Путешественник

– Всевредоносная, – пробормотал Арам себе под нос – так тихо, что никто бы и не услышал.

Однако лицо Макасы сделалось мрачнее прежнего, и Арам гулко сглотнул.

Между тем хохот Однобога привлек внимание всех, кто находился на палубе, включая и капитана Торна. Оглянувшись, он увидел Арама и окликнул его:

– Сынок, принеси из каюты мою абордажную саблю, и начнем урок!

Арам развернулся и зашагал прочь, очень недовольный приказом отца. В одну-единственную фразу Грейдон ухитрился вместить почти все, что так не нравилось Араму в его нынешнем положении. Он находился на борту «Волнохода» против собственной воли. Вынужденный подчиняться каждому слову и жесту капитана Торна, будто какой-то раб на галерах, он был лишен любых преимуществ своего положения, так как не был в команде – в морском товариществе – своим! Числился в юнгах при каюте капитана, но Грейдон Торн был не из тех, кому нужен личный слуга или лакей, да и Арам вряд ли сгодился бы на этакую должность на любом другом корабле. Да, он справлялся с работой, не требовавшей особых умений – обычно выполняя распоряжения Макасы Флинтвилл. Но постоянных обязанностей у него не было, и это вовсе не внушало остальной команде симпатий к нему – ведь на корабле о каждом судили по его делам.

Но настоящая роль Арамара Торна называлась «капитанский сынок» и сама собой отделяла его от всех прочих членов команды. Нет, никто – за исключением Макасы – не проявлял к нему особой нелюбви. Однако лишь Однобог вел себя с ним свободно и открыто. Остальные, в лучшем случае, держались настороженно. «Ну конечно, не станут же они осуждать капитана при его единственном сыне!» Подумав так, Арам однажды сам попробовал раскритиковать Грейдона Торна, но остальные тут же замолчали. «Наверняка подумали, что я заманиваю их в западню», – решил Арам. Мысль о том, что причиной могла быть любовь, восхищение или уважение к капитану, ему и в голову не пришла.

Дурган Однобог

И – так, на всякий случай, если вдруг всех прочих бед окажется мало – Грейдон Торн взялся учить Арама по собственной программе: бесконечные уроки фехтования, перемежающиеся рассказами об истории Азерота, о его культурах и расах и даже о его флоре и фауне. С последующими проверками усвоенных знаний. И все это – посреди палубы, чтобы все огрехи Арама оказались на виду у всех, от Дуань Фэнь в «вороньем гнезде» до Старины Кобба на камбузе.

Войдя в капитанскую каюту, Арам от души хлопнул дверью – и только после этого увидел, что он здесь не один. У стола Грейдона Торна стоял Джонас Кобб, собиравший на поднос грязную посуду, оставшуюся после завтрака, и шумное вторжение Арама едва не заставило старого чудака выпрыгнуть вон из кожи. Скрывая смущение, Кобб разразился изрядной порцией брюзжания:

– Да ты в своем ли уме? Куда этак ломишься? Так-то в твоем захолустье учат входить в каюту офицера?!

И так далее, и так далее… Тирада Кобба продолжалась еще какое-то время, но в конце концов он ушел – с подносом в руках и обидой на «безмозглых невоспитанных мальчишек, знать не желающих о приличиях».

Абордажная сабля Грейдона висела на переборке, на самом виду, но Арам вовсе не торопился возвращаться и потому позволил себе оглядеть каюту.

Каюта капитана – точно так же, как и его трюмы – была полным-полна никчемного хлама, только здесь этот хлам был выложен на всеобщее обозрение. Несмотря на то, что отец, скорее всего, был бы доволен этим, Арам попробовал взглянуть на все эти «сокровища» глазами Грейдона.

Здесь был грубый глиняный макет какого-то древнего города. Множество разнообразного старого оружия, включая и ту самую сломанную боевую дубину. Залежи карт и схем с заметками и расчетами Грейдона на столе. Большая оловянная кружка с крышкой, полная игральных костей. В углу стола высилась пирамида из колод игральных карт – каждая колода была завернута отдельно. Резной деревянный дракон. Костяной кракен. Маленький железный конь, поднявшийся на дыбы. Деревянный ящик, полный камней. Нет, не камней! В ящике что-то блеснуло, отразив солнечный луч, и Арам опустился на колени – поглядеть, что там. Один из «камней», расколотый пополам, оказался жеодой с друзами сверкающих белых кристаллов внутри. Остальные жеоды – синие, красные, оранжевые внутри – таили в себе такую же красоту. На миг Арам подумал, что неплохо бы расколоть еще один камень и посмотреть, что у него внутри. Пришлось даже встать и отойти – подальше от соблазна.

Одна из стен была целиком занята книжными полками. Из ряда корешков выступала на пол-ладони большая – заметно больше других – книга. Арам оглянулся через плечо, не на шутку опасаясь, что сзади, наблюдая за ним, стоит Флинтвилл. Убедившись, что в каюте нет никого, кроме него самого, он снял с полки книгу и принялся листать ее, страница за страницей. Внутри оказалось множество птиц, нарисованных от руки – корольков и воробьев, скворцов и соек. Арам пришел в восторг. Кто-то не пожалел времени, чтобы зарисовать и даже раскрасить каждое из этих крылатых созданий, не упустив ни единой детали! На каждой странице имелись и заметки о местах обитания и повадках нарисованной птицы. «Солоноводная чайка, ныряет за рыбой с прибрежных скал Калимдора», «этот падальщик гнездится в Красногорье» и т. п. Мастерству художника – некоего Мавзоля из Прибамбасска – оставалось только завидовать, а тот факт, что Мавзолю пришлось объехать весь мир, чтобы отыскать всех этих птиц, заставил Арама впервые взглянуть на собственное плавание как на новые возможности, а не просто наказание.

Он мог бы листать этот огромный том часами, изучая манеру художника и даже запоминая содержание, но его ждали на палубе. Закрыв книгу, мальчик хотел было поставить ее на место, но тут из нее выпорхнул листок пергамента, лежавший между страниц. Арам попытался подхватить листок на лету, но промахнулся.

Нагнувшись за упавшим листком, Арам увидел, что на нем тоже нарисована птица, но совсем не такая изящная, как собранные под переплетом рисунки Мавзоля – нет, то был просто грубый детский рисунок. Причем – нарисованный не просто каким-то ребенком. Автором этого произведения был вполне определенный ребенок – Арамар Торн, шести лет. За секунду до этого Арамар даже нарочно не смог бы вспомнить тот вечер, но при виде листа пергамента в руке воспоминания понеслись вскачь…

Арам у камина, на коврике, рисует углем и, закончив, отдает рисунок отцу.

– Это птенчик, – сказал мальчуган.

– Я вижу, – ответил Грейдон. – Прекрасный птенчик.

– Это тебе на птеньрожденье.

– Но сегодня не мой день рождения. День рождения – у тебя, да и то только завтра.

– Нет, завтра – мой ДЕНЬ рождения. А сегодня у тебя – ПТЕНЬ-рожденье!

И Арам рассмеялся, найдя это утверждение невероятно забавным – к легкому недоумению Грейдона и Сейи. Но чем больше он хохотал, тем смешнее казалась родителям его шутка. Смех Арама оказался таким заразительным, что вскоре все трое катались по коврику у камина. Хотя, возможно, тут не обошлось и без щекотки…

Арам был поражен. Грейдон Торн сохранил его рисунок! Его неуклюжие, никчемные каракули Грейдон ценил наравне с искусством Мавзоля из Прибамбасска, если хранил их в книге с работами этого великого мастера!

Бережно вложив картинку в книгу, Арам вернул толстый том на полку, сорвал со стены отцовскую абордажную саблю и поспешил наверх.

Глава четвертая

Этюд в багровых тонах

В этот день учеба пошла очень даже неплохо.

Тронутый тем, что Грейдон сохранил его детский рисунок, Арамар воспринимал науку отца охотнее, чем обычно. Вначале, конечно же, скрес-тили клинки. И, хотя за последние шесть месяцев Арам не проявлял никакого интереса к абордажной сабле, сегодня он – практически невольно – показал кое-какие успехи. На этот раз, с новой охотой к учению, он отбил или парировал первые пять выпадов Грейдона. А затем – еще пять. И еще пять.

Все это не укрылось от внимания остальных. Макаса сохраняла мрачный вид, скорее, по привычке, и взгляд ее сделался совсем не таким уж колючим. Том Фрейкс, рулевой, одобрительно кивнул. Шестеро или семеро палубных – Кассиус Микс, Дезамир Феррар, Мэри Браун, Шайлер Ли, гном Зубб Пальфитиль и прочие – собрались вокруг (хотя обычно бывали так удручены неумелостью Арама, что, не скрываясь, отворачивались). Однобог захохотал и закричал, что капитан «в нешуточной опасности – того и гляди, вспотеет». Приятно удивленный собственными успехами, Арам подумал – и даже понадеялся, – что с высоты «вороньего гнезда» на него смотрит и Дуань Фэнь.