Страница 23 из 32
Это был тихий, застенчивый человек довольно приятной, хотя и несколько женоподобной наружности, с кудрявыми волосами и нежным голосом, с мягкими безвольными руками - в ту пору еще украшенными кольцами, - которые он то и дело подносил к дрожащим губам; за первые полчаса своего знакомства с тюрьмой он повторил это нервное движение не менее сотни раз. Больше всего его беспокоила мысль о жене.
- Как вы думаете, сэр, - спрашивал он тюремного сторожа, - не слишком ли для нее будет тяжелым переживанием, если она завтра утром подойдет к воротам?
Тюремный сторож, опираясь на свой солидный опыт, объявил, что которые переживают, а которые нет. Чаще бывает, что нет.
- А какого она нрава, ваша-то? - глубокомысленно осведомился он. - Тут ведь в этом вся загвоздка.
- Она очень нежное, очень неопытное существо.
- Вот видите, - сказал тюремный сторож. - Тем хуже для нее.
- Она настолько не привыкла выходить одна, - сказал должник, - что я просто даже не знаю, как она найдет сюда дорогу.
- Может, она извозчика возьмет, - заметил тюремный сторож.
- Может быть, - безвольные пальцы потянулись к дрожащим губам. - Хорошо бы она взяла извозчика. Но боюсь, что не догадается.
- А то, может, - продолжал тюремный сторож, с высоты своего табурета, отполированного долгим употреблением, высказывавший все эти утешительные домыслы, точно перед ним был беспомощный младенец, которого нельзя не пожалеть, - а то, может, она попросит кого-нибудь проводить ее - брата или сестру.
- У нее нет ни братьев, ни сестер.
- Ну племянницу, тетку, служанку, подружку какую-нибудь, приказчика из зеленной лавки, черт побери! Уж кто-нибудь да найдется, - сказал сторож, заранее предупреждая все возможные возражения.
- А скажите, это... это не будет против правил, если она приведет с собой детей?
- Детей? - переспросил сторож. - Против правил? Господи твоя воля, да у нас тут целый детский приют, можно сказать. Детей! Да тут от них деваться некуда. Сколько их у вас?
- Двое, - ответил должник, снова поднося беспокойную руку к губам, и, повернувшись, побрел по тюремному двору.
Сторож проводил его взглядом.
- Ты и сам-то не лучше ребенка, - пробормотал он себе под нос. Значит, трое, и ставлю крону, что твоя женушка тебе под стать. А это уже четверо. И ставлю полкроны, что в скором времени будет еще один. А это уже пятеро. И не пожалею еще полкроны за то, чтобы мне сказали, кто из вас больший несмысленыш: еще не родившийся младенец или ты сам!
Все его догадки подтвердились. Жена пришла на следующий день, ведя за руку трехлетнего мальчика и двухлетнюю девочку, а что до остального, то сторож тоже оказался прав.
- Вы никак наняли комнату? - спросил этот сторож должника неделю-другую спустя.
- Да, я нанял очень хорошую комнату.
- И мебелишка найдется, чтобы обставить ее? - продолжал сторож.
- Сегодня после обеда мне должны доставить кое-какие необходимые предметы обстановки.
- И хозяйка с ребятишками переедет, чтобы вам не было скучно одному?
- Да, знаете, мы решили, что не стоит нам жить врозь, даже этот месяц или два.
- Даже месяц или два - ну да, конечно, - отозвался сторож. И снова он проводил должника взглядом и семь раз задумчиво покачал головой, когда тот скрылся из виду.
Злоключения этого человека начались с того, что он вступил компаньоном в предприятие, о котором знал только, что туда вложены его деньги; потом пошла юридическая путаница с составлением и оформлением каких-то купчих и дарственных, с актами о передаче имущества в одних случаях и отчуждения в других; потом его стали подозревать то в предоставлении незаконных льгот каким-то кредиторам, то в присвоении каких-то загадочно исчезнувших ценностей; а так как сам он меньше всех на свете способен был дать вразумительное объяснение хотя бы по одному из сомнительных пунктов, то разобраться в его деле оказалось совершенно немыслимым. Сколько ни пытались выспрашивать у него подробности, чтобы связать концы с концами в его ответах, сколько ни бились с ним опытные счетоводы и прожженные законники, знавшие все ходы и выходы в делах о банкротстве и несостоятельности - от этого дело лишь еще больше запутывалось, принося щедрые проценты неразберихи. Безвольные пальцы все чаще и чаще теребили дрожащую губу, и в конце концов даже наипрожженнейшие законники отказались от надежды добиться у него толку.
- Ему выйти отсюда? - говаривал тюремный сторож. - Да он никогда отсюда не выйдет, разве только сами кредиторы вытолкают его взашей.
Шел уже пятый или шестой месяц его пребывания в тюрьме, когда он однажды под вечер прибежал к сторожу, бледный и запыхавшийся, и сказал, что его жена занемогла.
- Как и следовало ожидать, - заметил сторож.
- Мы рассчитывали, что она переберется к одним добрым людям, которые живут за городом, - жалобно возразил должник, - но только завтра. Что же теперь делать? Господи боже мой, что же теперь делать?
- Не терять времени на ломание рук и кусание пальцев, - сказал сторож, человек здравомыслящий, взяв его за локоть. - Идемте.
Тот покорно побрел за ним, дрожа всем телом и повторяя между всхлипываниями: "Что делать, что делать!" - в то время как его безвольные пальцы размазывали по лицу слезы. Они взошли на самый верх одной из неприглядных тюремных лестниц, остановились у двери, ведущей в мансарду, и сторож постучал в эту дверь ключом.
- Входите! - отозвался изнутри чей-то голос.
Сторож толкнул дверь, и они очутились в убогой, смрадной комнатенке, посреди которой две сиплые, опухшие красноносые личности играли за колченогим столом в карты, курили трубки и пили джин.
- Доктор, - сказал сторож, - вот у этого джентльмена жена нуждается в ваших услугах и нельзя терять ни минуты!
Чтобы описать докторского приятеля, достаточно было взять в положительной степени эпитеты сиплый, одутловатый, красноносый, грязный, азартный, пропахший табаком и джином. Но для самого доктора уже потребовалась бы сравнительная, ибо он был еще сиплее, еще одутловатей, с еще более красным носом, еще азартнее, еще грязнее и еще сильней пропах табаком и джином. Одет он был в какую-то немыслимую рвань штопаный-перештопанный штормовой бушлат с продранными локтями и без единой пуговицы (в свое время этот человек был искусным корабельным врачом), грязнющие панталоны, которые лишь при очень богатом воображении можно было представить себе белыми, и ковровые шлепанцы; никаких признаков белья не наблюдалось.