Сон веселого солдата

Вечерело, медленно теряя силу, клонясь к закату, солнце уходило на новый круг. Оживали не только люди, но и местные обитатели пустыни. Поверх коротко стриженных голов сидящих на земле солдат я увидел двигающийся объект и удивлённо присвистнул: шустро работая гибким телом, сторонясь незваных гостей, ползла змея. Ранее тем же маршрутом стрелой проскочил суслик. Воздух после жестокого палящего дня постепенно становился восхитительно прохладным.

Солдаты с задумчивыми лицами, погрякивая ложками о зелёные котелки, ели кашу с тушенкой. Хлеб заменяли галеты и сухари, выгнувшиеся, как невзрачные лодочки. Напротив каждого стояла металлическая кружка со сладким чаем. Застиранные, выгоревшие на солнце опрятные гимнастёрки сливались с песчано-глинистой землёй.

Летняя столовая была проста и надёжна, как солдатский сапог. Две параллельно вырытые неглубокие траншеи служили пристанищем для стоп. Военнослужащие садились на землю друг против друга. Импровизированные лавки и стол накрывались плащ-палатками. Недостаток один - всё та же полуденная жара.

В назначенный вечерний час для оглашения пароля в полевом штабе собирались офицеры от всех подразделений. (Кстати сказать, пароль в переводе с французского означает "слово"). Собравшимся сообщали ежедневно меняющееся однозначное число. Схема работы секретной цифры проста и надёжна, при условии, что с математикой дела обстоят хотя бы на слабенькую троечку. Часовой, заметив человека, громким голосом подаёт команду-вопрос: "Стой! Кто идет?". И сразу же называет уменьшенную цифру пароля. Идущий обязан без промедления остановиться и так же громко и внятно назвать свою цифру, чтобы в сумме получалось назначенное на эту ночь секретное число.

После развода спать ложились в тридцатиместной палатке. Матрасы с подушками двумя рядами лежали на тёплой земле. Поднятые прорезиненные боковины палатки давали свободу прохладному ветерку.

Выспаться в эту ночь так и не удалось.

Отрывистый крик как рукой смахнул ещё не крепкий сон. Все замерли, вглядываясь в темноту. Крикун сдавленным испуганным голосом попросил зажечь спичку. Сдерживая резкие телодвижения, дрожащим голосом призвал поднять плащ-палатку. На груди, притаившись чёрной точкой, сидел скорпион. Испугавшись яркого света, слегка вытянувшись всем телом и задрав ядовитый хвост, с завидной быстротой драпанул в темноту.

Укутавшись почти с головой в плащ-палатку, я заставлял себя заснуть. Дневная усталость взяла своё.

Вскоре тот же тревожный голос стал просить, чтобы из-под штанины извлекли сороконожку. Она оставила на коже солдата свой огненный след.

Закручивая подушку в матрас, я бурчал себе под нос: "Да это ж настоящий террариум! Даже если они смертельно опасны лишь в брачный период, и от укуса скорпа разбарабанит конечность, как дерево, да и только. Всё равно пойду-ка я лучше спать на броню, кто их знает, что у них на уме. У этих таракашек, небось, и мозг меньше спичечной головки". Крепко прижав к себе спальный рулон, осторожно ступая босыми ногами по гладкой тёплой земле, думал о том, что завтра, прежде чем одеться, необходимо внимательно осмотреть одежду и обувь. Забросив ношу на спину БТРа, пулей взлетел следом. Расположился на мягком матрасе, ногами к движкам: "Пусть они бензин нюхают и наоборот".

Лёгкий ночной ветерок делился свежестью и пряным запахом саванны, смешанным с бензином. Вынув руку из-под плащ-палатки, тронул ладонью стальную машину: "Прохладненькая". Улыбнувшись, вспомнил оставленное навсегда сквозное отверстие в командирском люке броневичка, на котором сейчас пытался уснуть.

Жизнь непредсказуема, и в этом её красота. Будущее закрыто от нас, но мы упорно пытаемся переконструировать изменчивый мир под себя. Иметь жизненную цель, - возможно, это неплохо. Но люди погрязли в мечтах и надеждах, незаметно для себя превратились в рабов будущего. Планируем, как провести выходные после рабочей недели. Мечтаем и ждём отпуска. Летом думаем о белоснежной прохладе, зимой скучаем по весеннему разноцветью. Хнычем о несбывшихся планах и вновь строим новые. В погоне за будущим упускаем настоящее. Живя в надеждах, безвозвратно теряем повседневную радость. Однако, если был старт, неизбежно ждёт и финиш. Оглядываясь на прожитое, накануне последней проверки у Бога, осознаём тщетность приложенных усилий. Мечты отменяются, радостные надежды уступают унынию и депрессии.

Война диктует свои правила. Можно запланировать прибытие из пункта А в пункт Б, разработать и утвердить план боевой операции и предположить её конечный результат. Предположить, но не более. Подавляющее большинство попавших на войну уверены, что их не убьют. "С кем угодно это может случиться, но не со мной. Так не бывает, ведь меня с душевной теплотой проводили в армию, ждут возвращения, поэтому я однозначно вернусь". Внезапным электрическим разрядом, с легкостью пронзая мыльный пузырь самоуверенности, загоняя в ступор, вклинивается смерть. Повседневный распорядок дня, мечты и желания становятся второстепенными. На земле лежат Его автомат и бронежилет, каска и рюкзак, но Его нет. В казарме ещё некоторое время будет неприкасаемо стоять Его кровать и тумбочка с личными вещами, но Он не придёт. На вечерней поверке старшина, зачитывая фамилии личного состава, запнётся, и повиснет тяжелая пауза. В строю есть Его место, но Его нет и уже никогда не будет.

"Кто следующий и когда?"...

Солнце утром вновь поднимется, а вечером сядет. И мы скажем про себя: "День прожит, и слава богу". А иногда: "Мгновенье прожито, и слава богу". Временные отрезки как-то сами собой станут короче, а цель и мечта - одна на всех: "Вернуться домой". И, если повезёт, уже в Союзе, обернувшись в последний раз, тихо прошептать Афганистану: "Слава богу, я живой!!!".

Война в разы увеличивает жизненную непредсказуемость, в любой момент могут произойти перемены, о которых даже и не думал. Учитывая эти факторы, старослужащие передавали свой опыт вновь прибывшим. Меня научили управлять бронетранспортером. Это было нетрудно, ведь технику я любил и был знаком с ней ещё с детства.

Чем многогранней интересы человека, тем легче и быстрее он адаптируется в экстремальных ситуациях. В юношеские годы с дружком Серёгой были радиохулиганами. Забава такая уголовно наказуема, однако мы с большим удовольствием придерживались другого неписанного закона: "Авось, небось и накось выкусь". Потрошили старые телевизоры и радиоаппаратуру. Из бэушных деталей, вдыхая запах канифоли, паяли передатчики и гнали в эфир современную музыку. Правда, радиус покрытия у таких самоделок был невелик, всего лишь километров до десяти. Поэтому с бортовой рацией "Р-123" возиться долго не пришлось. Ну и, конечно же, научился разбирать, заряжать и стрелять из спаренных пулемётов. В скором времени я получил возможность отличиться, проковыряв дырочку в сантиметровой броне.

Стояли в тот вечер на блоке между безымянным кишлаком и стратегически важной шоссейной дорогой. На потемневшем небе включились самые яркие звёзды. Как всегда, ночная смена бодрствовала на боевом посту, а остальные спали или готовились ко сну. Вдруг со стороны дувала, за которым бежала стремительная река и сразу начинались горы, неожиданно загрохотали разнокалиберные выстрелы. Все, кто спал и не спал, попрятались куда придётся. В возникшей паузе духовского послания: "Спокойной ночи", словно из ниоткуда, раздался голос командира: "Климов!". "Я!", - незамедлительно отозвался ему. Капитан как-то по-свойски, совсем не по-военному, добавил: "А ну покажи им, что и у нас кое-что имеется!". Стараясь избежать знакомства с пулей-дурой, я неохотно, но быстро отправился к орудию. Вглядываясь в приятно-прохладную темноту, шел, пригнувшись, на полусогнутых, бурча недовольно под нос: "Климов-Климов, что, остальных корова или, лучше, верблюд языком слизнул, что ли? Пулемётить - Климов, на гитаре сыграй - снова Климов...".