Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 23

Если какие-то наркотические лекарства не были связаны с «опасными классами», то пристрастие к ним, однако, рассматривалось как чисто медицинская проблема. Например, еще до 1906 года «Акт о чистоте пищи и лекарств» потребовал от производителей «патентованных лекарств» перечислять их ингредиенты, и героин, кокаин и марихуана часто содержались в «тониках» и пилюлях, которые можно было свободно купить в любой аптеке. Типичным опиатным наркоманом в то время была мать семейства и домашняя хозяйка, которая стала зависимой после регулярного приема разрекламированных лекарств, на упаковках которых отсутствовали какие бы то ни было предостережения. Мы не знаем, какую долю этих лекарств принимали для снятия боли и какую – люди, впавшие в зависимость. Однако исторические свидетельства позволяют утверждать, что некоторые женщины принимали наркотики для того, чтобы улучшить настроение или убежать от действительности.

Такие наркоманы или, выражаясь современным языком, зависимые не рассматривались как угроза обществу. Они считались пациентами, которых надо жалеть, лечить, просвещать и защищать от бессовестных фармацевтических компаний. Таких наркоманов лечили врачи. На самом деле, только указание на упаковке, что лекарство содержит опиаты, сократило потребление их на 25–50 процентов за годы, прошедшие после принятия закона 1906 года, и это показало, что меры, далекие от криминализации, могут сократить потребление даже наиболее опасных наркотиков и что просвещение – важная часть профилактики.

Двадцатый век вступал в свои права, и идеи, касающиеся употребления наркотиков, стали меняться. Когда-то Раш и его коллеги описывали алкоголизм как болезнь, вызванную употреблением «крепкого жгучего алкоголя», разрушавшего свободу воли человека. Проблема была в самом наркотике, в данном случае в алкоголе; каждый, кто его пробовал, мог стать алкоголиком, если употреблял его достаточно долго и в больших дозах. В этом не было никакой вины самого человека. Неудивительно, что такая идеология привела в результате к принятию сухого закона, который продержался с 1920 по 1933 год. В конце концов, если алкоголь вызывает алкоголизм – а все домашнее насилие, драки в барах, нищета и деградация были с ним крепко связаны, – то его (алкоголя) запрет позволит уничтожить или, на худой конец, ослабить эти проблемы.

Примечательно, что так же, как с утверждением других антинаркотических законов, расизм и предубеждения против иностранцев и иммигрантов сыграли решающую роль в принятии сухого закона. Самыми яростными сторонниками его введения были члены Ку-Клукс-Клана, деятельность которого оживилась на фоне дебатов насчет сухого закона. Один историк писал, что «поддержка сухого закона представляла единственное, что скрепляло между собой людей Клана по всей стране». Другие историки писали о нападениях куклуксклановцев на бутлегеров, а также о частых случаях, когда одни и те же люди состояли в Клане и Антисалунной Лиге, организации, сыгравшей ключевую роль в утверждении законов, запретивших продажу алкоголя. Однако на этот раз острие расистской атаки было направлено не на черных; фактически оно ударило по тем иммигрантам, которых поборники нового закона обвиняли в повальном пьянстве, – по немцам, ирландцам, евреям и итальянцам.

Конечно, теперь общеизвестны катастрофические последствия принятия сухого закона. Хотя на первых порах его введение снизило потребление алкоголя и уменьшило число госпитализаций по поводу вызываемых им заболеваний, так же как и смертность от цирроза печени. Такое же снижение этих показателей наблюдалось в странах, где набрало силу движение за умеренное потребление спиртного, но не вводилось строгое антиалкогольное законодательство. Представители страховых компаний отметили, что за период действия сухого закона заболеваемость алкоголизмом выросла на 300 процентов. В то же время число убийств на сто тысяч населения возросло за период с 1918 года (до принятия закона) с 6,5 до 9,7 в 1933 году (в год отмены сухого закона), то есть почти на 50 процентов. На возражение о том, что это могло быть случайным совпадением, можно ответить, что после отмены этот показатель вернулся на уровень 6 убийств на 100 тысяч населения.

Что еще хуже, остался в тени один малоизвестный эпизод, показывающий, насколько преступно могут американцы отнестись к употреблению любой субстанции, которую они решили возненавидеть, – за время действия сухого закона тысячи людей погибли в результате потребления технического спирта. Никто пока не удосужился точно посчитать число смертей, которых вполне можно было избежать. Однако факт остается фактом – в 1926 году администрация Кулиджа распорядилась, чтобы производители добавляли в технические спирты ядовитые вещества, такие как метанол, бензин, хлороформ, карболовая кислота и ацетон, для того, чтобы этот спирт не покупали бутлегеры. Только в одном 1926 году в Нью-Йорке отравились 1200 человек, 400 из них умерли. Вскоре стало ясно, что закон не только невыполним, но и неэффективен.





После отмены позорного сухого закона была дискредитирована также идея о том, что алкоголизм является всего лишь следствием избыточного потребления спиртного. Движение за отмену закона и общество анонимных алкоголиков, возникшее в 1935 году, придерживались несколько иной модели заболевания. Вместо того, чтобы считать алкоголь единственной причиной алкоголизма, они стали рассматривать питие как симптом. Теперь само опьяняющее вещество перестали считать главной проблемой: все дело, по мнению анонимных алкоголиков, заключалось в отношении людей к спиртному. Большинство людей могут безнаказанно пить крепкие напитки, а алкоголики не могут. Значит, у алкоголиков «аллергия» на алкоголь. Если сделать продажу спиртного легальной, то таких людей можно будет лечить, как обычных больных, а всех остальных, в том числе производителей, можно будет оставить в покое, сэкономив на этом массу бюджетных денег.

Эти идеи о неудаче сухого закона, с помощью которого государство хотело арестами решить проблему алкоголизма, остаются общепринятыми и сейчас – по крайней мере в отношении спиртного. Однако эти же идеи не прижились в отношении к наркотикам, даже несмотря на то, что доля зависимых среди потребителей героина, метамфетамина и кокаина сопоставима с долей зависимых среди потребителей алкоголя, а доля таковых среди курильщиков марихуаны заметно ниже.

Пока я находилась на курсе детоксикации, мне стало совершенно ясно, что на зависимости медицина смотрит совсем не так, как на другие заболевания – душевные и телесные. Образ зависимого человека был пропитан стереотипами, которые я теперь считаю вредными и лживыми. Это представление о зависимом как о человеке, способном лгать, мошенничать, воровать, продаваться за деньги и убивать за заветную дозу. Конечно, мне приходилось видеть среди наркоманов людей, которые вели себя именно так, – по крайней мере, они не гнушались ложью, проституцией и воровством, и в то время я не имела никакого представления о том, откуда у меня взялись такие представления. Я просто приняла для себя такую моральную модель.

Мое представление о зависимости, надо признать, сформировалось, когда я стала нюхать кокаин, который, как считалось, не вызывает сильного пристрастия. В это трудно поверить, особенно в свете реальных последствий потребления кристаллического кокаина (крэка), но это показывает, насколько трудно отчетливо сформулировать и определить проблему. В то время эта научная недоработка – по крайней мере в моем случае – непреднамеренно поощряла меня к употреблению наркотиков.

В 1982 году в «Сайентифик Америкен» была опубликована статья, где утверждалось, что кокаин не является наркотиком в классическом смысле этого слова, так как не вызывает болезненного пристрастия; я читала эту статью или дома, так как отец выписывал журнал, или в Колумбийском университете. Авторы статьи, Крейг Ван Дайк и Роберт Бик утверждали, что поведенческие особенности тех, кто нюхает кокаин, «можно сравнить с поведением любителей арахиса или картофельных чипсов. Постоянное жевание отвлекает людей от повседневных и важных дел, но в то же время служит источником удовольствия». Другими словами, понюшки кокаина не более вредны и прилипчивы, чем чипсы и соленые орехи. Эти утверждения были вскоре встречены насмешками и негодованием, так как потребление кокаина связывали с ростом преступности, а в вечерних телевизионных новостях часто показывали похожих на скелеты любителей кокаина. (В наши дни, однако, многие специалисты говорят о том, что чипсы и орешки являются столь же прилипчивыми и вызывают почти такую же зависимость, как кокс, что можно подтвердить эпидемией ожирения; однако в то время такая идея казалась одновременно абсурдной и еретической.)