Страница 2 из 41
Филогенетике, ищущей связи по происхождению, типологический подход ничего не давал. Для филогенетики были важны как сами типы, так и их аберрации. Но пока филогенетика развивалась на морфологической основе ее успехи были не так велики. Положение радикально изменилось с приходом в систематику молекулярных методов. За свою недолгую историю молекулярная систематика заявила о себе как о необычайно перспективном направлении. Полученные ею филогенетические реконструкции по своим результатам оказались во многом неожиданными. Они привели к новому пониманию основных этапов развития органического мира. Благодаря «молекулам» систематика оказалась способной оценить все многообразие форм, включая и типологически темные. Иными словами, в плане сопоставления молекул аберрантные формы также информативны, не отличаясь по этому признаку от «главных» форм (типов), выделяемых типологий. Уже сейчас филогенетические исследования ведутся на уровне изучения генов. Недалеко время, когда многие проблемы, занимавшие и занимающие систематиков, будут решаться чисто генетическими методами.
Ламарк был систематиком. Поэтому к анализу эволюционных проблем он подходил как систематик, но не генетик. В своих заключениях он во многом исходил из результатов своего изучения естественных многообразий. Как систематик он создал цельную теорию эволюционного развития природы, имевшую вполне законченный вид в части изучения организмов. Как систематик Ламарк оставил без рассмотрения бытовавшие в среде медиков различные представления о наследственной передаче признаков, включая наследственные заболевания у человека. Эти представления впоследствии во второй половине XIX века вылились в понятие наследственности. Но для Ламарка, как систематика, наследственные признаки относились к категории случайных и не могли быть поставлены в основу рассмотрения эволюционных закономерностей.
В оценке эволюционных приближений я, следуя Ламарку, выступаю как систематик. Мои возможности как систематика, конечно, ни в какое сравнение не идут с тем научным багажом, которым располагал Ламарк. Ныне систематика ушла далеко вперед и, главное, стала качественно другой. Она подошла вплотную к возможности описания морфотипа с генетической точки зрения. Уже во времена Ламарка было понимание необычайной сложности предикативной (признаковой) структуры организмов. И это входило в противоречие с данными генетики: сложный фенотип определялся достаточно простым по структуре генотипом. Через 200 лет после выхода «Философии зоологии» генетика подошла к анализу предикативной структуры генома. И она оказалась столь же сложной, как и фенотип. Более того, только сейчас мы подходим к пониманию того, что в каких-то аспектах «фенотип нуждается в объяснении, исходя из его собственных источников» (Moss, 2008).
Идущая смена парадигмы в эволюционной биологии – важный стимул к тому, чтобы снова, но уже новыми глазами прочитать творения наших классиков, в том числе Философию зоологии Жана Батиста Ламарка – первую книгу, в которой был дан научный анализ эволюции. Творение Ламарка безусловно намного шире; рассматриваются не только проблемы эволюции. Вот что писал о главной книге Ламарка известный междисциплинарный ученый, работавший над сопряженными проблемами антропологии, психологии, эпистемологии и системных исследований Грегори Бэтсон[3] (Bateson, 1972) – сын одного из основателей генетики Уильяма Бэтсона: «Первые две трети книги посвящены решению проблемы эволюции и постановке таксономии с головы на ноги; остальная часть книги посвящена фактически сравнительной психологии – науке, которую он [Ламарк] основал. Разум был тем, чем он действительно интересовался. Он применил привычку как один из аксиоматических феноменов в своей теории эволюции и это, конечно, также привело его к проблеме сравнительной психологии». Прочитав внимательно практически все доступные произведения великого ученого, начинаешь понимать, что Ламарк стоял у истоков большинства современных проблем биологии. Об этом мы и будем говорить в нашей книге.
Книга Ламарка неоднократно переиздавалась в разных странах. На английский язык она была переведена в 1914 г. Немецкие переводы выходили в 1876 и 1909 гг. То было время увлечения ламарковскими идеями и публикация его основного труда в ведущих странах не требует объяснения. Но вот во второй половине XX века книга Ламарка снова переиздается: на английском языке в 1984 г., на немецком в 1990 г. Вступительные статьи к английскому изданию написаны Бухардтом (Burkhardt, 1984) и Халлом (Hull, 1984). Бухардт является известным биографом и знатоком творчества Ламарка, на него мы будем неоднократно ссылаться. Халл – известный философ, специализировавшийся на проблемах систематики и эволюционного учения.
При чтении Халла создается впечатление, что в лице Ламарка мы имеем дело с создателем ложной теории наследственности, полностью отвергнутой наукой. Возникает закономерный вопрос. Если Ламарк создал ошибочную теорию, причем такую, что ученые до недавнего времени боялись быть уличенными в ламаркизме, то почему переиздают Философию зоологии? Ответ прост. Пока никто не доказал убедительно, что теория Ламарка о механизмах эволюции является ложной. Ламарковское объяснение эволюции является во многом умозрительным. Но в его время оно и не могло быть другим. Умозрительные концепции уходят в историю, когда им на смену приходят теории, основанные на эксперименте. Так было с теорий флогистона после того, как Лавуазье показал точными экспериментами ее ошибочность. Ламарк выступил против сторонников Лавуазье со своей теорией вещества, но его построения, к сожалению, были такими же умозрительными и не имели шансов на успех.
Не один Ламарк строил умозрительные концепции. Во второй половине XIX века, когда было сформулировано понятие наследственности в его современном значении, многие выдающиеся умы стали высказывать предположения относительно природы наследственного вещества. Упомянем Герберта Спенсера (с его физиологическими единицами), Чарлза Дарвина (геммулы), Эрнста Геккеля (пластидулы), Гуго Де-Фриза (пангены), Августа Вейсмана (детерминанты и биофоры). Концепции, выдвигавшиеся этими и другими, менее известными авторами, кроме быть может, теории пангенеза Ч. Дарвина, ушли в прошлое, в историю, когда в первой половине XX века была сформулирована теория гена, основанная на строгих экспериментах.
В отличие, например, от умозрительной концепции Вейсмана, выполнившей в свое время свою эвристическую роль и имеющей ныне лишь исторический интерес, умозрительным построениям Ламарка до последнего времени нечего было противопоставить, кроме голого их отрицания. Наука только сейчас подходит к экспериментальному исследованию ламарковской наследственности. И пока это не произойдет, рано ставить Философию зоологии на историческую полку. Ей, на наш взгляд, суждено третье рождение.
В заключение этого краткого вступления несколько слов о моей причастности к имени Ламарка. Благодаря Е.С. Смирнову я стал интересоваться творчеством Ламарка буквально со студенческой скамьи. В последующем этот интерес лишь возрастал по мере моего научного взросления. Другая связующая нить – Московское Общество Испытателей Природы (МОИП). Ламарк был почетным членом этого старейшего общества России (основано в 1805 г.). Это общество проводит свои заседания в здании Зоологического музея Московского университета, где я работаю. Многие наши выдающиеся ученые, изучавшие жизнь и творчество Ламарка – выдающийся натуралист Карл Францевич Рулье (1814-1853), биогеограф Иван Иванович Пузанов (1885-1971); энтомолог и популяризатор науки Николай Николаевич Плавильщиков (1892-1962), мой наставник профессор Евгений Сергеевич Смирнов, опубликовавший памятную статью к 150-летнему юбилею выхода в свет Зоологии философии (1959), ботаник Сергей Сергеевич Станков (1892-1962), – были связаны с Университетом и (или) Обществом. Являясь также членом МОИП, я, как бы, принял от них эстафету и получил преференции для исторических изысканий о своем выдающемся предшественнике по Обществу Ниже представлены результаты этих изысканий.
3
В переведенной у нас второй книге Бэтсона его фамилия дана в написании Бейтсон (2009).