Страница 3 из 30
Вдвоем с Рейви, хохоча, обгоняя друг друга, мы бежим на площадь, к перекличке. Сегодня должны выбирать девушек на корабль до восточного маяка, и мне до ужаса интересно, кого назначит городничий. Рейви рассказывает, что Нейара собирается поднести старосте акулий плавник! От хохота я зажимаю рот ладошкой.
— Мы уже взрослые, а ведем себя, как малые дети! — мой голос звучит строго.
Акулий плавник, тоже выдумала!
На площади почти пусто. Мы замираем в центре и оглядываемся в поисках подруг. Рейви обеспокоенно смотрит в сторону стоящих на якоре кораблей. Вечерняя бухта кажется горящей от факелов, полыхающих на пришвартованных судах.
— Где все?
Мы оглядываемся, но из знакомых лиц поблизости я нахожу только Нейару. Ее глаза заплаканы, а в руках я не вижу котомки.
— Мама! — кричит Нейара. Прекрасные светлые волосы, ее гордость, растрепаны, испачканы в крови и воняют протухшей рыбой.
— Что случилось? — спрашивает Рейви.
— Мама! — Нейара бросается к нам, обнимает Рейви и принимается рыдать у нее на плече.
Я ничего не понимаю.
Откладываю котомку на мощеную булыжником поверхность площади. Остальные — те, кто пришел вместе с нами на перекличку — выглядят такими же растерянными, как я.
— Они убили маму! — слова вырываются изо рта Нейары, а толпа подхватывает их и растаскивает вокруг. Люди начинают шептаться о смерти женщины.
— Что случилось, Нейри? — Рейви гладит Нейару по растрепанным волосам. Я замечаю городничего и бегу к нему, чтобы задать вопросы, но тот останавливает меня жестом, заметив издалека, трубит в рожок, а потом, дождавшись тишины, кричит на всю площадь:
— Война! Война! Война с остроухими! Восточные земли в огне! Восстание! На заре объявлен общий сбор!
Слова городничего не укладываются у меня в голове. Старый Сэм выглядит безумцем, и остальные на площади заваливают его вопросами. Он отмахивается от них и говорит, что обо всем расскажут на утро. Я не могу ждать — мой брат, мой отец, даже мама — все они сейчас на якоре. Моллюски заполняют их трюм, они ждут назначения. Я должна буду отправить им голубя, и я не могу ждать утра.
Нейара визжит. Её голос заводит толпу, люди начинают толкаться, бегут обратно — на улицы.
— Сьюзи! — Рейви кричит, трясет меня за плечи, и я прихожу в себя. Понимаю, что уже далеко ушла от своей котомки. Вокруг нас снуют туда-сюда горожане. — Сьюзи, слышишь меня? Беги!
Я гляжу в её глаза, переполненные ужасом, и не могу понять, чего она хочет. Для чего мне бежать? Завтра с утра нам дадут назначения, вот бы только найти городничего пораньше…
— Беги! — Рейви переходит на визг, я чувствую пощечину, которую она, наверное, влепила мне.
Людей на площади становится больше.
— Умоляю тебя, Сьюзи! Ради меня!
Я провожаю её взглядом — толпа подхватывает её и уносит прочь. Я оглядываюсь еще раз, но вокруг меня незнакомые люди.
— Ради меня!
Голос Рейви пропадает, его место занимает бешеный рев прибоя. Я понимаю — буря. Вместе с волнами на площадь накатывают потоки тел незнакомцев.
Ищу взглядом подходящее место, свободное, хотя бы временно, и замечаю небольшой участок пространства возле столба для факелов. Если перекличка затягивается, мы зажигаем их, чтоб не сидеть в потемках. Сейчас вокруг достаточно светло, чтобы не нужно было ничего зажигать. Мои глаза шарят дальше, пока я стою в отдалении, наблюдая за происходящим. Люди снуют по причалу, по площади, они, как и я, кажется, не понимают, что происходит.
— Рейви! — визг Нейары оглушает меня. Я помню, как красиво она пела на последнем вече. — Рейви, на помощь!
Зажимаю уши руками, чтоб отрешиться от звуков. Перед глазами испуганное лицо Рейви, которая поняла всё раньше меня, и я пытаюсь представить себе площадь ее глазами.
Она увидела испуганную Нейри, увидела городничего, услышала то, что он сказал, и
она
все
поняла.
С зажатыми ушами я слышу стук собственного сердца и перевожу взгляд на линию горизонта. Он пылает. Корабли, стоящие на якорях — они кажутся высокими поминальными кострами. Я вспоминаю, что там мой брат.
«Ради меня!» — голос Рейви в моих ушах.
Она
все
поняла.
Ноги подгибаются, я прячусь за бочкой, развязываю широкий платяной пояс, повязываю чурбан поверх коротко остриженных волос.
Мне шестнадцать — вот в чем дело. Вот почему Рейви просила за себя. Молодой бог позвал меня всего год назад, и я еще не встретила своего суженного. Моя фигура похожа на мальчишескую, мои волосы острижены из-за вшей, которых боится матушка, и
они
не
поняли.
Я облизываю ладонь, провожу ей по пропитанной городом поверхности брусчатки, а потом протираю лицо. Грязь въедается в кожу, вонь ударяет в нос. Торговцы рыбой почти никогда не выглядят привлекательно, неудивительно, что
они
не
поняли.
Мое сердце бьется, как будто я бежала вдоль всего побережья. Я выскакиваю из-за бочки и заставляю себя не слышать криков Нейары. У неё всегда был громкий, красивый голос.
— Ей, парень, ну-ка погоди! — доносится в спину.
Я бегу быстрей. Они могли бы погнаться за мной, если бы увидели такую, как Нейара, но низкорослый мальчишка-замарашка им не нужен. Сейчас, пока они не соображают, что делают, они оставят меня в покое.
Я понимаю, что плачу, только когда глаза начинает жечь, будто чистила лук. Вытираю слезы рукавом и продолжаю бежать, сворачивая в подворотни, куда матушка велела не соваться ни под каким предлогом.
Возле борделя свалка. Здесь уже разлили масло от ламп, бушует пламя, но им все равно. Они приходят и уходят, берут то, что могут, а остальное сжигают, и, хоть я прилежно молилась целый год Молодому богу, тот не уберег Рейви, Нейару, родителей.
Городничий не выходит у меня из головы, когда я выбегаю к воротам. Там слышно скрежет металла — должно быть, идет бой. Я гадаю, почему городничий вышел к нам и сказал, что на утро будет сбор.
Вспоминаю слова отца: «Если война, Сьюзи, беги к любому паромщику, беги хоть к старому Джону, беги как можно дальше, но потом… потом, Сьюзи, тебе нужно будет вернуться на Восточный Маяк».
Я спрашивала его, почему нужно возвращаться на Восточный Маяк, но не сумела добиться никакого ответа. Он замолкал, точно рыба на столе для разделки. Становился грустным и уходил пить. И я боялась, что когда-нибудь мне придется узнать, что ждет нас на Восточном Маяке.
Стражники не замечают меня. Я оглядываюсь, покидая город, и замечаю, что налетчики одерживают верх. Из десятка постовых в живых двое, и те измотаны, им не выстоять дольше пары минут.
Я шепчу молитву Молодому богу и надеюсь, что тот примет их в свое царство.
Ноги несут дальше, прочь от города, я снова смахиваю слезы. Когда к горлу подкатывает тошнота, воспоминания о крике Рейви приводят меня в чувство. Я проглатываю слюну и бегу дальше.
На Нижнем Сходе видно лодочника. Он торопливо погружает на плот свертки вещей.
— Дядюшка Филипп! — кричу сорванным от долгого бега голосом. Задыхаюсь.
— Сьюзи? — судя по голосу, он рад видеть меня. — Детка, скорей, прыгай! Я уже отплываю.
— Дядюшка Филипп, кто это?
Ни о чем не думаю, прыгаю на плот и слежу за тем, как он отталкивает кусок дерева шестом.
— Спасайся, Сьюзи!
Руки старого Филиппа роняют шест. Он разворачивается и бежит прочь, туда, откуда прибежала я.
— Дядюшка Филипп, куда вы?
— Спасайся!
Я ступаю вперед, повинуясь порыву, понимая, что старик побежал прочь ради меня, нога скользит по мокрой древесине, я едва могу удержать равновесие.
— Ради меня, Сьюзи! — голос Филиппа тонет в темноте Схода.
Слышу свист стрел — ничком бросаюсь на плот, снова зажимаю уши руками. Вспоминаю, что иных стрелков обучали следить за дымкой над водой. Убираю ладони от ушей и зажимаю рот. Плот неспешно плывет к бухте. Я понимаю, что течение вынесет меня точно к горящим кораблям. Там никому не удастся преследовать меня.
Перед глазами лица Рейви и старого Филиппа.