Страница 4 из 16
– Ты совсем иначе пишешь, – удивлялся комсорг группы, разглядывая очередную тетрадку.
– Я обычно не очень стараюсь, но разве можно товарища Сталина конспектировать небрежно?
Комсорг отстал. Зато полюбил задавать вопросы преподаватель. Почти все ответы были записаны у нее в конце тетрадки.
– Эти вопросы им на курсах диктуют вместе с ответами, – комментировала Анна Семеновна. – Одни сочиняют, другие задают вопросы, третьи – отвечают. Из головы вопросы опасно задавать – можно не то услышать.
С немецким был «провал»: группа языка не знала совершенно. Начали с алфавита. Оля умирала от скуки, почти засыпала на занятиях, но боялась, что скоро придется открыть рот и заговорить.
Дома Оля почти всегда была одна: хозяйка пропадала на работе.
– Анна Семеновна! – спросила Оля как-то. – А где вы работаете?
– Я тебя не спрашиваю, откуда ты знаешь товарища Николая. И ты не лезь в мои дела. Работаю. Честно и добросовестно. А ты бы лучше газету почитала. Сегодня была интересная статья…
Оля начала читать газеты.
– Учись понимать, что хотели сказать читателю. Что, так сказать, донести в массы. На что нацелить. Комсомольцы должны готовиться к новой жизни, понимать ее задачи, видеть врагов. Иначе нельзя.
И вскоре девушка действительно научилась правильно читать, понимая, что ждут от нее Родина и партия.
– Придет время – дам тебе рекомендацию в партию. Если не скурвишься, конечно. Вот скажи, почему сейчас, когда страна наконец пришла в себя, обнаружилось столько врагов нашего дела? Почему столько лет мы доверяли этим людям? Не знаешь? А должна. Помни, враг всегда незаметен. Нужно быть бдительным. Иначе…
Первое время Оля думала, что Анна Семеновна так проверяет ее, потом поняла – нет, это была глубокая вера ее хозяйки – искренняя и выстраданная. Хватило ума не возражать.
– Ты что-то странное во сне бормочешь, – сообщила ей Анна Семеновна через какое-то время. – Слов не разберу.
У Оли упало сердце.
– Это я к занятиям готовлюсь, учебник под подушку кладу.
– Ну-ну.
Анна Семеновна была уверена, что слышала немецкие слова, язык она еще хорошо помнила, но ничего не выспрашивала. Товарищ Николай в письме намекнул, что девушка непростая, лишних вопросов задавать не надо.
А Оле пришлось учиться засыпать после Анны Семеновны, которая долго-долго ворочалась, вставала покурить в форточку, отчего сон вообще исчезал.
Когда деньги испарились, Оля пала духом.
– Так. Понятно, – вынесла вердикт Анна Семеновна. – Убираешь комнату, в очередь коридор, а я тебя кормлю. Кстати, отоварь-ка мой паек.
В пайке нашлись тушенка, сахар, папиросы, чай и зеленый кофе.
– Ну вот и живем. Кофе в другой раз не бери. Лучше папиросы. И сгоняй в деканат. Тебе стипендию должны платить повышенную. Напомни, кто твой отец. А то окопались всякие, забыли, кто за них кровь проливал, жизнь отдавал.
Теперь денег хватало на хлеб, трамвай и даже на кино, куда они сходили вместе с Анной Семеновной.
К декабрю группа научилась читать на немецком. Стало еще тоскливее. Было просто невозможно слушать исковерканные слова.
«Как она терпит, – думала Оля, разглядывая молодую симпатичную преподавательницу. – У нее, наверное, все кипит внутри».
– Камрад Ольга, – тотчас раздался голос женщины. – Вы бы внимательнее слушали. Скоро и до вас дойдет очередь. А вы, может быть, еще хуже будете произносить слова.
И куда подевалась теплая улыбка и симпатия преподавательницы? Откуда взялось столько неприязни?
– Слушаем вас, камрад Ольга. Прочитайте тот же абзац. Вы знаете, что такое абзац?
Оля кивнула и начала что-то испуганно лепетать.
– Громче, не стесняйтесь! – ехидно сказала преподавательница. – У вас только что было такое хорошее настроение. Что же вы?
«Действительно, – подумала Оля. – Что это я?»
Но голос не подчинялся ей.
– Вы не готовы? Жду вас после занятий!
Преподавательница отвернулась от Оли, продолжая так же улыбаться.
«За что она меня так?» – пронеслось в голове у Оли, а вслух она сказала по-немецки:
– Я хорошо готова к занятию. Но с удовольствием приду к вам еще раз. Уточните, пожалуйста, время.
Женщина вздрогнула, но промолчала. Лишь в конце занятия, когда Оля проходила мимо нее, неожиданно спросила на немецком:
– Вам, вероятно, очень скучно на занятиях? Я поговорю о вас на кафедре. Вы стараетесь, это заметно.
– Благодарю вас. Но меня все устраивает, – ответила Оля и ушла.
Это слово – «стараешься» – неслось отовсюду. Результаты были не так важны. Главное, чтобы было заметно старание, которое, как известно, легко имитировать.
На следующем занятии Олю попросили сходить за мелом в преподавательскую. В тесном кабинете Олю уже ждали.
– Проходите, Ольга, – на немецком начал разговор мужчина. – Представьтесь и расскажите о себе.
Отступать было поздно. Мужчина задавал вопросы, женщина попросила почитать и написать под диктовку.
– Как писать? Могу готическим шрифтом. Могу простым…
– Дома говорили на немецком? – спросил мужчина.
– Нет. Что вы! Я в школе ходила в кружок. Почти каждый день…
«Это ты, положим, врешь, – подумал мужчина. – но неважно».
Мужчина говорил на правильном немецком, без акцента, очень просто. А вот женщина знала язык потрясающе.
– Ты слышишь разницу между нами? – спросила она Олю.
– Да. Вы говорите на каком-то диалекте…
– Правильно. А какой диалект у тебя?
– Не знаю.
Это тоже была ложь. Оля знала, что говорит даже не на немецком, а на швейцарском немецком, который отличается и произношением, и выражениями, и даже некоторыми словами и оборотами.
– Я хочу предложить вам, Оля, позаниматься языком на нашей базе. С институтом я договорюсь.
– А как же сессия?
– Если вы окажетесь нам полезной… Неважно. Будет видно. Жду вас в воскресенье возле станции метро «Арбатская» в девять часов. А сейчас идите на занятие. И никому ничего не рассказывайте.
– А как же мел?
– Ах, да! Мел! Пожалуйста.
Мела никто в классе не ждал, вопросов не задавали.
Анна Семеновна на отъезд отреагировала спокойно.
– Вещи все забирай. Не хочу, чтоб приезжали и рылись тут у меня. Не подойдешь – хорошо, возвращайся.
В воскресенье рано утром к дому Анны Семеновны подъехала машина. Оля, увидев знакомого мужчину, вышла сама.
– Слушай, Оля, – напутствовала ее Анна Семеновна. – Я таких номеров машин не знаю. Будь осторожна.
Больше они не встретились.
Ольгу привезли за город, на какую-то дачу: небольшая территория, высокий забор, бревенчатый дом.
– Вы сразу с чемоданом? Может, и правильно, – в машине сказал мужчина. – Вопросов не задаете – тоже правильно.
В доме было несколько человек, но их присутствие скорее угадывалось.
– Вот ваша комната. Располагайтесь. Скоро позовут пить чай.
К чаю спустились трое: Оля, ее провожатый и средних лет женщина. Разговорились на немецком.
– Предложите нам чай. Будьте хозяйкой, Ольга, – произнесла женщина – несомненно немка.
Оля сделала все так, как делали бабушка и Матильдочка. Она аккуратно размешала заварку ложечкой, нашла салфетку, вдела ситечко в носик чайника. Приятным, как любила повторять бабушка, голосом Оля позвала всех к столу, слегка поклонившись. Стоя налила чай в чашки, открыла сахарницу и взяла в руки молочник.
– Может быть, фрау желает сливки? Не уверена, что они есть, но могу спросить. Еще сахар, герр?
Мужчина вопросительно посмотрел на женщину.
– Безукоризненно, – ответила она. – Как в лучших домах Германии. Даже голос меняет за столом. Кстати, что вы будете делать с этим пятном на салфетке? – уточнила она у Оли.
– Замочу в холодной воде, потом капну перекись. Она всегда есть в аптеках.
– А потом?
– Накрахмалю и поглажу.
– А если пятно останется?
– Вышью что-нибудь белыми нитками.
– Вы свободны, – сказал мужчина.
Обед Оле принесли в комнату, вернее, поставили поднос под дверью. Вечером позвали гулять.