Страница 5 из 82
— Почему именно я?
— Вы добрый и умный, не возражайте. Сегодня ночью я решилась открыть вам секрет. Позвала — вы приехали.
— Знаете, все эти болезненные экстазы…
— Я говорила сестре, — продолжала она, не слушая, — это несправедливо. Ванечка — ваш сын.
Я медленно переваривал «секрет». Никогда не мечтал о детях, но вот сейчас (в свои сорок два) вдруг возмутился: и впрямь несправедливо!
— Это точно?
— По ее словам — точно.
— А Самсон знал?
— Из-за него она и молчала.
— А, прочный творческий союз! — Я отчего-то разозлился… скорее всего — на самого себя. — А если вдруг узнал?
Больная сразу уловила подспудный смысл моего вопроса.
— Возможно, отомстил бы. Но не так. Не смертельно, он слабый.
— Сильный от силы, слабый от слабости такое могут сотворить! А эта творческая личность… Хотя нет! — осадил я себя. — Неверной жене отомстить — еще туда-сюда, но чтобы мальчику… нет, невозможно!
Танюша вновь пустилась в странности, проговорив отстраненно:
— Между ними стоял страх.
Я не смог поймать «опущенный долу» синий взор.
— В каком смысле? Объясните.
— Не могу. Я так ощущаю. А вы в этом разберетесь.
— Зачем мне? — невольно вырвалось.
Она прошептала:
— А Ванечка?
Опять всплыла «погребальная» фраза: «Не ищите мою могилу…» — опять холодок по коже…
— Он знал, кто его отец?
— Нет, конечно.
— Расскажите о нем.
— Ваня хотел стать музыкантом, жил музыкой.
— «Пинк флойд»? — рассеянно уточнил я.
— Нет, настоящей. — «Экстаз» прошел, Танюша отвечала вполне здраво. — Уже сам немного сочинял и пел, у него абсолютный слух.
— Как у моей матери, она была певицей… А что там ваш знакомый говорил о «травке»?
— Это произошло на той неделе, в среду. Он к нам в ночлежку приехал в четверг такой взволнованный. Постепенно успокоился, рассказал. Они действительно курили марихуану с банкирской дочкой, и их застал отец.
— Банкир?
Она кивнула:
— Возник скандал, он объяснялся с Самсоном и запретил Лелечке встречаться с Ваней. А Самсон еще с утра был наэлектризован, по Ваниным словам, у них с Викой произошла ссора.
— Из-за чего?
— Неизвестно.
— Откуда взялась марихуана?
— Ваня не сказал.
— Надо с этой дочкой побеседовать.
— А вы знаете, где они живут?
— Самсон объяснил, просил держать с ним связь. Если тут замешаны наркотики… понимаете?
— Нет, я Ване верю: он только раз попробовал и дал слово, что больше не будет.
— Как можно верить мальчишке… да еще в нынешнем резвом разврате?
— Грех коснулся его, но еще не овладел. Ваня одинок и горд в своем призвании, ему самолюбие не позволит опуститься.
— Что хорошего в чрезмерной гордости и самолюбии?
— Это по юности, от неуверенности в себе, пройдет. У него живая душа, отзывчивая.
Мы заговорили о сыне моем (да правда ль это, неужели у меня есть сын?) как о живом. Да почему бы нет, почему он должен умереть в свои шестнадцать? Какой дьявол так распорядился?
Танюша продолжала:
— Конечно, Ваня сильно увлекся этой девочкой, дело зашло далеко.
— Далеко? Он рассказал?
— Как раз по его умолчаниям я и догадалась, что поначалу взбесило банкира.
— То есть он застал их… Однако здесь завязался тугой узелок! — Я помолчал, раздумывая; наконец решился: — Таня, ваша сестра никогда не увлекалась черной магией?
Убогая не впала в припадок, лишь перекрестилась и ответила спокойно:
— Никогда.
— У них в прихожей мы с Самсоном нашли листок бумаги, на котором ее рукой написано: «Приди ко мне тот, кто под землей».
— Вика жила только здешним миром, «иной» для нее не существовал.
— Ну, от неверия до суеверия один шаг, как известно. А вы ее давно не видели.
— По словам Ванечки, она не переменилась.
— И тем не менее это очень похоже на заклинание, согласитесь. Над текстом рисунок: какое-то насекомое… или не насекомое… По первому впечатлению — жук, паук.
— Паук из-под земли?
Мы глядели друг на друга с нарастающим недоумением; мне самому-то казалось диким: да чтоб Виктория, с ее здравым смыслом, вызывала какого-то демона-паука!
Больная встрепенулась:
— В прихожей на полу, вы сказали? Листок обронили нечаянно.
— Да уж, у Вики такой порядок, все на своих местах… Правда, исчез ковер из спальни.
Танюша ахнула. И словно эхом прошелестели высокие травы, по ветвям прошло волнение — и на поляне возник Борис Вольнов. Вот уж кого не ожидал встретить в здешнем растревоженном улье! Оказалось: с больной условились, киноактер — секс-символ России за прошлый год — будет делать ей мануальный массаж.
— Это дело тонкое. Вы умеете?
— Ага. Еще студентом каждое лето ездил на шабашку. Одному там позвоночник зацепило, ну, помог вправить. А потом даже курсы специальные кончил, восточной медицины. Раз Бог дал руки, надо их использовать.
Руки прекрасной формы, сильные и нежные, с эротической рыжеватой порослью. Да и весь Боря неотразим, с головы до ног… вон даже больная не устояла.
— Надеюсь, Виктория Павловна отыскалась?
— Нет.
На подвижном лице — промельк тревоги… точнее, разочарования. Понятно, что не ради бедной Танюши он сюда прискакал; заполучить роль любовника пушкинской Клеопатры — о чем еще может мечтать актер!
Оставив их заниматься делом, я отправился на поиски семейства банкира.
5
Дом — такой как у Самсона, двухэтажный, с гаражом, но — ухоженные цветники, подстриженные кусты, почти английский газон и даже маленький бассейн — почти американский. Здоровенный красавец ротвейлер — лай, рык, беснованье, — которого уняла хозяйка, изящная женщина в сарафане в цветочек, глаза беспокойные.
Я представился: давний знакомый Любавских. Николай Васильевич — Ирина Юрьевна.
— Они так и не появились?
— Нет.
— Ужасно! Вы слышали, тут в окрестностях действует банда? Грабят и убивают.
— В доме ничего подозрительного…
— Они душат удавкой!
— Виктория с сыном исчезли в Москве, до Молчановки не доехали. В моргах и больницах как будто нет о них сведений.
— Ужасно! Хотите позвонить?
— Поговорить с вашей дочерью, если не возражаете.
— Возражаю, — с любезной улыбкой, но твердо сказала мать. — Леля не имеет никакого отношения к этой истории.
— К какой истории?
— К их исчезновению.
— Они с Ваней дружили.
— Раздружили. Мы запретили ей общение с этим юношей.
Из-за декоративных кустов раздался злой голосок:
— Да кто вы такие, чтоб мне запрещать!
Перед нами возникла мокрая, почти голая нимфа (в условном купальничке) — этакий забавный коричневый от загара зверек. Мать заплакала и скрылась в доме.
— Что это вы, мисс, так круто с родителями!
— Надоели. А вы чего тут вынюхиваете?
— Ты же слышала.
— Ладно. Пойдем покурим.
— «Травку»?
— Буду я на вас тратить.
Понятно, кто кого из детишек угощал марихуаной. Она увлекла меня за кустики на клетчатый плед у самой воды, голубой от облицовочной плитки; солнечно-голубые блики дрожали от легкого ветерка, отражаясь на смуглом личике; собака прилегла рядом, положив морду на ее колени. Закурили мои сигареты.
— Говорите тихо-тихо, правда. Они сейчас разорились, с ума сходят из-за «Фараона», — сообщила девочка, мило улыбнувшись.
— Чему радуешься? И твой комфорт под угрозой.
— Себе я заработаю.
Энергия неприрученного зверька бродила в ней через край; я предостерег:
— Это грязный путь и жестокий. До смерти.
— Не боюсь. Ваня умер — и никаких проблем.
Я воззрился изумленно:
— Умер? Что ты знаешь?
Она передернула плечами:
— А что еще могло случиться?
— Может, в аварию попал.
— Об этом же нет сведений, вы сказали.
— Ну… оказался нечаянным свидетелем убийства матери, испугался и где-то прячется.
— У Ваньки были свои загибы, но он не трус.