Страница 48 из 82
— Можно завтра продолжить наш диалог?
— Вы знаете, где я живу?
— Нет, откуда?
— Что ж, по воскресеньям я дома. Это… так необходимо?
— Ну, если для вас слишком больно…
— Записывайте адрес.
— Я запомню.
— Надо же. Другой бы с такой памятью дня не прожил. Шутка.
Неуютно было ему в новом жилище, неприкаянно. И все словно знобко, словно обжигал тот сквознячок в момент убийства, из сопредельных (запредельных) сфер. Он принялся убирать со стола, со скатерти, вышитой лиловыми колокольчиками (сестры вышивали?.. На миг милая картинка промелькнула… «иллюзии и слезы»). Тяжелый хрусталь и голубой фарфор. Осетрина, ветчина, цыплята, свежие огурцы и помидоры… Как-то вдруг в разгар глубокой зимы пахнуло летом, разогретыми на солнце грядками. Бедная Манон Леско готовилась к своему последнему Рождеству.
А елка сияла так стройно, кротко, по-детски, освещая колыбель в вертепе, поклонение пастухов и магов. Дорогая игрушка, по словам сестер, еще царских и царственных времен; с нею обращались бережно и осторожно, храня в специальном сундучке, где она в течение будничного года дожидалась праздника, чтоб напомнить детям и взрослым о великой тайне.
Серж сказал, что сестры из-за траура праздника не хотели, но он привез пахучее деревце, и пещерка открыла алое нутро с младенцем, синюю сферу и золотую звезду.
Тут из прихожей раздался отрывистый перезвон.
Дракончик
На пороге стояла Даша в шубке и лаковых туфельках, «с головою, как стог на дворе». Глаза невменяемые.
— Как же ты сбежала?
Губы скривились в гримасе, как в скорбной усмешечке, — отнят дар речи! Валентин поспешно ввел ее в прихожую, снял шубу, туфли… Слегка покачиваясь, Даша добрела до дивана возле елки, легла. Он встал в изножии, вопрошая взглядом: что делать, чем помочь?
— Дать тебе ручку и бумагу?
Кивнула.
Но прежде он закутал ее в верблюжье одеяло, принялся растирать ступни — ледяные… В прозрачных колготках и туфельках бежать через заснеженный центр, ведь метро уже не работает… Она нетерпеливо отмахнулась, не сводя с Валентина воспаленного взгляда.
Общую тетрадь он принес из ее комнаты и шариковую ручку. Мелкие невнятные каракули, но разобраться можно.
«У вас есть деньги?»
— Есть. Позавчера выиграл в рулетку и обменял на доллары. Сколько надо?
«Пистолет» — выведено черными буквами.
Валентин вышел в прихожую, достал пистолет из кармана куртки, постоял в мгновенном раздумье; по какой-то неуловимой ассоциации вспомнился взгляд актера в зеркале, растерянный и мстительный одновременно.
Даша просияла, протянула руки, схватила, вгляделась и уронила оружие на пол.
— Да, всего лишь газовый, но напугать очень даже способен. Смотри, какая отличная имитация пистолета Макарова. Тебе для защиты сейчас просто необходим.
Она отвернулась к спинке дивана.
— Даша, кого ты хочешь прикончить?
Повернулась, рассмеялась беззвучно — оскалилась — впечатление безумное.
«Привидение» — возникло на клетчатой странице словцо со скрытой издевкой. Не хочет открываться.
— Вот что, дорогая. Надо поспать и прийти в себя. В доме есть снотворное?.. Или тебя в больнице успели напичкать?.. Тогда, может, вина?
В ответ она протянула тетрадь.
«Ты убил Марину?»
— Нет, Даша. Я хочу раскрыть это подлое дело. Ты мне веришь?
«Вы чужой, меня даже не вспомнили».
— Вспомнил, детка, хотя я в вашей группе лекции не читал. У тебя на экзамене в волосах был круглый гребешок янтарного цвета… И вдруг он выпал, помнишь? Упал на столик между нами. Ну, веришь?
Пауза в сомнении, а ведь у нее нет выхода: никого из близких не осталось.
— Ладно. Но ты меня не боишься?
Отмахнулась с досадой. Она была то в нетерпении, то в изнеможении. Словом, «надрыв». Так начался их оригинальный диалог: вопрос — жест — пауза — нервный росчерк пера.
— Двадцать восьмое ноября — день гибели Алеши, понедельник. Наверное, ты была в институте? Так. Во сколько вернулась домой?
Даша растопырила пальцы — семь.
— В семь часов. Что делала твоя сестра?
Лицо ее задергалось в страдальческих усилиях.
— Даша, ты вот-вот заговоришь, доктор сказал. Пока обходись подручными средствами.
Она поднесла сжатые в кулачок пальцы к уху.
— Понятно. Марина разговаривала по телефону. О чем?
«Запомни зеленый камень».
— Ты услышала только эту фразу? (Кивок.) Что она значит, Марина объяснила?
«Сказала: „Мы там два раза встречались“».
— Возле зеленого камня? — Кивнула… передернула плечами… сомнение. — С кем она встречалась?.. — Он вгляделся в больное лицо. — На сегодня кончим, доктор запретил.
Даша резко замотала головой, одновременно умоляющим жестом протягивая к нему руки — куколка в ужасной пантомиме. Он подсел к ней на диван, успокаивающе пригладил всклокоченные шелковистые волосы.
— Я с тобой, мы его поймаем. С кем она разговаривала?.. Не знаешь. Что еще сказала?
«Проводить ее к метро „Арбатская“».
— Почему «проводить»? В чем дело?
«Вдруг потеряла сознание — сотрясение мозга».
— Ах да, она же поскользнулась на ступеньках.
«Исчезла тяжелая фаянсовая ваза с подзеркальника в прихожей».
— Ты думаешь… вазу кто-то разбил, а Марина скрыла?
«Сказала: нечаянно задела и разбила. Я тогда поверила, а теперь не знаю».
— Понятно. Не исключено, что в прихожей произошло столкновение. Итак, в восьмом часу вы пошли на «Арбатскую»? Примерно в это время милиционер видел вашу «волгу», то есть убийство уже произошло.
«Она любила Алешу».
— Верю. Но ее могли втравить в историю, а потом она побоялась признаться. С кем Марина встретилась на «Арбатской»?
«Ушла в метро».
— Ты ее подождала? (Кивок.) Дождалась?.. Нет… Как у вас было условлено?
«Я сразу должна уйти домой».
— А ты все-таки осталась. Почему?
«Непонятно. Страшно».
— Страшно? Вы ведь еще не знали про гибель Алеши. Как она объяснила это вечернее свидание?
«Марина узнала страшную тайну и хочет нас всех спасти».
— Тебя, себя и Алешу? (Кивок.) Тайну святого Грааля?
Изумленный взгляд.
— В агонии Марина сказала, довольно бессвязно, что Алешу убил святой Грааль. Что ты про это знаешь?
«Ничего!»
— И вы потом так и не объяснились более обстоятельно?
«До пятого января — больница. Она с ума сходила из-за Алеши и говорила: „Все расскажу, а пока не хочу подвергать тебя опасности“».
— Так. Ты долго ждала у метро?
«Час».
— Заметила что-нибудь подозрительное?
Она закрыла глаза. Пауза углублялась, он почему-то не смел прервать ее. Наконец Даша написала невнятным своим «больным» почерком:
«Голос».
— Какой голос? О чем ты?
«Знакомый голос сказал: „Дракончик!“»
— Знакомый? Чей?
«Не знаю».
— Но как же!..
На бессмысленное восклицание грянул быстрый ответ: «Жуткий, искаженный, нечеловеческий».
— Но объясни!..
«Страшно».
Он мельком отметил, что иногда она повторяет реплики, наверное, забывая о предыдущих.
— Откуда раздался голос?
«Из-под земли».
— Дашенька, из-за тщеславного азарта я затеял этот неуместный допрос, виноват. Тебе необходим покой, чтобы прийти в себя.
Она ответила яростным жестом отрицания.
С беспомощной жалостью наблюдал он, как она пытается заговорить. И, сдавшись, пишет:
«Допрос!»
И раздался вопрос, почему-то (по интуиции) волновавший его:
— Ты любила Алешу?
Даша выписала старательно, почти аккуратно:
«Его нельзя было не любить».
Синие, как у сестры, глаза глядели сурово.
— Понимаешь, я ищу и не могу найти мотив двух преступлений.
«Зачем ищете? Как вы замешаны?»
— Не криминально, детка.
«Вы полюбили Марину?»
— Я восхищался ею… как образом со старинной картины, такая, знаешь, Манон Леско. Образ прелестный, но, извини, мне чуждый. И у вас мне понравилось, потому что… Я ведь тоже одинок. Кроме того, опасность подстегивает, пробуждает энергию. Еще на Суворовском бульваре предчувствовалась тайна… тень, образно выражаясь, смерти, страсти. Словом, нечто необычное. За нами, конечно, следили.