Аккорды безумия

Старик грустно усмехнулся.

— Это был наш учитель, Партурнакс, — ответил Седобородый. — Мудрейший из всех дов, второй сын своего отца — которого вы зовёте Ауриэлем. Он принял смерть от клыков собственного брата, а мы ничем не смогли помочь ему, не защитили…

Арнгейр подошёл к телу гигантского ящера, нежно прижался к нему, словно это был его ближайший друг или родственник; мне слышалось, что старик извиняется за что-то перед драконом, вот-вот заплачет…

Меня же заинтересовал этот странный голубой луч. Хотелось прикоснуться к нему, внимательно изучить — но я сдержал этот глупый порыв. Кто знает, что он из себя представляет, и какие травмы способен мне нанести?

— А что это? — позвал я.

Старик взял себя в руки и откликнулся на мой зов.

— Это место, где в древности разорвалось само время, — взодохнул он. — Партурнакс говорил, что именно отсюда древние Языки — Гормлейт, Хакон и Феллдир — отправили Алдуина в будущее, в наши дни.

Внутри меня зрело негодование, сменившееся затем злобой. Почему герои древности так беспечно поступили? Почему они решили свалить проблемы на своих далёких потомков? И эти люди ещё кичились своей честью и доблестью? Не помню, например, чтобы кимеры отправляли сердце Лорхана путешествовать во времени, да и богиня Альмалексия и Мартин Септим изгоняли Мерунеса Дагона обратно в Мёртвые Земли, где ему и место… Кстати, раз уж эти «герои» не смогли одолеть Алдуина, то почему бы не заперли его в одном из даэдрических Планов?

— Но зачем они это сделали? Почему свалили свои проблемы на нас?

— Я не знаю, Анкарион, — вздохнул Арнгейр. — Но исправить их ошибку придётся тебе, иначе Алдуин пожрёт этот мир.

Я фыркнул: если Алдуин — и есть Тартааг из верований скаалов, то остановить его не в силах никто и ничто. Если этому миру пришёл конец, то незачем его больше спасать.

— Я не смогу спасти этот мир, Арнгейр, — парировал я. — Невозможно спасти то, что должно умереть. Тартаага не остановить, он сделает свою работу, как ему не мешай. Мне… жаль, что так вышло с вашим учителем, и жаль, что мне придётся разочаровать тебя. Идём.

В намерении поднять старика и увести его прочь, я приблизился к мёртвому дракону.

— Анкарион, нет!

Оклик прозвучал слишком поздно: тело ящера загорелось и принялось разлагаться на моих глазах, от него отходили золотистые лучи, поглощавшиеся моим телом, мои внутренности словно выжигали изнутри, а внутрь черепа засунули раскалённый прут…

— Что ты наделал…

— Прости. Идём отсюда. Я завтра же покину вас, я и так достаточно времени причинял вам… неудобства.

После этого разговора я не хотел возвращаться в посольство. Если этому миру пришёл конец, то мои отчёты Эленвен не нужны, да и видеть эту женщину перед концом света совсем не хотелось. Лучше я вернусь на Солстхейм и проведу остаток своих дней — и дней всего Мундуса — с Фреей.

Мне удалось увести чуть ли не рыдающего старика прочь отсюда. Напоследок я обернулся, посмотрев сначала на временной разрыв, а затем — на скелет Партурнакса. Голова странно закружилась, на мгновение всё вокруг потемнело, но вскоре всё вернулось в обычное состояние.

Арнгейр всё так же разгонял магическую метель своим голосом. Спускаться мне казалось сложнее, чем подниматься, тем более погода, казалось, норовила испортиться. Однажды я потерял равновесие и чуть не упал, моих магических сил уже едва хватало на обогрев. Вот, наконец, мы приблизились к воротам Высокого Хротгара. Остальные Седобородые с нетерпением ждали нас, высыпали наружу, едва услышали Крик. Они обступили нас, снова о чём-то перешёптывались. Всё вокруг меня снова кружилось, но откуда-то я уже мог вычленить отдельные слова — «душа», «учитель»…

— Идём ужинать, — грустно позвал Арнгейр.

Я избавился от кошек и тяжёлой одежды, поставил шест в уголке и вышел в столовую. На меня снова напал тот странный приступ, голова снова закружилась, мне казалось, что я вот-вот упаду в обморок. Я опёрся о стену, схватился за голову — не знаю, сколько я простоял, пока чья-то рука не опустилась на моё плечо. Один из стариков вопросительно смотрел на меня, я слабо пробормотал «спасибо» и, наконец, смог сесть за стол.

— Это моя вина, — снова причитал Арнгейр. — Я должен был всё рассказать тебе сразу, а теперь…

Оправдываться я не стал — просто не видел в этом смысла.

— Почему ты считаешь, что не сможешь сделать то, для чего родился на свет? Может, Хермеус Мора одарил тебя ещё и для этого — чтобы спасти всех нас и себя заодно!

— Херма Мора — одно из обличий Врага, — я неосознанно назвал даэдрического принца скаальским именем. — Как и Тартааг, пожиратель мира. Если миру пришёл конец, то незачем оттягивать его смерть.

Седобородые в недоумении переглянулись.

— Скаалы — дикари, их культура примитивна, а взгляды далеки от наших, — впервые за всё время я услышал в голосе Арнгейра презрение. Эти слова разозлили, расстроили меня; мне очень неприятно было слышать такое о народе, который неосознанно (или наоборот?) поклоняется первородным сущностям.

— Может, скаалы и правда дикари, а их взгляды нам и правда не понять, но они — очень мудрый народ, — возразил я. — Подумай сам, Арнейр: будешь ли ты поливать старое засохшее дерево, или предпочтёшь вырубить его и посадишь вместо него молодое? Скаалы верят, что Тартааг являлся уже не единожды, так зачем препятствовать рождению нового мира? Зачем поливать старое засохшее дерево, которое и так сломается от сильного ветра?

Старики с удивлением смотрели на меня, словно не ожидали услышать что-то подобное. Я и сам не ожидал, что скажу что-либо подобное.

— Может, ты и прав, — вздохнул Арнгейр. — В таком случае, тебе правда лучше покинуть нас и вернуться на Солстхейм. Проведи отведённое нам всем время с человеком, который тебе так дорог.

После ужина я потратил некоторое время на то, чтобы собрать в дорогу немного еды и пересчитать имевшиеся у меня деньги. Может, мне стоит найти какого-нибудь дракона, подчинить его Криком и добраться на нём прямиком до Солстхейма? Пожалуй, да. Так будет быстрее и безопаснее.

В сон я снова провалился быстрее обычного — возможно, виной была всего лишь усталость после восхождения. Мне снова снилась та площадка недалеко от вершины Глотки Мира — вот он, этот временной разрыв, а вот — стена слов. Солнечный свет не слепил меня, ледяной ветер не причинял никаких неудобств. В небе снова показалась крылатая тень; дракон снижался, описал в воздухе красивую дугу и приземлился на Стену Слов, словно на насест, и дал, наконец, себя внимательно разглядеть. Нет, то не было воплощение Ауриэля-Акатоша, за которое я принял этого дракона в своём прошлом сне. Его чешуя не была белоснежной — на спине она имела коричневатый оттенок, в солнечных лучах казавшийся золотистым; глаза у дракона были необычного голубого цвета — и смотрели на меня добро и дружелюбно.

— DREM-YOL-LOK, FahLIL, — приветствовал он. — Zu’u PaaRThURNAX*.

Комментарий к На крыше мира

* - Приветствую, эльф. Я - Партурнакс

Сабатоны - латные ботинки

========== Два разума, одно тело ==========

Первое время я молча смотрел на дракона. Мысли пребывали в хаосе, я не мог понять их ход и хоть как-то ответить ящеру.

— Партурнакс, значит, — выдавил я. — Ты ведь мёртв, я поглотил твою душу.

— GEH, FahLIL, — вздохнул Партурнакс. — Я действительно был мёртв, но в твоём разуме я, кажется, обрёл новую жизнь.

Я с недоумением смотрел на дракона: что он хотел этим сказать? Может, это просто мой сон?

— Когда моя душа оказалась в тебе, я словно очнулся ото сна, — продолжил он. — Я пытался найти выход, связаться со своими учениками — но что-то мешало мне. Я снова уснул, уже боялся, что не проснусь никогда, что моя душа сольётся с твоей сущностью — но этого не произошло.

В ответ я лишь ухмыльнулся: трижды я поглотил драконью душу, но ни разу их прежние «хозяева» не приходили ко мне во сне.

— Почему ты снишься, мне дракон? — решил спросить я. — Раньше мне не снился ни один из твоих сородичей, которых я убил и душу которых поглотил. Может, ты — лишь плод моих фантазий? Или угрызений моей совести за то, что лишил Седобородых объекта… почитания?