Государство Печали (ЛП)

Он даже не назвал ее по имени. Он назвал ее «дочь».

Ее ладони сжались в кулаки, она поняла это, когда ногти ужалили кожу, и она вырвалась из дымки боли и гнева. Она дрожала, тяжело дышала, пот катился по спине от стараний не дать себе броситься за ним. Печаль думала о боли, отвлекая себя. Бейрам говорил с Мелакисом, с тревогой посмотрел на нее, но она покачала головой, не доверяя контролю, когда даже мелочь могла вывести ее из меня. Она смотрела, как Харун еще раз обнял сына. Он словно не мог нарадоваться прикосновениям. Она ненавидела его. Ненавидела.

— Лучше бы ты умер, — прошептала она в конце песни, когда Харун обнял сына. — Лучше бы ты был мертв, — она даже не знала, кого из них имела в виду.

За комнатой зазвенели часы, она считала удары, по ним восстанавливая дыхание. На двенадцатом она выдохнула. Новый день.

Печаль вдруг поняла, что это был ее день рождения. Она родилась через два дня после случая. Ей было восемнадцать. Она посмотрела на остатки семьи — на отца и якобы брата, стоявших рука об руку, принимающих поздравления и радость ото всех.

Тоска по Расмусу охватила ее, она прислонилась к стене, чтобы не осесть на пол. Будь он здесь, он потанцевал бы с ней, улыбнулся бы, когда она ударила Бальтазара. Он был бы сейчас с ней, поздравил и пообещал бы прийти к ней в комнаты. Сказал бы, что не может дождаться их объятий.

Комок появился в горле, она поняла, что потеряла. Еще и зря, ведь Мэл вернулся, и она уже не была нужна. Ее отец был в себе, но если он угаснет, Мэл будет канцлером. Она закрыла глаза, не было сил видеть их.

Движение сбоку заставило ее открыть глаза.

Мэл стоял рядом с ней.

Она посмотрела на него, окинула комнату взглядом.

Мелакис взял скрипку, они с Веспусом играли что-то приглушенное, Йеденват бродили вокруг, делая вид, что они не смотрят на Печаль и Мэла. Бальтазар заговорил с Харуном, хотя тот поглядывал на своих детей, зависть к Печали была в его резком взгляде.

— Почему ты здесь? Почему не со всеми? — спросил Мэл. — Ты не счастлива?

— Я устала, — сказала Печаль. — Эти дни были насыщенными.

Он кивнул, принимая это.

— Он поговорил с тобой? — Мэл прислонился плечом к стене, чтобы быть лицом к ней.

Печаль осталась лицом к комнате.

— Да. Сказал, что ты теперь здесь, и мне больше не нужно переживать за Раннон.

Мэл тихо цокнул языком.

— Я не имел в виду это, когда просил его.

Печаль повернулась. Она посмотрела на своего нового брата, лицо которого знала по картинам.

— Что ты хотел, чтобы он сказал?

— Просто… что ты не должна больше делать это одна. Ты не должна быть в ответе за все это, — он сглотнул. — Знаю, для тебя Линсель — предательница, но для меня она была связью с сестрой, с отцом, и все присланные ею птицы были подарком. Это она рассказала мне о вас. И о бабушке, — Печаль вздрогнула от упоминания любимой бабушки. — Она рассказала, как первая леди-вдова смягчала резкость правления нашего отца. А после ее смерти это место заняла ты. Хотел бы я знать ее.

Печаль посмотрела ему в глаза. У него они были такими же карими, как у нее. Как у их отца.

«У всех в Ранноне темные глаза. И что?» — Печаль тряхнула головой и сосредоточилась.

Мэл повернулся к Харуну, следящему за ними.

— Он обещал, больше никакой Ламентии. Он послал птицу в Истевар при мне с приказом убрать его комнаты и уничтожить все следы наркотика. Он хочет начать заново. Он знает, будет сложно, как и порвать с зависимостью, но он хочет попробовать. Ради нас.

— Ради тебя.

— Печаль, — глаза Мэла были печальными. — Ему стыдно за то, как он обошелся с тобой.

— Стыдно? — она не смогла скрыть недоверие в голосе. — Ты думаешь, ему стыдно?

— Потому он не может смотреть на тебя или говорить с тобой. Он мне так сказал. Он смущен от того, как сильно подвел тебя.

Печаль моргнула.

— Так он объяснил свое поведение?

Мэл кивнул.

— Он знает, что был не таким отцом, как ты заслужила, и ему больно из-за того, что он так подвел тебя, заставил юную дочь ухаживать за ним. Он рассказывал мне, как ты приходила к нему, убирала после одного из его… случаев, заботилась о нем. И как он плакал, когда ты уходила, из-за того, что делал с тобой. Но он обещал, что извинится, и мы будем настоящей семьей.

Печаль сглотнула.

— Он сочинил историю, и ты поверил, что все правда, — с горечью сказала она. — Но я семнадцать — нет, восемнадцать — лет видела обратное. У тебя этого опыта нет, — добавила она, удивив себя.

Боль мелькнула на лице Мэла.

— Я не жду, что ты сразу простишь его, — сказал он скованно. — И не жду, что ты поверишь или полюбишь меня, я даже расстроился бы в таком случае. Но все теперь будет иначе. Вот увидишь, — он взял ее за руку, она не успела остановить его, он поцеловал ее ладонь. — Как я и сказал, мы будем семьей. Я хочу узнать лучше вас обоих.

Он поклонился и начал отходить.

— О, и, Печаль? Всего наилучшего.

Он развернулся и пошел к остальным, и те радостно завопили.

Харун снова обнял его, она изучала их лица. Борода Харуна мешала, но между нами не было особого сходства: где нос Харуна был крючковатым, у Мэла он был чуть скошен, где скулы Мэла были острыми и высокими, у Харуна они были плоскими даже на худом лице. Конечно, дело могло быть в разнице в возрасте.

«Или нет…».

Печали надоело смотреть и размышлять. Она поманила Шенай, взяла бокал вина и осушила глотком. Она вытерла рот рукавом, с силой опустила бокал. Кивнув остолбеневшей служанке, она ушла, миновав группу, что села за столом, словно в их личной гостинице.

Адреналин бурлил в ней, она ускорилась, бежала по замку, пугая стражей у дверей, которые едва успевали открывать их для нее. В своей комнате она отпустила Шевелу, что ждала ее, и рухнула на кровать. Печаль схватила подушку и закричала, прижимая ее к лицу. Она вопила снова и снова без слов, пока не запылали горло и легкие. Она бросила подушку, снова схватила ее и била. Это был Бальтазар, Самад, Каспира, Линсель. Это был Веспус, Харун и Мэл. Это был даже Расмус, бросивший ее, хоть он и был вынужден.

Когда подушка вдруг взорвалась, высыпав перья в воздух, Печаль замерла. Она рухнула на спину, и смотрела, как белые перья падают вокруг нее, на нее. Она помнила, как Расмус рассказывал ей о погоде в северных горах Риллы, как его народ прикреплял доски к ногам и катался по ледяным склонам ради веселья. Она закрыла глаза, перья были для нее снегом.

Она проснулась от крика.

Она тут же села, перья разлетелись, и она вскочила на ноги, когда дверь распахнулась. Она приготовилась к атаке, но расслабилась немного при виде Иррис.

Ее подруга замерла при виде перьев, кружащих по комнате.

— Что такое? — выдохнула Печаль.

— Твой отец, — Иррис смотрела на нее, глаза были большими и испуганными. — Твой отец, Печаль. Он мертв.

17

Не постоянство, а перемены

Харуна нашел на полу спальни его паж. На тумбочке была горка Ламентии, а рядом — использованная трубочка из карты. Причина была очевидна.

Когда Печаль пришла, все еще одетая в платье с прошлого дня, его перенесли на кровать, придав более важный вид. Его глаза были закрыты, руки лежали на впавшей груди. Шторы были сдвинуты, лампы горели на стене, тусклый свет зловеще напоминал его комнату в Зимнем дворце. Печаль подошла к кровати.

Отец тоже был в одежде с вечера, цвета на его восковой коже были жуткими, туника была в темных пятнах. Хотя кто-то додумался вытереть его лицо, она видела темную крошку крови у ноздри, а еще что-то белое и засохшее, идущее дорожкой от глаза. Она отвернулась, вспомнив Алиссу.

Она была в комнате пару секунд, и другие начали приходить как она, вбегая и замирая на пороге, словно их останавливала невидимая дверь, пока они не находили взглядом труп. Потом они входили по одному, занимали место вокруг кровати. Самад, Каспира, Бейрам, Бальтазар: пришел весь Йеденват. Они расступились для кресла Шарона, когда он прибыл, никто не говорил, они склоняли головы, сцепив ладони. То, что никто не плакал, многое говорило Печали. То, что никто не ждал ее слез, говорило о том же.