Тень ночи

– Вот уж не думал, что в Вудстоке есть публичный дом, где держат рослых женщин. Все шлюхи прежние твои по большей части миниатюрны и миловидны были. А эта – прямо амазонка какая-то, – презрительно изрек Кит. Обернувшись через плечо, он взглянул на стол, усеянный бумагами. – В последнем донесении Старый Лис писал, что твой отъезд на север был обусловлен делом, а не зовом похоти. Когда же сыскал ты время для ее утех?

– Удивительно, Кит, с какой легкостью ты расточаешь привязанность, – лениво произнес Мэтью, но в его тоне сквозило предостережение.

Марло, якобы вновь погрузившийся в изучение переписки, не распознал этого и презрительно фыркнул. Мэтью крепче стиснул мне пальцы.

– Диана – ее подлинное имя? Иль взять решила позвучнее, дабы свои повысить шансы у посетителей борделя? Я полагаю, их она встречает с оголенной правой грудью? Или лук держа в руках? – предположил Марло, выуживая новый лист из бумажного развала. – Как же, помню Бесс из Блэкфрайерса. Та требовала Афродитой называть ее, перед тем как нам позволить…

– Диана – моя жена.

Я не успела заметить, как Мэтью отошел от меня. Теперь его рука сжимала не мои пальцы, а воротник Марло.

– Нет, – возразил потрясенный Кит.

– Да. Это означает, что здесь она хозяйка, что она носит мое имя и находится под моей защитой. Учитывая все это и, разумеется, нашу давнюю дружбу… впредь с твоих губ не должно срываться ни одного язвительного замечания по поводу ее добродетелей. Ни шепота.

Я пошевелила пальцами, восстанавливая их чувствительность. Разозленный колкостями Марло, Мэтью буквально вдавил кольцо в средний палец моей левой руки, оставив красноватый след. Невзирая на отсутствие граней, бриллиант в кольце наполнился мягким теплым светом очага. Кольцо было неожиданным подарком Изабо – матери Мэтью. Это было несколько часов назад? А может, несколько веков назад? Или за несколько веков до времени, в которое мы попали? Мэтью произнес слова старинной брачной клятвы и надел мне это кольцо.

Сопровождаемые лязгом посуды, в комнату вошли двое вампиров. Я увидела худощавого мужчину с выразительным лицом, обветренной кожей цвета лесного ореха, черными волосами и такими же глазами. Он держал приплюснутый графин с вином и большой бокал, ножка которого имела форму дельфина, а чаша располагалась на дельфиньем хвосте. Второй была костлявая женщина, несшая блюдо с хлебом и сыром.

– С возвращением домой, милорд, – произнес явно смущенный слуга.

Как ни странно, но французский акцент облегчал мне понимание его слов.

– Посланник в четверг сказывал…

– Мои замыслы изменились, Пьер, – коротко ответил ему Мэтью и повернулся к женщине. – Видишь ли, Франсуаза, во время путешествия имущество моей жены потерялось, а одежда, что была на ней, изрядно запачкалась. Мне не оставалось иного, как сжечь эти тряпки.

Мэтью нагло врал с уверенным лицом. Чувствовалось, его слова не убедили ни вампиров, ни Кита.

– Ваша жена? – повторила Франсуаза, говорившая с таким акцентом, как и Пьер. – Но она же…

Я думала, она произнесет «ведьма», но Мэтью опередил ее:

– Да, она теплокровная, – поспешно произнес он, беря с подноса бокал. – Скажи Шарлю, что число едоков увеличивается на один рот. Последнее время Диана неважно себя чувствовала. Врач предписал ей есть свежее мясо и рыбу. Поэтому, Пьер, кому-то нужно будет сходить на рынок.

– Да, милорд, – заморгал Пьер.

– И еще ей понадобится одежда, – заметила Франсуаза, оценивающе поглядывая на меня.

Когда Мэтью кивнул, служанка удалилась. За ней следом ушел и Пьер.

– А что с твоими волосами? – удивился Мэтью, приподняв локон светлых, с легким медным отливом волос.

– Только не это, – пробормотала я и протянула руки, ощупывая волосы.

Вместо привычных волос соломенного цвета, не опускавшихся ниже плеч, я вдруг обнаружила упругие рыжевато-золотистые локоны длиной до талии. В последний раз мои волосы проявляли такое своеволие в колледже, где мы ставили «Гамлета» и я играла Офелию. И тогда, и сейчас неестественно быстрый рост волос и изменение цвета были отнюдь не добрым знаком. Пока мы перемещались в прошлое, во мне пробудилась ведьма. Никто не знал, какие еще магические способности вырвались на свободу.

Возможно, вампиры учуяли адреналин и сопровождающий его внезапный всплеск беспокойства. А может, они услышали музыку моей крови. Но демоны вроде Кита были способны почувствовать подъем моей ведьминской энергии.

– Гробница Христова, – пробормотал Марло. Его улыбка исходила злобой. – Ты ведьму в дом привел. Какое зло содеяла она?

– Не ломай голову, Кит. Тебя это не касается. – В голосе Мэтью снова зазвучали повелительные нотки, хотя его пальцы нежно теребили мои волосы. – Не волнуйся, mon coeur[1]. Уверен: это всего-навсего утомление.

Мое шестое чувство решительно возражало. Произошедшую трансформацию никак нельзя было объяснить обыкновенным утомлением. Будучи потомственной ведьмой, я до сих пор не знала всей глубины и мощи унаследованных сил. Даже моя тетка Сара и ее интимная подруга Эмили Метер – обе ведьмы – не могли сказать наверняка, что это за силы и как наилучшим образом управлять ими. Научные тесты, проведенные Мэтью, выявили в моей крови генетические маркеры, указывающие на магический потенциал. Но его исследования не давали гарантий того, будут ли эти возможности реализованы вообще и когда это произойдет.

Мои дальнейшие волнения были прерваны возвращением Франсуазы, которая принесла с собой нечто вроде штопальной иглы. Изо рта торчали булавки. Вместе с ней двигался холм из бархата, шерсти и полотна. Все это тащил на себе Пьер, чьи худосочные ноги двигались мелкими шажками.

– А это зачем? – насторожилась я, указывая на булавки.

– Чтобы заколоть ими ткань на мадам. Зачем же еще? – пробормотала Франсуаза.

Из нагромождения тряпок она вытащила одеяние тускло-коричневого цвета, похожее на мешок для муки. Вряд ли этот наряд предназначался для развлечений, но ведь я почти ничего не знала о модах Елизаветинской эпохи. Словом, я целиком оказалась во власти служанки.

– Кит, ступай к себе вниз, – велел другу Мэтью. – Мы потом тоже спустимся. И попридержи язык. Это моя история. И расскажу ее я, но никак не ты.

– Как желаешь, Мэтью.

Марло взялся за лацкан своего темно-красного дублета и отвесил шутовской поклон. Я успела заметить его дрожащие руки. Жест этот являлся одновременно признанием власти Мэтью и протестом против нее.

Когда демон ушел, Франсуаза обтянула мешком ближайшую скамью и стала ходить вокруг меня, изучая мою фигуру. Можно было подумать, она выбирала наиболее выгодное направление для атаки. Затем, устало вздохнув, она принялась меня одевать. Мэтью подошел к столу. Его внимание сосредоточилось на груде бумаг, захламляющих поверхность стола. Затем он раскрыл аккуратно сложенный прямоугольный пакет, запечатанный каплей розоватого воска. Глаза Мэтью забегали по строчкам бисерного почерка.

– Бог мой! Я совсем про это забыл. Пьер!

– Что угодно, милорд? – послышался голос слуги, заглушаемый грудами ткани.

– Брось эти тряпки и расскажи мне о самых последних претензиях леди Кромвель.

Мэтью вел себя с Пьером и Франсуазой как с давними друзьями, одновременно не забывая, что он их господин. Если во времена Елизаветы со слугами обращались так, мне понадобится время, чтобы этому научиться.

Мэтью и Пьер отошли к очагу и заговорили вполголоса. Меня тем временем оборачивали в какие-то ткани, которые закалывали булавками, создавая нечто более или менее приемлемое. Франсуаза цокала языком, глядя на мою единственную сережку, представлявшую собой сплетение золотой проволоки и драгоценных камней. Когда-то сережка принадлежала Изабо. Подобно увесистому тому «Доктора Фауста» и серебряной фигурке Дианы, сережка была одним из трех предметов, помогавших нам попасть в избранную эпоху. Франсуаза выдвинула ящик ближайшего комода и без особого труда отыскала вторую сережку. Покончив с этим, она натянула мне на ноги толстые чулки, закрепив их ярко-красными лентами.

1

Душа моя (фр.). – Здесь и далее примеч. перев.