угрюмо спросил кочегар. – Ну и что он тебе пообещал? Койку пошире и кошелек потолще? А кроме кошелька у него все, как у всех…
Глаза Элен наполнились слезами. Она выскочила из кочегарки, побежала по ступенькам наверх.
Проводив ее равнодушным взглядом, кочегар презрительно плюнул на руки и снова взялся за лопату. За открытой дверцей топки полыхало и гудело пламя.
16
«Эскильстуна» тихо скользила в молоке тумана. На самом ее носу впередсмотрящим был рулевой Рольф – неподвижен, как статуя. Глаза его слезились от напряжения.
За штурвалом стоял Эриксон, здесь же, в рубке, находился и Ларсен. Отсюда, из рубки, был виден рулевой, его фигура из-за тумана казалась расплывчатой и зыбкой.
Ларсен поглядывал на часы, это заметил капитан: