Страница 1 из 5
Уолтер Де ла Мар
Льюис Кэрролл
Перевод Н. М. Демуровой
Мало найдется шедевров, дату создания которых мы знали бы с такой точностью. "Поднялись вверх но реке", - записал Кэрролл в своем дневнике от 4 июля {1}. И ниже: "Там я рассказал им сказку". Алиса вспоминает, что Кэрролл начал рассказывать ЭТ сказку однажды летним днем, когда "солнце так невыносимо жгло", что им пришлось спрятаться в "тени стога свежего сена на зеленом берегу", и что она сама убедила Кэрролла ее записать. С другой стороны доктор Пейджет {2} рассказывает, как еще летом 1854 г. в кругу математиков в Уитби Доджсон, которому тогда было всего двадцать два года, "высидел" сказку для развлечения требовательных юнцов обоего пола.
Потом уселись на скале
Среди крутых громад,
И устрицы - все до одной
Пред ними стали в ряд {3}.
Существует еще версия, что Кэрролл написал "Страну чудес", чтобы развлечь и подбодрить свою маленькую кузину, когда она болела. А мораль здесь такова {4}: этого быть не могло, ибо, прочитав всего лишь один абзац, она тотчас бы понравилась.
Наконец, в "Жизни" {5} сказано, что опубликовать сказку Кэрролла убедил Джордж Макдоналд, тогда как, согласно другим источникам, решающую роль здесь сыграли восторженные аплодисменты шестилетнего Гревилла Макдоналда, которому вместе с его сестрами Кэрролл прочитал в рукописи "Страну чудес". Что же касается погоды, то в "Таймс" от 5 июля 1862 г. сказано, что накануне день был дождливым, а температура воздуха не поднималась выше 53Ь {6}.
Однако эти противоречивые сведения нетрудно примирить; подобно спорам о родине Гомера, они лишь воздают должное славе поэта.
Общее между ними одно: все они свидетельствуют о том, что сама сказка, стихи в ней и прочее возникли в воображении Кэрролла без предварительного обдумывания и в совершенно законченном и завершенном виде - подобно тому, как возникла одна из лучших в английской поэзии строк: "Ибо Снарк был буджумом, понятно?" {7} Сам Кэрролл говорил: "Каждое слово в диалогах пришло само". И хотя в несколько иных обстоятельствах он и признавался, что его "усталую музу" норой подстегивало "сознание того, что надо было что-то сказать, а не то, что у меня было что сказать", и что он отправил Алису вниз по кроличьей норе, совершенно не представляя себе, как он поступит с нею дальше, и, стоило кристальному источнику иссякнуть, он всегда мог притвориться уснувшим (тогда как на деле тут-то он, конечно, и просыпался), - все это никак не объясняет чуда и представляет интерес лишь потому, что в "Сильви и Бруно" Доджсон с презрением отозвался о книгах, написанных не по вдохновению. Он утверждал, что литература такого рода может быть только бесчувственной и холодной.
А удовольствия, в которых он себе отказывал; а дни, исполненные труда; у драгоценный металл, которым он заделывал любую трещинку; а лампа, горевшая в его кабинете далеко за полночь? Неужто Доджсон просто оплакивал погибшего Кэрролла? Или, может быть, с возрастом он, подобно другим пожилым писателям, вспоминая о свете, озарившем достижения юности, и павшую на них небесную росу, забыл о терпении, самоотверженности, труде? Еще удивительнее то, что за "Страной чудес" последовало такое совершенное продолжение, как "Зазеркалье". Это звезды-близнецы, и литературным астрономам остается лишь спорить об относительной яркости их сияния.
Обе сказки строятся на определенном композиционном приеме: в одной это игральные карты, в другой - шахматная партия, ходы в которой Кэрролл попытался объяснить лишь частично. Они-то и подсказали характер некоторых основных персонажей - или, вернее, их положение; впрочем, кто еще из сказочников сумел бы так использовать этот прием? Зеркало, издавна ставившее в тупик детей, философов и дикарей, нужно Кэрроллу лишь для того, чтобы дать отраженным стишок и заставить Алису повернуть назад, когда ей нужно идти вперед, - способ продвижения, который порой бывает полезен и в жизни.
Обе сказки к тому же - это допущение, пожалуй, не столь удачно, в особенности потому, что благодаря ему в них появляется старшая сестра, любящая назидания, - оказываются снами; одна девочка, о которой мне рассказали, разразилась при последнем пробуждении слезами.
Все это, правда, имеет не больше отношения к воображаемой реальности (высшей иллюзии) "Алисы", чем сложная хронология и юриспруденция - к "Гремящим высотам" {8}, которые, как известно, недосягаемы. Читая сказки Кэрролла, мы едва ли замечаем их искусную композицию, хоть она и необычайно законченна и последовательна. "Как вам это понравится" отличает то же свойство.
Какова бы ни была композиция этих произведений, они все равно остались бы по сути самыми оригинальными в мире. Гениальность Кэрролла проявлялась настолько своеобразно, что он сам не сознавал своего дара. Это часто бывает с гениями.
Королева Червей, по его собственному признанию, должна была олицетворять "слепую, бессмысленную ярость", Черная Королева "концентрированную суть всех гувернанток", Болванщик был когда-то профессором, Белая Королева чрезвычайно напоминала ему миссис Рэгг в романе Уилки Коллинза "Без имени", а Белый Рыцарь должен был олицетворять героя "Решимости и независимости" Уордсворта {9}. Но если бы этим все и ограничилось, где были бы сейчас эти бессмертные персонажи? Разум подчиняется воображению, а не воображение - разуму. "Пожалуйста, никогда меня не хвали, - просил Доджсон кого-то из детей, приславших ему письмо об "Алисе". - Я всего лишь доверенное лицо, не более". Так могла бы ответить сама Природа, если бы мы вздумали воздавать должное ее неисчерпаемой выдумке, сотворившей гиппопотама, верблюда, рыб вроде "морского ангела" и блоху!
То же можно сказать и о "Снарке". "Боюсь, - писал Доджсон, - что я не имел в виду ничего, кроме нонсенса... Но так как слова означают больше, чем мы имеем в виду, когда их употребляем, то я буду рад принять как основную любую из добрых мыслей, которую вы найдете в книге". Замечание не только великодушное и скромное, но и заслуживающее того, чтобы над ним задуматься.