Невеста по найму

- Он очень тяжело переживал то, что вы отменили помолвку, - произнесла Евгения Александровна, заставляя обратить на себя внимание. - Я думала, что делаю нечто правильное и жизненно важное для сына, когда пыталась свести его с Ларисой. Подозревала, что она врет, но все же верила ей. Надеялась, что сын будет счастлив с женщиной, которая подходит ему по статусу, но он начал гаснуть. Он любил тебя по-настоящему.

Слова обожгли легкие, выбивая из них воздух. Я какое-то время смотрела на Евгению Александровну, но затем подскочила на ноги. Постаралась втянуть в себя воздух и подавить эту пульсирующую боль.

В голове пронеслись слова Евгении Александровны: «Любил»...

- Не смейте так говорить. Дима не умер, он будет жить. И он любит нас с дочерью.

- С дочерью? О какой дочери идет речь, Ксения?

Евгения Александровна изменилась в лице. Неужели она не знала, что у Димы родилась дочь? Неужели он скрывал этот момент от матери, решив оградить меня и Милу от ее вмешательства в наши жизни. Это было очень сильно с его стороны. На глаза навернулись слезы.

- У нас с Димой родилась дочь, нас только сегодня выписали из больницы, - ответила я, понимая, что скрывать смысла нет, ведь если с Димой что-то случится, его мать должна знать, что он оставил после себя дочь.

- Господи! - Евгения Александровна приложила руку к лицу. - Я плохая мать, раз сын даже не сообщил об этом, - произнесла она, а я решила сделать вид, что ничего не слышала, потому что единственное, что хотелось сказать в этот момент - подтвердить ее слова и дать понять, что если бы она не вмешалась в наши отношения раньше, то сейчас все было иначе.

Я ждала врача, словно верующие второго пришествия Христа. И когда он вышел из операционной, сердце оборвалось. Он мог сказать все что угодно, но я ждала положительные прогнозы, потому что от других новостей сердце просто разорвалось бы на части.

- Операция прошла успешно настолько, насколько это могло быть. Дмитрий выживет, но сможет ли он ходить, находится под большим вопросом.

Я прикрыла глаза и с облегчением выдохнула, начала благодарить Бога, что сохранил жизнь моего мужчины. А со всем остальным мы справимся с ним вместе. Самое главное - он будет жить, даже если больше никогда не встанет на ноги.

- Его можно увидеть? - спросила, понимая, что если ворвусь туда снова, то меня выдворят.

- До завтра он не придет в себя. Мы вкололи ему успокоительные. Вы можете поехать домой.

- Но хотя бы увидеть его на минуту можно?

Я чувствовала, что это необходимо нам обоим. Возможно, Дима не слышал меня, но я надеялась, что близость поможет ему ухватиться за жизнь и бороться за нее.

- Только одну минуту, - ответил доктор и подошел к матери моего мужчины, а я юркнула в реанимацию, откуда вышла медсестра.

Я потихоньку подошла к кушетке, на которой он лежал, опасаясь нарушить его покой. Мой мужчина выглядел неважно. Улыбка сползла с лица и теперь превратилась в нечто убийственное. Внутри все сжалось от страха за его жизнь, от чувства вины за измену.

- Дима, если бы я только могла отмотать время назад и все исправить, - прошептала, подойдя ближе и взяв его за руку. - Как много бед пришлось испытать из-за того, что не разобрала своих чувств сразу. Я так сильно люблю тебя... Отдыхай. Завтра я обязательно вернусь. И буду рядом с тобой, слышишь?

Я понимала, что он спит, потому осторожно отпустила его руку и направилась к дверям. На едва гнущихся ногах дошла до выхода и вызвала такси. Евгении Александровны уже не было, странно, что мать не попыталась увидеть сына, но не мне судить.

Придя домой в первом часу ночи, посмотрела на сестру, уснувшую у колыбели Милы.

- Лиз, - я положила руку на ее плечо, - переляг на кровать.

- Ой, Ксю, я только голову опустила и провалилась в сон, - произнесла Лизка, встала и обняла меня.

- Мама домой уехала?

- Да, у нее завтра какая-то платная консультация, но ты не переживай, я с Милой посижу. У меня ничего важного не будет...

Лизка позевала и отстранилась от меня.

- Спасибо, - прошептала я.

Сестра что-то угукнула и ушла в комнату. Комнату, где раньше мы спали вместе с Димой. В сердце больно кольнуло, словно в него вонзили ядовитую стрелу, и яд боли начал расползаться, отравляя организм. Я присела у кроватки дочери, стараясь сдерживать слезы. Нельзя было плакать, малышка ведь все чувствовала и волновалась вместе со мной.

- Люблю тебя, мое маленькое сокровище, - произнесла я, стараясь найти в ней успокоение и надежду на счастливое будущее.

Утром я покормила Милу и сцедила достаточно молока для двух кормлений. Я не знала, как долго пробуду в больнице, но пообещала Лизке, что потороплюсь, потому что у нее вырисовалась важная консультация по учебе вечером, пропускать которую было крайне нежелательно.

Когда я приехала в больницу, получила удар под дых. Доктор сказал, что Дима запретил пускать меня к нему. Попросил передать, что не желает меня видеть. Он возненавидел меня, знал, что только я во всем виновата и возненавидел, но мне было необходимо увидеть его и убедиться, что он действительно пришел в себя и дышит.

- Вы не можете запретить мне, - прошипела на врача. - В какой он палате?

- Состояние пациента может ухудшиться, если вы пойдете, - продолжал настаивать на своем доктор.

К черту его. К черту Диму, который так вовремя вспомнил об измене и решил обидеться. Я уже развернулась, чтобы уйти, но столкнулась с Евгенией Александровной. Она судя по всему возвращалась от сына и находилась не в лучшем расположении духа. Подняв на меня взгляд, замерла.

- Он в сто четвертой палате. Тебе нужно поговорить с ним.

Я кивнула и покосилась на врача. Он действительно не мог запретить мне находиться здесь, ведь я не сделала ничего плохого и пришла навестить отца своего ребенка. Дойдя до палаты, замерла, слушая, как Дима на кого-то ругается по телефону. Когда его голос замолк, я все-таки вошла в палату. Наши взгляды пересеклись, и Дима резко отвернул голову в сторону.

- Не надо, Ксюша! - произнес он и нахмурился. - Я просил, чтобы тебя не пускали, - бросил он так, словно ему действительно было противно мое присутствие. - Видимо, нужно заплатить чуточку больше, чтобы пожелания пациента исполняли безоговорочно.

Я не понимала, почему он так резко поменял мнение, ведь еще несколько дней назад сидел около меня и нашей дочери и лелеял нас, окутывал своей любовью и заботой.

- Дима, - прошептала я, приближаясь к нему. - Я понимаю, что заслужила этот шквал негатива к себе, но, пожалуйста, позволь быть рядом сейчас, когда тебе плохо. Потом, если захочешь, я уйду.

Он повернулся и посмотрел на меня, заставляя прочувствовать его боль. Ему было плохо. Он испытывал отвращение не ко мне, а к самому себе. И от этого было еще тяжелее.

- Я прикован к постели, Ксюша! Вам нужен не такой мужчина. Миле нужен полноценный отец. Я разговаривал с Игорем, он готов забрать вас. Я буду помогать со стороны и делать все, что от меня зависит, лишь бы вы были счастливы.

Диме тяжело давались эти слова. Я видела, с каким трудом он произносит каждое, как отрывает частичку себя во благо нам. Это было так благородно. Это был его стиль поведения. Только Дмитрий Звонарев мог пожертвовать собой во благо любимых. И я влюблялась в него все сильнее. В этот момент я поняла, что как бы он ни пытался прогнать от себя, я буду рядом. Я помогу ему.

- Мне не нужен Игорь... Мне никто, кроме тебя, не нужен. Я знаю, вчера ты не слышал меня, но я сказала, что...

- Стоп! - Дмитрий перебил меня, не дав сказать самого главного. - Не надо жалеть меня. Я не хочу, чтобы ты была вместе со мной из жалости. Все кончено, Ксюша. Как бы больно мне ни было говорить это.

Для человека, перенесшего такую сложную операцию, Дмитрий выглядел более, чем живым, хоть я и понимала, что дается ему это упрямство нелегко.

- Я тебя не жалею, я хочу быть рядом с любимым человеком, - мускулы на лице Димы дрогнули.